Агриппа все с большим изумлением глядел на своего собеседника. Он никак не ожидал от Лепида такой почти отцовской нежности.

— И еще я говорю тебе. — Лепид положил на тарелку гостя поджаренную ножку фазана. — Избавься от этой дикой привязанности. Он не стоит твоей верности. — Старик поднял кубок. — Перед тобой, Марк Агриппа, широкий мир! Океан и твердь земная у твоих ног! Антоний не отвергнет твоей дружбы, я бы гордился таким сыном и соправителем!

— Благодарю тебя, Эмилий Лепид, за высокое мнение обо мне, но вряд ли ты гордился бы сыном-изменником. — Агриппа отодвинул нетронутое блюдо. — Моя дружба и мои ссоры с Октавианом — одно, а моя верность императору и Риму — другое. Я не Кориолан, зовущий варваров на Рим, и сыграть на моей слабости никому не позволю!

Он сел в ногах у старого триумвира и, обмакнув палец в его кубок, начертил на столе карту,

— Вот, смотри. Тут Италия и ее сердце Рим, а там Египет и его сердце Александрия. А мир один, и всюду люди хотят есть хлеб, спать спокойно и растить своих детей. Теленок с двумя головами если и родится, то скоро умирает, и его, как нечистого, закапывают подальше от деревни. И двух сердец в одном теле не бывает. Людям, чтобы они мирно жили, нужна единая крепкая держава. Вот и выходит — или Антоний и власть чужеземцев, или Октавиан и Италия. Твои африканские владения граничат с державой Клеопатры. Сегодня ты друг нам, завтра тебя могут принудить стать нашим врагом. На что тебе, старому, больному человеку, власть? Власть нужна или герою, или преступнику. Ты не герой, а преступником вряд ли пожелаешь стать.

Лепид прищурился:

— А ты герой или преступник?

— Спроси моих легионеров, да и не обо мне речь. Я не царь, не диктатор, не триумвир...

Лепид хмыкнул:

— Ну, положим... положим, что ты герой, а твой Октавиан?

— Октавиан Цезарь божествен! — твердо отрезал Агриппа. — Ой, ой, и это говоришь ты? И так серьезно? Ой, не могу! — Лепид захохотал, взмахивая руками и хлопая себя по коленям. Наконец, задыхаясь от смеха, выдавил: — В какую же именно минуту ты подметил его особую божественность?

— Хватит! — раздосадованно крикнул Агриппа. — Императору нужны твои провинции. Это будет наш правый фланг в борьбе с Египтом. Сын Цезаря предлагает тебе передать все твои полномочия ему. Такова воля императора!

— Говори уж прямо: такова твоя воля, Марк Агриппа. — Лепид грустно усмехнулся. — А со мной что будет? Свергнутые властелины не долго топчут землю...

— А это уж воля богов, сколько еще вина ты выпьешь. Мы тебя трогать не будем. Уезжай в свое имение и сиди тихо. Ты принял жреческий сан, вот и займись предсказаниями на благо нам. — Агриппа встал и зевнул: — Решайся скорей, уже поздно. Твои легионеры не любят тебя, твой флот я уничтожу в первой же битве. — Он достал из-за пояса свиток пергамента и пузырек туши. — Пиши послание Сенату и народу римскому.

— Что же так спешно?

— Я завтра на заре отплываю в Рим. Пиши, Эмилий Лепид: "Я, Марк Эмилий Лепид, триумвир волей народа римского, в добром здравии и твердой памяти, вняв голосу разума и чести, слагаю с себя все полномочия, которыми облачил меня Сенат и народ римский, и вручаю доверенные мне провинции сыну Цезаря, Гаю Юлию Цезарю Октавиану-императору, ибо мои преклонные годы и частые болезни, насылаемые на меня богами..." Ну и так далее... Написал?

Агриппа внимательно перечел написанное бывшим триумвиром и подсушил над светильником.

— А теперь скрепи печатью! Вот так! — Он взял из рук старика пергамент и заложил за пояс. — Прощай, Эмилий Лепид! И прости меня, если обидел тебя неосторожным словом. Ты добрый, хороший человек и поймешь: это было необходимо для нас всех. Ты все поймешь своим несчастным, умным сердцем...

Праздник морской победы длился декаду. Народ римский увенчал Марка Агриппу ростральным венком из золотых весел. Император сам возложил этот венок на голову друга. Разгром пиратов означал конец гражданской войны. Братоубийственные распри омрачали жизнь Рима почти столетие. Но ныне настало время мира и доброго согласия всех граждан Вечного Города. Двери храма Януса Градоустроителя, открытые во время войн, торжественно затворили, и перед алтарем бога Мира и Покоя задымился фимиам. Со дня основания Рима всего лишь дважды прикрывался храм, и то ненадолго. Однако отныне сын Цезаря возвестил благовест Мира Граду и Вселенной до конца дней человеческих.

Из здания судилища вынесли груду документов, протоколы допросов, обвинений, приговоры, не разобранные еще донесения на подозреваемых. Все это сложили на форуме, облили земляным маслом и подожгли.

Сенат по совету императора запретил преследовать кого бы то ни было из граждан за содеянное в годину скорби и мрака. Народ римский набрасывал на годы смут милосердный покров забвения.

Правитель Италии ждал своего старшего друга и соправителя Марка Антония, чтобы вместе дать отчет народу и Сенату за каждый свой шаг и сложить полномочия. Республика была восстановлена, и тот, кто полагал, что сын Цезаря стремится к тирании, — безумец или клеветник. Император намеревался сохранить за собой лишь власть над армией. Но власть над армией фактически давала власть над всем римским миром — и над Вечным Городом, и над его провинциями. Пока легионеры любят своего Бамбино, Октавиану нечего бояться. Но триумвир отлично понимал: эту любовь надо беречь и растить, как драгоценное древо.

Празднуя победу, златокудрый божок щедрыми пригоршнями бросал в толпу лакомства, жетоны в цирк, цветы... Доблестным мореходам и легионерам сам раздавал венки и праздничные алые одеяния... Да возвеселятся храбрые воины!

— Возвеселимся от веночка и нарядной тряпочки, а дома жрать нечего! — крикнул центурион Афалий. — Давай земли и денег!

Сильвий, стоя в толпе, быстро подтолкнул верного и указал глазами на Афалия.

— Земли, земли! За что воевали? Где Непобедимый? Что сделали с ним патриции? — В такт выкрикам ударяли оружием о щиты.

Император поднял руку и коротко пояснил, что работа по выделению земли ветеранам начата. Агриппа немного нездоров, без него оделять воинов участками сын Цезаря не считает пристойным.

Он вел вас в бои, он и наградит каждого по заслугам!

В толпе появились прекрасные девушки. Каждая несла на плече небольшую амфору. С обольстительной улыбкой красавицы подходили к храбрецам, наливали в чаши рубиново-алое вино, искрящееся, густое и ароматное: "Император угощает!"

Легионеры пили и исчезали с менадами в зарослях цветущих азалий. Наутро в лагере недосчитались центуриона Афалия. Он пропал без вести.

Меценат диктовал Горацию:

— Сын Цезаря смирил раздоры. Установил мир на суше и море. Вернул добрым гражданам тридцать тысяч рабов и возродил Древние Свободы. Отныне славят вождя, даровавшего мир и порядок, не только ветераны его отца, но и все земледельцы Италии, плебеи и патриции Рима.

— Здравствуй, сводник! — На пороге стоял Марк Агриппа.

Меценат медленно поднялся и сделал Горацию знак удалиться.

— Мое имя Гай Цильний Меценат. Солдатского жаргона не понимаю. Что угодно Непобедимому?

Агриппа, кусая губы, подошел вплотную. Короткий, полный Меценат был шире в плечах, но, не тронутый загаром, белотелый, казался рыхлым. Агриппа поднял хлыст и, сжимая обеими руками на уровне лица этруска, проговорил сквозь стиснутые зубы:

— Кто дал тебе право ломать чужую жизнь? Вмешиваться не в свои дела? Отвечай, сводник!

— Я уже ответил: солдатского жаргона не понимаю. — Меценат схватил наварха за кисти рук. — Не делай глупостей. Брось кнут, выпей воды и изложи свои претензии человеческим языком.

Агриппа резким движением освободил руки:

— Ни огня, ни воды в твоем доме! Отвечай, кто дал тебе право перечеркнуть все мои замыслы? Нарушить мое боевое слово? Искалечить жизнь этому ребенку?