В июле земля напоена зноем. Жнецы спешат убрать урожай, пока яростный Феб не иссушил колосья. Пастухи угоняют стада высоко в горы, где луга все лето хранят свою свежесть. В лесах уже попадается первый желтый лист, то ли сожженный зноем, то ли преждевременный предвестник осени, а на гибком орешнике поспевают еще в зеленых детских платьицах заячьи орешки. Большие круглые орехи поспеют позже.

Агриппа и Лелия целый день бродили по лугам и рощам. Агриппа любил летнюю жару и с удовольствием растянулся на солнечном склоне. Лелия опустилась рядом. Она сидела, обняв колени, и задумчиво глядела вдаль. Все эти дни ее Кай пытался быть с ней ласковым и внимательным, но она знала, как нелегко ему это давалось. Зачем же лгать друг другу?

Агриппа протянул руку и коснулся ее волос.

— Какие у тебя жесткие волосы, и какая ты вся неласковая. Ты не любишь меня, Лелия?

— А разве тебе нужна моя любовь? — Лелия повернула к нему голову. — Но, к моему несчастью, я все-таки люблю тебя, Марк Агриппа!

— Знаешь, если б меня никто никогда б не любил, я, может, и поверил бы, что ты меня любишь. Возможно, я плохо разбираюсь в женских чувствах, но я хорошо знаю цену мужской походной дружбы. Я видел, как, падая от усталости, изнемогая от жажды и зноя, легионеры несли по зыбучим пескам на своих плечах раненых товарищей, видел, как бросались грудью на вражьи копья, чтоб спасти жизнь вождя. — Агриппа вздохнул.

—  И у меня был друг... Когда я возвращался после боя, весь во вражьей крови и грязи, он, император Рима, сам помогал мне снять доспехи.

— Зачем же ты женился на мне?! — Лелия вскочила. — Взял бы все мои деньги, а меня б оставил в покое...

— Если ты не знаешь, для чего люди женятся, я тебе объясню. Женятся, чтоб иметь детей, а наслаждаться гораздо приятней без женитьбы! Ты читаешь свои греческие сказочки, а не помнишь, что о вашем отродье у Еврипида сказано: "Если б в храмах мы б могли вымаливать у богов детей от прекрасных статуй, никто никогда б не женился и не вводил бы в свой дом эту причину всех зол". Это не я, это твой Еврипид говорит! — Агриппа с усмешкой поднялся с травы. — Пошли домой, я хочу есть!

Лелия молча последовала за своим господином.

— Плохо с тобой обращаюсь? — бросил через плечо Агриппа. — Я тебя ни разу не ударил! Дурак я, что не женился на Октавии, но в двадцать лет тридцатилетняя женщина кажется чуть ли не старухой, а теперь мне под тридцать, ей — за тридцать, вот и было бы хорошо. Каких бы сыновей она мне родила б! Внуков Цезаря!

Лелия не отвечала. Она шла, низко опустив голову, и по ее лицу текли слезы.

Подойдя к усадьбе, она освежила лицо у придорожного фонтанчика и с удивлением посмотрела на портал. У ворот теснилось несколько всадников. По пыли, покрывавшей их доспехи, по безупречной выправке поняла — гонцы из Рима. Навстречу ей и ее Каю спешил улыбающийся Тит Статилий. Дружески обнявшись с Агриппой, учтиво склонился к руке Лелии.

— Теперь я понимаю, почему ты отверг Либонилу. И не стыдно тебе, Непобедимый! Такую жемчужину прячешь от нас! Вот ревнивец!

Агриппа польщенно улыбнулся. Он сам знал, что Лелия недурна, но знать ей об этом незачем.

За столом Статилий болтал о всяких пустяках, был остроумен, как всегда, в меру паясничал, развлекая старого Аттика. Старик снисходительно принимал знаки внимания молодого легата. Удивился, что такой юный воин уже командует легионами. В его время...

После обеда гость учтиво поблагодарил прекрасную хозяйку и шепнул Агриппе:

— Пройдем в библиотеку.

Агриппа сумрачно кивнул.

Когда они остались вдвоем, Тит Статилий вынул из-за пазухи аккуратно сложенный платочек, еще теплый от его тела, и молча протянул Агриппе. На платочке ясно виднелись пятна крови. Агриппа побледнел. Он не мог выговорить ни слова. Наконец выдохнул:

— Покушение? Он тяжело ранен?

— Он болен. — Тит Статилий наслаждался произведенным эффектом, но, опустив глаза, хранил скорбный вид. — Кровь струей хлынула из его горла. Жрец-целитель сказал, что причина болезни — тоска, и лишь радость может исцелить триумвира.

— Он послал за мной?

— Нет, он без сознания и только в бреду зовет тебя, умоляет, чтоб подошел к нему проститься. Меня послала к тебе благородная Октавия.

Выехали в тот же вечер. По дороге, когда они уже были далеко от дома, Статилий признался, что он несколько сгустил краски.

— Он вовсе не так уж болен. Просто тебе необходимо быть в Риме.

— Я знаю, — мрачно ответил Агриппа, —  и рад, что вырвался из этого плена. Ты не представляешь, как мне все тут опротивело...

— Такая прелестная молодая супруга? — Статилий засмеялся. — Я сам собираюсь жениться на полукровке с золотыми галльскими косами, зато в приданом немало римского золотишка...

— Не женись, Тит Статилий, если девушка тебе не по душе. Сам намучаешься и ее измучишь.

Статилий Тавр привез друга в Рим без сознания. Приступы злой лихорадки перемежались с полным изнеможением.

Сквозь забытье Агриппа смутно ощущал аромат ландышей и легкие прикосновения. Он с трудом открыл глаза. Побуревший от бессонных ночей, обросший клочковатым желтым пухом, Октавиан дремал, съежившись в ногах постели. Заметив, что больной зашевелился, он поднес кисленькое питье.

— Убирайся!

— Не дури! — Октавиан попробовал губами влажный лоб. — Ну вот, и жар меньше. Бреда больше не будет, а то ведь скоро месяц я слушаю, как ты меня проклинаешь...

Агриппа закрыл глаза. На висках взбухли и тяжело бились пены. Октавиан положил на них ладони и слегка нажал.

— Легче голове?

— Да, не отнимай рук...

— Спи, проснешься здоровым, сильным, консулом народа римского. Я тоже приму консулат, мы будем равными по сану... Я приказал...

— А что, в Риме уже избирают по приказу?

— Ты отлично знаешь, консулов избирает народ по своей воле, но ведь кто-то должен выдвинуть кандидатуру. Мое имя выкрикнули загробные сенаторы.

— Это еще что за новость? Загробные?

— А ты не слыхал такого словечка? Так прозвали тех, кого по завещанию Цезаря я и Антоний ввели в Сенат. Люди все военные, хорошие... А насчет тебя я шепнул Сильвию. Его служаки надорвались, крича: "Марк Агриппа Непобедимый, консул Рима!" А впрочем, и без них тебя любят! Ты станешь консулом Рима и сам будешь издавать законы...

— Консулом Рима, но не игрушкой Сената! —  Агриппа резко приподнялся на подушках и тут же вновь откинулся. — Ладно, не ластись, кошачья душа!

По традиции, освященной веками, в первый день Нового года избранные консулы приветствовали Сенат речью. Но император болел, и первоприсутствовал в тот день Марк Агриппа.

Когда новый консул появился на пороге курии, все головы с любопытством обернулись к нему. Агриппа редко показывался в Сенате и даже не был причислен к сенаторскому сословию, оставаясь всадником, как и большинство его товарищей по оружию, но знали Марка Випсания Агриппу все.

Агриппа молча прошел к Алтарю Победы и не спеша опустился в курульное кресло.

Валерий Мессала подтолкнул своего соседа, смешливого Квинта Фабия, и громко шепнул:

— Великие боги! До чего дожили! Козопас — консул народа римского и первоприсутствует в Сенате!

Агриппа услышал и отчетливо проговорил:

— Ты ошибся, Валерий Мессала! Я не козопас, а свинопас. В детстве, правда, я пас коз у Скрибония, но теперь по воле народа римского пасу девятьсот откормленных породистых свиней!

В курии воцарилась гробовая тишина, потом раздались подобострастные смешки.

— Я оратор плохой, — начал вновь избранный консул, —  к тому же в моей латинской речи сквозит мой родной говор горного Пицениума. Однако надеюсь, что за эти годы квириты научились хорошо понимать италиков. Так вот, послушайте, что я вам скажу У всех вас дела, у меня тоже. Расписывать вам о ваших обязанностях и о моем долге перед народом римским я не буду. Прочтете сами у какого-нибудь ритора о чести и доблести и считайте, что это я и мой коллега Октавиан Цезарь вам сказали. И не будем больше терять драгоценного времени. Квинт Фабий, поди сюда!