К началу лета Марк Агриппа догнал своих товарищей. Теперь, сидя в классе, он внимательно ловил каждое слово наставника, быстрей других решал нехитрые задачи. Ведь с Люцием они уже делали куда более сложные вычисления. Фавст Корнелий, младший брат декуриона Гая, постоянно списывал у своего соседа, и Агриппа охотно позволял, даже по вечерам растолковывал внуку Суллы, когда нужно делить, а когда множить. Гай, проходя мимо, одобрительно хмыкал.

Этруски Волумний и Цецина после отказа новичка поколотить Квинта Фабия перестали угощать гордеца и замкнулись в своем кружке. Волей-неволей Агриппа стал дружить с Корнелиями и Фабием. Собственно говоря, дружбы не было, просто вместе решали задачи, вместе гоняли мяч.

Гай Корнелий заметно выделял пицена из десятка своих подчиненных и не раз говорил, что рад дружбе брата с таким умным человеком. "Я тебя уважаю", — повторял он Агриппе при каждом удобном случае, а на упреки одноклассников, что напрасно он позволяет брату дружить с безродным мальчишкой, неизвестно как пролезшим в их школу, Гай высокомерно отрезал:

— Мы, Корнелии, не какие-нибудь там Туллии или Лицинии, чтобы бояться уронить наш род чем бы то ни было!

Но скоро Агриппа подметил, что оба Корнелия особенно благоволят к нему, когда он им нужен. Однако жить в пустоте ни взрослый человек, ни тем более подросток не могут, и бывший пастушок радовался, когда внуки Суллы просили его помочь им или звали погонять мяч.

И было очень приятно, что декурион Гай гордится успехами своего легионера.

— Наша декурия по стратегии и математике на первом месте! — восторгался внук Суллы. — И на Марсовых играх лучший боец у нас! Вот кабы ты и по математике Цецину с первого места спихнул!

Математике и военным наукам питомцев благородного Вителия обучал однорукий и одноглазый бывший военный трибун Кануций. Руку благородный Кануций оставил в Тавриде, при штурме Пантикапея, столицы Митридата, а глаз у него вытек еще раньше в схватке с дикими сарматами на берегу какой-то скифской реки.

Покорив необозримые владения Митридата Евпатора, Кануций вернулся в Рим прославленным, но нищим. Его трофеи ушли к жрецам-целителям, однако здоровье не вернулось к храброму воину. Кануций испытал все ужасы "благородной" нищеты. Жена ушла и стала любовницей богатого откупщика. А Кануций остался один, без крова и хлеба. Ни один полководец не нуждался в искалеченном вояке, а ходить на бесплатные раздачи хлеба вместе со всяким сбродом патриций и военный трибун не мог себя заставить.

Продав свой плащ, Кануций решил в последний раз поесть досыта и вскрыть себе жилы, но в тот же вечер беднягу разыскал его бывший легат Авл Вителий. Вителию были нужны люди, сведущие в науках о числах и военном искусстве.

Вот уже больше семи лет обучал однорукий и одноглазый Кануций сенаторских деток. Знал, что за глаза его зовут Ганнибалом, знал, сколько мелких пакостей подстраивают ему его питомцы: то вымажут указку зловонной жижей, то насыпят колючек на его стул. Он ненавидел своих мучителей, а те хоть и боялись Одноглазого Ганнибала, но в свою очередь ненавидели его не меньше.

После занятий стратегией и математикой у школьных рабов всегда прибавлялось работы. Перестук палок и вопли наказуемых оглашали школьный сад.

Одного Гая Корнелия никогда не били. Внук Суллы заявил что, если его коснется палка, он удавится на школьных воротах.

Зная характер своего питомца, Вителий распорядился не трогать Гая Корнелия, но на других эта милость не распространялась.

Войдя в класс, Ганнибал обводил притихших мальчишек своим единственным глазом и начинал диктовать условия задачи.

В тот день питомцы его услыхали:

— В первый день битвы с кимврами... Фабий, когда наши воевали с кимврами? Не знаешь? Щенок! Откуда ж тебе знать, когда весь вечер гонял мяч, так и прыгал за ним! Ничего, сегодня палка попрыгает по тебе! Итак, в первой битве с пунами... Эмилий Павел, когда была первая Пуническая война? Не знаешь? А не мешало б знать, как твой прадедушка Эмилий Павел восемьдесят тысяч римских жизней уложил под Каннами! Вот уж великий стратег! И ты весь в него растешь! Не страшны Риму враги, страшны собственные бездарности... После занятий побеседуешь с матроной Палкой. И вправду, откуда тебе знать урок — весь вечер вчера под койкой с Волумнием в кости играл! Итак, в первой битве легион потерял одну четверть своих воинов, во второй битве одну треть оставшихся в живых, а в третьей битве одну десятую от своего первоначального числа. Решайте и решения подавайте сюда.

— А раненых считать?

— Нет, Цецина, раненых не было, разве двум-трем храбрецам вроде тебя вражьи стрелы вонзились немного пониже спины.

В классе захихикали. Весь пунцовый, Цецина низко склонился над дощечкой. Он считался первым по математике и не желал никому уступать свое первенство.

Агриппа быстро писал. Квинт Фабий заглянул через его плечо:

— Неправильно!

— Не твое дело!

Фабий хотел еще что-то сказать, но грозный взор Одноглазого заставил его усиленно заработать стилосом.

Когда все питомцы сдали свои расчеты, настала минута томящего молчания, потом Ганнибал процедил:

— Марк Агриппа, иди сюда!

Этруск Волумний обрадовано толкнул своего земляка Цецину. Агриппу еще ни разу не пороли, а вот сейчас.

Кануций высоко поднял над головой табличку Агриппы:

— У тебя одного ответ не сходится с другими. Почему?

— Не знаю, но я высчитывал правильно. Перед первой битвой в легионе было шесть тысяч...

— Десять центурий по сто человек всего тысяча, — иронически заметил наставник.

— Это в мирное время, — быстро возразил мальчик, — а в военное в легионе три тысячи и даже шесть тысяч мечей.

— А ведь я этого не сказал, — ухмыльнулся Одноглазый,

— Ты сказал, доблестный трибун, что легион потерял людей в битвах, а раз были битвы, значит, была война и обычное число мечей в легионе увеличилось.

— Стратег! — радостно рявкнул Кануций. — Хоть один стратег среди стада баранов.

Агриппа, порозовев от смущения, растерянно улыбнулся, не понимая, за что его так хвалят. Ведь это совсем просто сообразить, что людей легион теряет в военных походах, а не на Марсовом поле.

Отцвели яблони. Тугие горькие завязи выглядывали ив листвы. Дни стояли жаркие, ночи душные. Земля вступала в созвездие Пса, и школьники с нетерпением ждали каникул. В классах уже не занимались, и все дни юные воины проводили в Марсовых играх, метали дротики, стреляли из лука. Старшие центурии рубили мечом обмазанные глиной чучела из ивовых прутьев.

Гай Корнелий продолжал твердить, что он очень уважает Марка Агриппу, но вокруг маленького пицена вновь образовалась пустота, еще более обидная, чем в первые дни. Тогда его не знали и присматривались, а теперь, присмотревшись, отвергли.

Фавсту Корнелию надоело слушать, как его старший брат ставит ему в пример этого чумазого пастушонка. Квинт Фабий затаил обиду за то, что какой-то выскочка не помог ему, Фабию, решить задачку об убитых в трех боях. Цецина, потерявший первое место в центурии, видя Агриппу, шипел от зависти, точно плевок на раскаленном железе.

К Люцию не пускали, не то чтоб гнали, но Флавия, плача, просила мальчика не утомлять ее Кая, он так слаб. Агриппа старался реже бывать у Вителиев, а каждый день без любимого наставника казался ему парфянской пустыней.

Не зная, куда себя девать в часы досуга, он шатался по большому запущенному саду школы. Идеальный порядок царил лишь на площадке, отведенной для Марсовых игр, да на маленьком форуме, где мальчики летом обедали.

Остальная часть сада давно заросла кустарниками, дикими сливами и больше напоминала рощу, чем ухоженный сад при вилле.

Агриппа любил забираться в самую глушь и, затаив дыхание, следить, как малиновки кормят своих птенцов. Особенно радовался он, заметив черного дятла, и умиленно шептал: "Здравствуй, дедушка!" Ведь эта трудолюбивая птичка породила его народ.