— Я уж что-то не помню, о чем мы спорили, но так запомнил тебя, что, потом разыскав, сразу узнал.

— Я тогда, как ученая птичка, повторяла слова Платона о том, что править миром подобает мудрецам, — продолжала Лелия, как бы не слыша его слов. — А вот тут... — Она развернула лежавший на столе свиток. — Я пытаюсь спорить с Платоном. Можешь прочесть.

— Тут по-гречески. — Агриппа вернул ей свиток. — Ты лучше расскажи.

— Мне легче говорить о мудрецах на их языке. — Лелия улыбнулась, как бы прося прощения за свою приверженность к Элладе. — Я пишу вот тут, — она положила крепкую загорелую ладошку на свиток, — что мудрецы могут указать правый путь правителям, но сами править они не в силах, потому что ни одной из своих идей они не могут воплотить в жизнь. Я привожу примеры из жизни многих народов. Державы, как люди, проходят детство, юность... Ведь нам, пережившим столько ужасов, кажутся такими наивными и герои Гомера, и мужи первых дней Рима... — Она задумалась. — А потом наступает зрелость, и боги смиряют неразумных, вроде твоего Секста Помпея, титанов. — В ее голосе прозвучала печаль. — Юпитер начинает править Олимпом, а Римом должен править новый Александр, то есть смелый, мужественный и мудрый человек. И раз Республика захлебнулась в крови, так уж лучше ты, чем Антоний! Ты умней и не так кровожаден!

— Во-первых, Антоний вовсе не кровожаден, он Мешок, и все, — возразил Агриппа, —  а во-вторых, правитель Италии — Октавиан Цезарь, а не я.

Лелия улыбнулась.

— Маленькие девочки одевают своих куколок в кусочки яркого шелка и кисеи. Большие мальчики наряжают любимые игрушки в золотые доспехи и императорский пурпур.

Агриппа промолчал.

— Ты молчишь? Разве я не права?

Она ласково коснулась его плеча, но, когда Агриппа хотел обнять ее, выскользнула и уже в дверях крикнула:

— Я пришлю к тебе златокудрую рабыню! Ведь тебе нравятся золотые волосы?

Утром, одетая юношей, Лелия ждала своего супруга у крыльца. Она держала под уздцы двух сытых, гладких лошадок. Агриппа сразу заметил, как хорошо ухожены кони и как тщательно пригнана сбруя.

— Я хочу показать тебе твое имение, мой господин. — Лелия легко взлетела в седло.

— Брось величать меня на каждом шагу! — Агриппа вскочил на коня. — Ты что, моего имени не помнишь?

Лелия не ответила. В душе она радовалась, что Агриппа отослал златоволосую рабыню, даже не прикоснувшись к ней, но не подавала вида, как она довольна.

Они ехали через дубовую рощу. Дул прохладный ветерок, но здесь, меж деревьями, было тепло. Земля дышала уже по-весеннему.

— Хорошо сидишь в седле! — заметил Агриппа. — Любой наездник позавидует! Наверное, из лука тоже стреляешь неплохо?

— Нет! — Лелия повернулась к нему. — Мне отвратительно всякое убийство, хотя бы бедных зайчат и птиц...

— Вот как! Но если ты не убьешь коршуна, он убьет твоих цыплят. Почему же жизнь коршуна дороже жизни цыпленка? А? — Агриппа пристально посмотрел на жену. — Что тебе говорят об этом твои мудрецы?

— Ничего, но у меня есть своя голова, Марк Агриппа!

Агриппа ухмыльнулся:

— На мой вопрос ты не ответила.

— Зачем тебе мой ответ? Я знаю, что, по-твоему, жизнь цыпленка дороже. Из него можно сварить суп.

— Не ехидничай! Хотел бы я видеть, как это можно прожить, не поедая ни цыплят, ни барашков.

Их кони шли дружной иноходью. Роща кончилась, и перед ними простирался до самой реки большой луг. Отара кудлатых овец щипала пожухлую прошлогоднюю траву, но кое-где пробивалась уже молодая травка.

Агриппа спрыгнул с коня и, поймав овцу, запустил руки в ее руно.

— Хорошая волна! И овечка не из тощих. У тебя хороший вилик, Лелия!

— Неплохой! — Она лукаво улыбнулась. — Может быть, ты хочешь осмотреть сыроварню, мой господин? Мы могли бы получать и больше дохода, но я много раздавала вдовам и женам твоих воинов, чтобы они не проклинали тебя, Марк Агриппа.

— А тебе разве это не безразлично?

— Нет. Я, как хорошая раба, забочусь о добром имени моего господина.

— Ты злая...

— А вот там пашни. — Лелия указала хлыстом на другую сторону реки. —  Мы с осени посеяли ячмень и скоро начнем сеять пшеницу, хотя отец говорит, что ей будет холодно в наших нагорьях.

— Сейте на солнечных склонах. Я хотел бы сам потолковать с виликом. Имение в образцовом порядке. И дом тоже хорошо ведется. Позови его.

— Я рада твоей похвале, но зачем звать того, кто рядом?

Агриппа оглянулся, стараясь разглядеть в прибрежных кустах раба.

— Не оглядывайся, я же говорю, что твой вилик, которого ты так хвалишь, едет рядом с тобой, мой господин.

— Ты, что ли? Ты сама? — Агриппа натянул поводья. — Все хозяйство?

— Научилась. Должна же я была оправдать твой хлеб, который мы с отцом едим уже четвертый год!

— Лелия, — он растроганно и с виноватой нежностью положил руку на ее пальцы, — я ни обола не истратил на себя из твоего приданого. Твои деньги помогли мне защитить Италию. Ты слышала о моих "воронах"?

— Я рада, что не ошиблась в тебе, и жалею, что я не юноша Я верно служила бы тебе в твоих легионах.

— Ты же порицаешь любое убийство!

Лелия покачала головой:

— Бесцельное, но не защиту моей земли!

— Ага! Цыплят надо Все-таки защищать от коршуна!

— Поймал на слове! — Лелия, засмеявшись, хлестнула коня. Они неслись по холмам, перелетали через ложбинки. Наконец Лелия остановила лошадь. Агриппа подъехал к ней.

— Будь ты мужчиной, я сделал бы тебя начальником моей конницы!

Теперь их лошади плавно шли размеренной рысью. Агриппа искоса поглядывал на свою спутницу и невольно любовался ею. С радостным удивлением подумал, что за все утро ни разу не вспомнил о Риме.

Но, когда они подъезжали к вилле, Какая-то старая крестьянка подошла к ним. Ее послала одна бедная женщина. Она живет в горах, и никто не знает ее настоящего имени. Эта бедняжка просила передать господину, что помнит его с детства и очень хочет повидать.

— Она живет в нищете? Лелия, почему ты не помогла моей землячке?

— Это странная женщина, — тихо ответила Лелия. — Я несколько раз посылала ей зимой теплую одежду и пищу, но она каждый раз возвращала все.

— Хорошо, я съезжу к ней сегодня же! Сейчас же! Пиценка, знает меня с детства...

Хижину изгнанницы Агриппе показали сразу. Бедная женщина ютилась за пределами имения, в лачуге, прилепленной к скале. Двери не было, и проем был завешен невыделанной шкурой горного козла.

Агриппа кашлянул, и в ответ хриплый женский голос крикнул:

— Ночи вам мало, уже и днем покоя нет!

Вслед за этим радушным приглашением маленькая грязная рука с обкусанными ногтями откинула шкуру.

Агриппа остолбенел. Перед ним, растрепанная, полупьяная, стояла Скрибония. Бывшая императрица Рима в этой убогой хибаре!

— Ты? Все-таки пришел полюбоваться, до чего довел? Ну что же, заходи!

Скрибония отступила в глубь хижины и, подойдя к столу, налила вина из треснутого и перевязанного грязной тряпкой кувшина в какой-то черепок.

— Выпьем за радостную встречу!

— Твои друзья пираты разбиты. Но я привез тебе благую весть! Храм Януса закрыт, и сын Цезаря дарует всем изгнанникам забвение их вины. Можешь вернуться в Рим!

— В Рим? — Скрибония зло расхохоталась. — Вот обрадовал! А что мне там делать? Да ты садись, дорогой гость! Что стоишь? Не стесняйся. Или еще не забыл, как приходил по праздникам в нашу кухню и моя рабыня выносила тебе обноски, из которых я выросла? Не смущайся! Ведь ты отплатил мне за все сполна! Садись!

Агриппа с опаской опустился на обрубок полена, воткнутый в земляной пол у стола.

— Почему ты в такой нужде? Зачем ты столько пьешь?

— А тебе какое дело до того, в богатстве я или в нищете? А пью, — она снова налила себе вина и залпом выпила, — чтобы забыть тебя и твоего дружка!

Скрибония откинула с лица спутанные волосы. Они все еще были густыми и волнистыми, но ее лицо, опухшее и давно не мытое, не сохранило былой красы.