— А ты хозяйское добро бережешь? — Кассий засмеялся. Острые зубы зло блеснули между узких сухих губ. — Мне б такого раба! Либон, продай мальчишку!
— Это не раб. Он работает по своей воле.
— По своей воле? — насмешливо удивился Кассий. — Да разве есть в Италии люди, что работают на других по своей воле?
— Отрабатывает долг!
— Нет, хозяин, — неожиданно перебил Агриппа, — долг я уже отработал, а теперь работаю за три обола в месяц!
— Ладно, не учи!
— Зачем тебе этот маленький наглец? Неужели рабов не хватает?
— Давно ты не был в Италии. По закону Юлия одна треть рабочих в латифундиях должна набираться из свободнорожденных нищих. Понимаешь, пока их отцы удирают от парфов, я обязан давать заработок этим дармоедам. Ступай, Агриппа. Чего стоишь как вкопанный на дороге?
Мальчик не шевелился.
— Отдай, хозяин, мои три обола...
— Сказано, потом...
— Второй месяц потом...
— Прочь, ненасытная тварь! — Скрибоний поднял хлыст.
Агриппа съежился, но не отступал.
— Отдай, хозяин, три обола...
— Мерзавец! — Скрибоний ударил лошадь. Сытый конек галопом промчался мимо маленького пастуха.
VII
Четверо девчушек, одна меньше другой, сжимая в руках деревянные ложки, толпились вокруг стола. Агриппа сосредоточенно хмурился, разливая дымящуюся похлебку по выдолбленным из камня мисочкам.
— Агриппина Примула! — он сунул мисочку в руки старшей девочки.
— Агриппина Секунда!
Вторая сестренка, плотная кубышка лет четырех, радостно потянулась к еде. Мальчик усадил ее на широкую скамью из дикого камня и поставил перед маленькой обжорой ее порцию
— Агриппина Терция и Агриппина Кварта, ко мне! — скомандовал глава семьи. — Я сам вас накормлю.
Агриппа посадил на колени двух самых маленьких и, строго соблюдая очередность, совал ложку в жадно раскрытые ротики. Когда Агриппина Секунда, в надежде выловить клецок покрупнее, запустила пятерню в мисочку старшей сестры, Агриппа больно щелкнул озорницу по лбу.
Насытившись, старшие девочки задремали. Малютки заснули тут же за столом. Агриппа осторожно отнес их в угол на ворох козьих шкурок, потом сгреб под мышки старших и, уложив рядом с сестрами, прикрыл обрывками походного легионерского плаща.
В очаге потрескивал огонь, мирно посапывали спящие дети. Агриппа перемыл посуду, аккуратно расставил убогую утварь на резных полочках и прислушался. Мать не возвращалась.
Мальчик присел на корточки у очага и, тяжело вздохнув, задумался. Второй год отец в походах. Младшая сестренка родилась без него. Сперва, как отец ушел на войну, все помогали. Благородный Скрибоний дал в долг мешок муки, но скоро муку пришлось отрабатывать. Мать не могла разорваться, ей хватало забот со своим полем, а Скрибоний требовал долг. Агриппа нанялся в пастухи к богатому патрицию. Он уже давно отработал этот проклятый мешок, а хозяин все не хочет платить.
Огонь в очаге вспыхнул и погас.
— Три обола, — прошептал ребенок в темноту. — Ну что ему стоит?..
Узкая полоса света упала на пол.
— Ты чего сидишь в темноте? Почему не спишь? — Мать повесила фонарик на клюшку.
Агриппа не спеша встал.
— Похлебка есть, теплая. Я укутал.
Женщина подошла к укутанному казанку и раскрыла его.
— Ты не ел? — Она пристально посмотрела на сына.
Мальчик отвернулся.
— Меня ж у хозяина кормят. Я сыт.
— Какое сыт? — Она прижала голову ребенка к груди. — Защитник мой! Хотя б отец вернулся! Не ругался лавочник, что опять задолжали?
— Нет, мама, я заплатил. — Агриппа рассказал о встрече с римлянином.
Мать напряженно слушала.
— Подальше от господ, сынок, и не бери от чужих людей денег, вернется отец — все у нас будет.
— Да, мама, свое все будет. — Агриппа обвил шею матери и прижался круглой крепкой щекой к ее костлявому изможденному лицу. — Знаешь что, пойдем завтра к трибуну и расспросим его хорошенько об отце.
VIII
Горы синели в небе. Казалось, лазурь сгустилась и обрела очертания. Ниже темнели скалы. Лесистых предгорий не было видно из окна виллы. Где-то неподалеку, в искусственном гроте, журчал ручей, доносился девичий смех, сливаясь своей мелодичностью с лепетом воды.
— Быстро идут годы, — вздохнул Скрибоний, — вот и дочь невеста.
— Сосватал молодому Помпею? — Кассий поковырял в зубах. — Надеешься пролезть в консулы... Теперь сводничество в моде.
— Ну что ты… Я не столичный житель. — Пунцовый румянец пробился сквозь загар на полных щеках землевладельца. — Конечно, каждому отцу приятно видеть свою девочку пристроенной.
Вошедший раб, перебив беседу, доложил, что Какая-то крестьянка с мальчиком спрашивает благородного трибуна. Глаза Кассия радостно блеснули.
— Пусть женщина подождет, зови мальчишку.
Стараясь ступать как можно степенней, поминутно оглядываясь на пыльные следы босых ног на разноцветной мозаике дорогого пола, маленький батрак вошел в атриум.
— А, это ты? — Кассий внимательно оглядел мальчика. — Подойди!
Он ощупал мускулы, похлопал по спине.
— Хорош, очень хорош. Сколько тебе лет?
— Двенадцать.
— Великолепно! Поедешь со мной в Рим. Я сделаю из тебя гладиатора.
— Мой отец легионер, — с гордостью ответил Агриппа. — Он ветеран Помпея и его клиент. А на арене сражаются одни рабы.
— Я куплю тебя. На что тебе твоя нищая свобода? Раб у хорошего хозяина сыт, нарядно одет, зимой в тепле, ничего не делает, а ты всю свою жизнь будешь батрачить...
— Нет, вернется отец.
— А если не вернется? — Патриций искоса посмотрел на маленького пастуха.
Пухлые губы дрогнули, но ребенок сдержался.
— Вернется, — тихо повторил он. — А мне нельзя оставить дом. Я старший.
— Друг, — обратился Кассий к хозяину дома, — позови его мать. Наверное, она сообразит, что ей выгодней.
Крестьянка смиренно остановилась у порога. На ней было надето ее лучшее платье и узорный платок, еще свадебный подарок ее милого.
— Господин. — Она с надеждой и страхом впилась глазами в трибуна. — Мой муж, легионер Випсаний Агриппа, сражался под твоим началом. Он жив?
— Смешная женщина! У меня в легионе шесть тысяч мечей. Не могу же я помнить каждого. Я позвал тебя, чтоб поговорить с тобой не о твоем муже, но о сыне...
— О сыне? — Пиценка сердито и испуганно покосилась на ребенка. — Агриппа надерзил тебе? Выпори его, добрый господин, высеки так, чтоб его чумазая шкура лопнула, и прости, прости, добрый господин...
— Я люблю дерзких и смелых, — Кассий улыбнулся, — и хочу сделать твое дитя счастливым. Сколько хочешь за него?
Женщина в недоумении посмотрела на приезжего патриция.
— Ты берешь моего сына в услужение? Но ведь я не отпущу его из дому...
— Я хочу купить твоего мальчишку. Говори цену. Взрослый раб, здоровый, искусный в ремесле, стоит двух волов. Я даю за твоего дикого козленка цену целой усадьбы. Ты, твой муж со всеми вашими потрохами и вшивыми ребятишками не стоите таких денег, но это мой каприз. А мой каприз для меня закон.
Грусть, изумление, негодование поочередно сменялись на лице матери. Долго не могла донять, о чем говорит трибун. Поняв, крикнула:
— Продать дитя? Ты не человек, господин, если предлагаешь матери продать сына... — Она привлекла к себе мальчика. — Домой, домой, моя деточка...
Напрасно Кассий кричал вслед, сулил золотые горы. Пиценка и ее дитя бежали из атриума виллы, как вспугнутые серны.
— Устрой мне это дельце, друг, — небрежно бросил Кассий хозяину.
— Так не могу же я продать то, что не мое. Сын римского гражданина...
— Сколько римских граждан развелось по всяким захолустьям! На его чумазой роже не написано, италик это, иллирик или эпириот. Кто докажет в Риме? Да я лет шесть-семь не буду показывать его никому, найду тренера.
— Я уже сказал, продать наемного пастуха я не вправе.
— Похитить.
— Клиент Помпея. Не хочу ввязываться. Дело-то ведь противозаконное.
