Легионеры корчевали лес, сколачивали срубы. На острове был воздвигнут форт Лютеция,[29] названный так по воле Цезаря в честь римского солдата, обагрившего первым своею кровью эту землю. Лютеция станет опорной базой легионов Рима и Галлии.

По берегам реки очистили больше ста югеров — общественное поле. Весной его засеют привезенными из Италии ячменем и пшеницей. Урожай пойдет в житницу легионов, стоящих на Сене. Если кто из легионеров пожелает основать усадьбу, пусть вырубит себе делянку такую, какую сможет обработать, но для закрепления за собой участка нужно либо выписать с родины семью, либо жениться на местной женщине. Дети легионеров от браков с галльскими девушками будут признаны равноправными римскими гражданами.

Сильвий задумался. В Италии его ждала тюрьма. В Галлии он сможет стать хозяином.

Мало-помалу весть о новом поселении разнеслась по лесам. Из-за кустов вооруженные дикари следили за хлебопашцами. Легионеры, подчиняясь приказу Цезаря, притворялись, что не замечают непрошеных наблюдателей. Осмелев, галлы выходили из-за прикрытия и с любопытством рассматривали работающих... Солдаты бросали им блестящие безделушки, протягивали лепешки... Варвары опасливо брали и швыряли римлянам меха, оставляли на краю поля убитую дичь и высокие сосуды из бересты, полные дикого меда.

Сильвий выменял длинноусому старику сирийский клинок.

Через несколько дней галл привел двух девушек лет шестнадцати и семнадцати. Его дочери хотят приобрести тонкое римское полотно. Сильвий дал им кусок дамасской кисеи, добытый в Массалии. Благодарные покупательницы расшили ему бисером меховые сапожки и рубаху. Девушек звали Ильза и Рета. Центурион Авл взял в подруга старшую Ильзу. Сильвий женился на Рете. К зиме многие легионеры обзавелись семьями.

Из Италии привезли товары и зерно... Цезарь побеждал Галлию Трансальпийскую мечом, плугом и безменом.

Цезарь и Антоний склонились над грудой скрепленных печатью восковых дощечек из Рима, свитками папируса из Египта, мелкоисписанных пергаментов из Азии.

— Ответ Сената на мое донесение. Отцы отечества верны себе во всем. Возжаждали трофеев и удивляются, что я ради них не ограбил Галлию до нитки и не погубил мародерством все мои начинания. — Цезарь продолжал перебирать письма. Его лицо озарилось нежностью. — Октавиан... сестра пишет: такой забавный. Отпечаток ножки прислали.

Он начал читать вслух, но, поймав скучающий взгляд Антония, оборвал на полуслове и зажал в руке темно-золотой завиток.

— Прости, что задержал твое внимание такими пустяками!

Он был обижен на Антония и недоволен собой. Как глупо было изливать свои семейные радости этому отпетому гуляке...

Шел снег. Часовой, стараясь согреться, гулко топал ногами. Цезарь вынес солдату горячего вина и, закутавшись в плащ, сел на дороге. Черная, будто бы лакированная, река оттеняла белизну заснеженного острова.

Цезарь разжал руку и прильнул щекой к шелковистой прядочке. Какой нежный, чуть уловимый запах, аромат родного очага... Все его чаяния, все дело его жизни, его титаническая борьба с тупоумием и косностью Сената приобретут смысл, если Октавиан вырастет таким, как его задумал Цезарь. Дело популяров требовало усилий поколений и поколений, а Сенат и родовая знать, мертвой хваткой вцепившись в свои сословные и племенные привилегии, проклинали триумвира. За Юлием Цезарем шли люди случайной удачи, вроде Мамурры, крестьяне, разоренные кредиторами, и вечно бездомные бродяги — кадровые легионеры.

— Габиний, — тихо окликнул Цезарь, — ты был со мной на Востоке?

— Да, Дивный Юлий.

— Давно мы были там?

— Семь лет прошло.

— И ты все в походах?

— Я в легионе ветеранов.

— Тебя ждут дома? Ведь нас заждались за Альпами.

— А как же...

— Большая семья?

— Трое, жена четвертая. Последний малыш родился без меня.

— Сын? Это большое счастье, не правда ли, Габиний?

— Еще бы, — растроганно ответил ветеран.

Снег все шел, пушистый и тихий.

К весне Сильвий расширил свои владения. Он был квирит, жадный к земле, властный и упорный. Рета помогала ему. Род Сильвиев должен пустить цепкие корни на берегах Сены. Он уже сколотил колыбель для будущего сына. Старый Хлодвиг, отец Реты, переселился к ним и привел с собой двух племянников.

Вслед за Хлодвигом многие галлы осели возле форта. Открылись лавочки, запылали горны трех кузниц. Галлы звали Лютецию Парисом по имени одного из местных лесных духов.

В мае Рета родила дочь. Ей дали имя Сильвия, но Рета и Хлодвиг звали малютку Тунсельдой.

В лесах созревали ягоды, на реках спал паводок. Хлодвиг и его племянники исчезли. Сильвий проклинал коварных варваров. Они не пожелали трудиться на благо римского воина.

— Разве я был жестоким? Я не позволял им обжираться. Изредка подбадривал палкой, так ведь на вилле Брутов меня еще не так колотили.

Рета утешала мужа. Она полагает, лучше бы перебраться в крепость. Сильвий тряс ее за плечи, крутил руки.

— Говори, что знаешь?

— Не могу же я сказать тебе, что все галлы лесной страны, — крикнула она в слезах, — объединились против вас!

Сильвий бросился к своему трибуну.

На допросе Рета показала: собирается многочисленное галльское войско. В первую же безлунную ночь они ударят на Лютецию и потоками вражьей крови омоют священный остров.

Крепость приготовилась к осаде. Но внезапным броском Цезарь двинул свои легионы в наступление.

Согнувшись под тяжестью добычи, Сильвий шел по лесным тропам Галлии. Трибун заметил ему, что при тревоге он задержит своими вьюками весь отряд. Скрепя сердце Сильвий купил двух пленников и перегрузил на них свои вьюки. Многие легионеры завели по два, по три раба. Войско распухло от пленных и поклажи. Отягощенные добычей, железные когорты Рима потеряли свою былую гибкость.

У луарской переправы галлы перехватили легионеров Квинта Цицерона, родича знаменитого оратора, и разбили наголову.

Цезарь, грозя смертной казнью, велел очистить обоз от добычи и женщин. Легионеры перебили своих наложниц.

Возмущенный нелепым зверством, триумвир долго бранил Антония. Излишняя бессмысленная жестокость затрудняет слияние побежденных с победителями.

— Не женская чувствительность, в которой меня упрекают, а государственная необходимость подсказывает избегать ненужных злодейств. Легче управлять неозлобленным народом, чем стараться усидеть на острие копья, как это делает Помпей на Востоке.

Антоний выслушал с едва скрываемой иронией. Он твердо знал: Рим завоевал мир железом и кровью.

"Сильный имеет право быть жестоким, а побежденным горе!"

Цезарь с брезгливым сожалением покачал головой.

Галльский поход затягивался. Третий год успехи сменялись поражениями, поражения успехами. Немало италиков полегло в трансальпийских чащобах.

Сильвий крепился, дважды был ранен, переболел лихорадкой, но крепился. Маневровая война изнуряла даже самых выносливых. Марий Цетег, обросший синей щетиной, харкал кровью и громко клял свою судьбу. Оборвыш, выросший на грязных улочках римских трущоб, он четырнадцати лет записался в армию. Усмирял, карал, завоевывал, нес народам железную славу римского меча. Вчера властелин несметной добычи, обладатель пленных царевен, сегодня он побирался по всему лагерю, клянча у товарищей кусочек хлеба и глоток вина. Долгий мир был для Мария Цетега бедствием, сражения — жизнью.

Габиний, распухший от болотной воды, молчаливый, шагал неустанно. Из дому приходили нерадостные вести: старший сын прибыл из Италии с новобранцами. Дочь Габиния продала себя в притон, чтоб снарядить брата на войну. Малыш болел. Жена сама обрабатывала их надел, но у нее не хватало сил возделывать все поле.

Габиний завоевал народу римскому новые земли, а его родная пашня зарастала терновником. Но жалобы не срывались с запекшихся губ старого ветерана. Он был солдат и знал, что долг римского легионера, его жизненное назначение безропотно гибнуть для непонятного, ненужного ни ему, ни его семье величия Вечного Города.