— Юлия некрасива, — сухо остановил Цезарь, — она похожа на меня.

— Помпеи влюблен в нее, — все так же осторожно продолжал Красс. — Разумеется, он не позволил себе говорить с девушкой о своих чувствах, но, как только уладит свои дела, попросит руки твоей дочери…

Цезарь снова промолчал.

— Я советовал бы не пренебрегать таким зятем. — Красс, согнув палец, постучал по столу. — Сила…

Цезарь не отвечал.

— Что же ты молчишь? — с раздражением спросил Богач. — Онемел?

Цезарь спокойно вскинул ресницы и продолжал молчать.

— Считаешь себя лучше нас? Я ж тебя сожалел...

— Если бы я очутился в долговой яме, — медленно проговорил Цезарь, не сводя глаз с налившегося кровью широкого веснушчатого лица своего собеседника, — простолюдины, над чьей преданностью ты так потешаешься, разнесли б в клочки все долговые книги Рима!

Красс вскочил. Тяжелый, грузный, он весь затрясся.

— Одна когорта ветеранов Помпея разгонит твой народ римский! Запомни, кто восстает против золота, тот обречен. Оно непобедимо!

— Все золото Африки не смогло победить Мария. Он не был корыстолюбив.

— Хм, Марий был не корыстолюбив, а Сулла был не честолюбив. А где б найти такого, чтоб был и не честолюбив, и не корыстолюбив? — Красс расхохотался. — Мне передавали, что ты назвал Корнелия Суллу младенцем в политике за отказ от диктатуры, а сам ты даже не младенец, а не знаю... без гроша, без солдат, думаешь...

— Я ничего не думаю. — Цезарь посмотрел в окно. — Уже солнце высоко. Нам надо ехать.

— Поезжай, поезжай. — Красс, всегда такой степенный, засуетился. — Да хранят тебя боги, и подумай о нашем разговоре.

Цезарь улыбнулся:

— Я буду часто вспоминать и Рим, и друзей. А Юлия пусть решает сама.

Дивный Юлий с победой вернулся к воротам Вечного Города. Область Тага златоносного в далекой Иберии стала достоянием народа римского. Неукротимые кантиберы, населяющие север полуострова, и отважные лузитаны, живущие на теплом побережье Атлантического океана, покорились мечу Цезаря. Его победы принесли Риму целые амфоры золота, намытого на песчаных отмелях чудесной реки Тага, толпы сильных, рослых рабов, годных и для сельского труда, и для гладиаторских игр, и стада тонкорунных овец, чья шерсть, мягкая и на диво теплая, ценилась ткачами наравне с золотом. Легионы избрали Цезаря своим императором.

Разбив лагерь у ворот Рима, он ждал, по обычаю, разрешения Сената на триумфальный въезд. Но отцы отечества не спешили почтить победителя.

В эту ночь в палатке императора решались судьбы Рима. Трое — Красс, Помпей и Цезарь — пришли наконец к соглашению. Уже десять лет тому назад намечался подобный союз, но как жалок был тогда молодой Юлий! Разоренный патриций, несостоятельный наследник опального Мария... Оставалось или искать покровительства Помпея Великого или идти в рабство к Крассу. Ныне же венчанный лаврами император легионов говорил как равный с двумя отставными героями, набитыми один своей неумной спесью, другой — своим проклятым золотом.

В Риме еще не знали о тайном договоре трех. Немало удивились отцы отечества, когда Помпей и Красс горячо поддержали просьбу Цезаря о разрешении выставить кандидатуру в консулы заочно. Явиться лично в курию император не мог. Победитель, чью славу Сенат и народ римский венчают триумфом, согласно традициям предков, не смеет переступить городскую черту до заветного дня. Он должен въехать в родную столицу во главе победоносного воинства, стоя на золотой колеснице и правя четверкой белопенных коней. А сзади, прикованные цепями, поплетутся пленные цари и варварские полководцы.

Катон произнес громовую речь о прежних триумфаторах. Движимые любовью к родине, они свершали доблестные дела не ради славы, а ради блага Рима. Не торопили Сенат поскорее увенчать их лаврами, не жаждали триумфа, не мечтали о захвате власти.

— Ты прав, — перебил оратора молодой Клодий. — Сознание, что подвиг свершен, выше награды. Цезарь отказывается от триумфа,

Катон сел. Рот его так и остался полуоткрытым. Худые руки взметнулись и тяжело упали на колени. "Демагог" перехитрил всех!

Помпей и Красс недовольно переглянулись. Этой уловки не предвидели и они.

— Отказаться от триумфа! — раздраженно пробормотал Помпей. — Какое малодушие! Я уговорю его...

Красс промолчал. Он был подавлен. Сметливый ум Богача оценил новость глубже, чем ленивый, жирный мозг Великого. Их компаньон не нуждался в декоруме, в пышной шелухе, слепящей глаза глупцам. Цезарь предпочел власть почестям.

На берегу океана лето холодное, и в лунные ночи над лугами встает светлый туман. В этом тумане крошечные человечки-эльфы водят хороводы. Днем они спят, свернувшись калачиком на дне цветка, а ночью танцуют в лунном сиянии.

Октавиан от восхищения открыл рот, и Цезарь ловко всунул в открытый рот ложку с манной кашей.

— У них есть царица, она ездит на колеснице из скорлупы ореха, запряженной пчелами.

Октавиан снова от восхищения открыл рот, и маневр с ложкой повторился.

В библиотеку вошел стеленный Помпей. Цезарь недовольно поставил мисочку на стол, рядом с манускриптами, над которыми работал. В конце концов, и у него должны быть минуты отдыха и тихой радости.

Полон дом женщин, а ты суетишься, как нянька, —  неодобрительно заметил Помпей.

Цезарь усмехнулся:

— Лучше расскажи, какие же новости в нашей курии?

— Никаких. — Помпей грузно сел. — Я пришел узнать, что ты замышляешь?

— Да? — Полководец рассеянно перебрал кудряшки малютки. — Я уже давно сказал: аграрный закон о наделении неимущих землей, закон об отмене долговой кабалы, закон о работе для свободнорожденных бедняков, снижение податей в завоеванных нами провинциях, широкое дарование римского гражданства достойным людям иных племен.

— Ты неисправим, надо думать об укреплении нашей власти, а ты мечтаешь о благодеяниях.

— Благодеяния правителя укрепляют его власть.

Гай Юлий Цезарь был избран консулом республики квиритов на 695 год со дня основания Рима.[24] За него отдали голоса приписные отцы отечества из всаднического сословия, народные комиции и часть сенаторов-патрициев из ненависти к Цицерону.

Молодой Катулл слагал на триумвиров остроумные эпиграммы, особенно зло он высмеивал Цезаря и Мамурру. Трибун Курион, целуя руки красавицы Фульвии, декламировал ей и ее гостям стихи своего друга. Матрона иронически улыбалась. Она знала, что Цезарь притянул отца Катулла к суду за хищение народных денег, а Мамурра отбил у поэта Сервилию!

Фульвия была моложе вдовы Брута и умней, она давно сообразила, что будущее за Цезарем. И своего супруга Марка Антония воспитывала в слепой преданности делу Дивного Юлия. Она охотно прощала мужу красоток, но от нежелательных товарищей ревниво оберегала.

Фульвия вовсе не желала, чтоб ее друзей постигла участь Катона.

Бывший цензор нравов уезжал в почетное изгнание. Сенат поручил ему конфисковать казну критского царя. Критянин оказался неисправным должником народа римского, и квириты не могли стерпеть этого.

— Катон один из всего Сената не разворует критские сокровища! — усмехнулся Цезарь, скрепляя это назначение.

После отъезда Катона патрицианские вожди притихли. В Сенате стало спокойней. Теперь Цезарь мог подумать и о насущных делах Вечного Города. Все, начиная с подвоза хлеба в столицу и кончая городскими банями, требовало забот. Все было запущено, всюду царили неразбериха и хаос. В Риме не было даже правильного летоисчисления. Календы, праздники жатвы, посевов и сбора винограда вычислялись жрецами по звездам, иногда Сатурналии — праздник жатвы — приходились на середину зимы, а праздник сбора винограда выпадал ранней весной. Цезарь повелел жрецам взять за основу вавилонский год в триста шестьдесят дней и прибавить к нему пять запасных суток. Разделили год на декады, уложили декады в двенадцать месяцев, по три в каждом.