Но честолюбивой египтянке этого показалось мало. Она подстрекала Антония напасть на Парфию. Отгороженная песками от всего мира, сильная, молодая держава некогда разбила уже римские легионы. Знамена Красса, пробитые гвоздями, склонялись к подножию Митры Непобедимого, Иранского Солнцебога... Владыка Парфии мечтал о священном титуле царя царей. Восток мог объединиться не вокруг Египта, а вокруг Ирана. Этого Клеопатра не желала допускать.

Однако легионеры Антония не хотели умирать во славу Лагидов. При первом же натиске парфян "доблестные" воины в страхе побросали оружие. Напрасно архистратег Египта царевич Цезарион метался по полю битвы. Раненный в грудь, он был подобран беглецами. Дивясь бесполезному мужеству юноши, Антоний привез его к матери.

Цезарион молчал. Непризнанный Римом, отвергнутый Востоком, он жил погруженный в мир тайных дум. В день, когда царица подарила ему разом и брата и сестру, Цезарион, стоя у колыбели, горько спросил:

— И этих ждет моя судьба?

Антоний поклялся признать детей Клеопатры своим законным потомством. В Рим было послано ходатайство о разводе с Октавией. Сенат ответил отказом и угрозой лишить триумвира его полномочий.

Пренебрегая гневом квиритов, Антоний бракосочетался с Клеопатрой. Вероучение Египта не запрещало многоженства. Отныне все царские указы страны Хем рядом с подписью Клеопатры скреплялись именем ее супруга и соправителя.

На пышном празднестве, когда справляли благополучное возвращение триумвира из парфянского похода, в присутствии стотысячной толпы Клеопатра возложила на себя диадему царицы царей. Власть Египта над всем Востоком стала неоспоримой явью. Рядом с матерью на троне Александра восседал Цезарион. На этот раз на нем был не узкий набедренник фараонов, а золотые латы и легкий открытый шлем македонского завоевателя. Клеопатра сияла... Наконец-то высокомерные цари эллинизированной Азии и своенравные африканские династия признали римского полукровку своим вождем в борьбе с Западом... Возле старшего брата стояли близнецы — Александр Гелиос в облачении царя Мидийского, окруженный своими сатрапами, и Клеопатра Селена, владычица Африки Дальней. Худенькое детское тело стягивала тяжелая львиная шкура, а на курчавых волосах девочки красовалась диадема из зубов антилопы — символ владычества над пустынями, степями и лесами черного материка. За близнецами стояла нарядно разубранная кормилица и держала на пурпурной подушке царя Финикии, Сирии и Киликии — Птолемея Филадельфа. "Могучий владыка" хватал ручонками воздух и радостно пускал пузыри.

Рим негодовал. Италия в одном порыве сплотилась вокруг Октавиана. Даже непримиримый Тит Ливии покинул свою цитадель. Со всем блеском своей несравненной эрудиции юриста и историка он доказывал в своих трудах законность и целесообразность единовластия военачальника в роковые минуты над гражданской жизнью страны, то есть империум.

Император стал символом независимости Родины, оплотом от постыдного ига чужеземцев. Беднота видела в нем защитника. Тихие семейные граждане чтили в сыне Цезаря охранителя их очагов. Молодежь пленял ореол славы, сияние морских и сухопутных побед Марка Агриппы. Непобедимый недавно с триумфом возвратился из Иллирии, где отражал свирепых варваров от римских рубежей.

Дикие иллирийские племена, схожие по языку и обличью с галлами, но еще более воинственные, постоянно тревожили римские границы. Более того, на своих выдолбленных из цельного ствола суденышках они пересекали Адриатику и опустошали италийские побережья. Вытаптывали нивы, сжигали сады и дома, резали скот, убивали жителей. После их набега лишь кучи пепла темнели там, где недавно колосился хлеб, курчавились виноградные лозы и зеленели сады.

Непобедимый Марк Агриппа навсегда смирил злобных насильников. Он и в этом походе сопровождал императора. Легионеры рассказывали, что оба друга, как некогда Ахилл и Патрокл, бились плечом к плечу в первых рядах своего войска и Бамбино Дивино собственноручно сразил иллирийского вождя, не без помощи Марка Агриппы, конечно.

Сенат удостоил Октавиана Цезаря триумфа, но император великодушно уступил эту честь другу. И впервые в Риме на триумфальной колеснице два вождя стояли рядом, держась за руки, как сказочные близнецы Кастор и Поллукс, изваянные великим скульптором Лисиппом. Их возвращение отметили пышными празднествами для народа и играми в цирке.

Октавиан дал Италии хлеб и покой, и за это ему прощали все. Недоброжелателей и завистников обрывали, грозили утопить в Тибре.

Теперь на стенах рисовали со всеми подробностями Антония в объятиях Клеопатры. Последний оборвыш, бездомный нищий и тот вопил, что Марк Антоний посягнул на его исконные права: "Изменник Риму! Осквернитель очага!"

Когда в цирке император появился между сестрой и другом, гром рукоплесканий, буря приветствий, криков понеслись к их ложе. Мужчины кидали оскорбленной квиритке цветы. Женщины кричали:

— Что же это будет, если грязные египетские потаскушки начнут похищать отцов наших детей?!

Вчера Антоний осквернил семью, сегодня отнимает провинции у Рима, завтра подарит Вечный Город египтянке! Куда смотрит Марк Агриппа?

Агриппа, вскинув руку, поклялся обнажить меч в защиту родины и семьи. Римлянки снимали кольца и браслеты и несли полководцу. Пусть Непобедимый раздаст эти дары легионерам, ведь они защищают их очаги!

Толпа ревела. Имена Агриппы, Октавии и императора сливались в одно. Все трое, они стали воплощением Рима, его доблести, его мудрости, его очага... Народ разнес в щепы Египетский Храм. Жреца утопили, а чужеземных идолов, глумясь, волочили по мостовой.

Двое пицен из охраны Непобедимого кинулись к храму Венеры, где в портале по обе стороны входа высились статуи Дивного Юлия, самого доблестного из мужей, и Клеопатры, самой прекрасной женщины мира. Ловкий горец накинул аркан на статую царицы и изо всей силы дернул. Мраморная египтянка рухнула. Пицены ногами расшвыряли отбитые куски, а подоспевшие зеваки поволокли безрукую, безносую статую к Тибру.

— Стойте! — крикнул кто-то. — Нельзя такую погань в реку!

Какой-то каменщик с размаху раздробил молотком лицо царицы и, выкрикивая проклятия, меткими ударами превратил творение скульптора в груду камней.

А на опустевшем пьедестале по воле Непобедимого уже воздвигали бронзовое изваяние Матери Италии. Да восторжествуют светлые, родные лары над демонами заморских стран!

Марк Агриппа особым указом изгнал из столицы всех магов, астрологов, служителей чужих богов, предсказателей смут и бед народных. Да поклонятся дети земли Сатурновой, плодородной Италии, родным богам — Менрве Пряхе, Марсу Копью Огневому, Иову Стреле Громовой и Дивному Ребенку, возмужавшему среди смут и невзгод!

Древний царь Зернышко восстал из темной могилы. Он дал беднякам землю, даст и длительный мир, чтобы люди могли возделывать эту землю.

Но и землю, и того, кто дал ее, еще надо было защищать. Рим больше не мог терпеть наглости зарвавшегося правителя Востока. На все призывы к благоразумию Антоний отвечал дерзкими и малопристойными посланиями. Давно следовало бы покарать безумца, околдованного нильской чародейкой, но всех — и сенаторов, и всадников, и городскую бедноту, и италийских пахарей — страшил призрак новых смут.

Лишь воля всего народа римского могла решить, как поступить с ослушником и положить конец притязаниям Клеопатры и ее выродков на римские земли.

Согласно вековым традициям, любой важный вопрос сначала должен был рассматриваться в Сенате и только потом уже четко сформулированное решение выносилось на суд Народного Собрания. Тут уж наступал черед простых людей одобрить его или отклонить.