Горная вилла Брутов лежала высоко на западных склонах Апеннин. Хозяйством ведал старый карфагенянин по кличке Афр. Чернокожий, лысый, со шрамом от виска к углу рта и большими блестящими глазами навыкате, он был страшен. Поговаривали, что, доведенный жестокостью Афра до отчаяния, молодой раб Сильвий пытался убить управителя.

Жестокий к италикам и варварам Севера, Афр заботился лишь о благе своих соотечественников. На вилле Брутов африканцы составляли своеобразную аристократию и мстили как могли детям римских солдат за победы их отцов и дедов над Карфагеном. Однако Иренион вилик встретил милостиво:

— Ты будешь кормить птиц и жить в отдельной каморке около моего домика.

Подняв фиалковые глаза, Иренион улыбнулась приниженно и благодарно.

Цезарь пригласил Марка к себе в Байи, на летнюю виллу. Обняв сына, заговорил об Элладе. Скоро Марк увидит Афины, посетит Вавилон и Египет. Он должен вернуться в Рим полным силы и свежести. Придет час, и юноша продолжит дело триумвиров.

— Я уверен, — угрюмо отрезал Марк Юний, снимая с плеч руки Цезаря, — путешествие только укрепит мое убеждение, что Республика Рима превыше всех этих восточных деспотий. И горе Риму, если у нас установится тирания.

— В твои годы, — мягко возразил Цезарь, — я б старался учиться.

Марк ничего не ответил. Он спешил. Его ждал Децим. Они собирались навестить Катона. Децим дал понять цензору нравов, что Марк Юний — серьезный искатель руки прелестной Порции, а он, Децим, лишь искусный сват. Катон был в восторге. Мать жениха уже дала согласие. Марк вернется из Афин, к тому времени Порция достигнет брачного возраста. И две старинных патрицианских семьи — столпы аристократической республики — соединятся родственными узами.

Марк безучастно выслушал решение родных о его браке с Порцией, но в душе он твердо решил, что никакая женитьба не разлучит его с Иренион.

Часто в вечерних сумерках он прокрадывался к дому своего наставника Полидевка. Там ждала оседланная лошадь, и полночи юноша добирался до горной виллы.

Иренион приходила в урочище. Афр не мешал их встречам. Однако его прежняя фаворитка, толстая, курносая эфиопка, донесла госпоже о тайных встречах Марка с изгнанницей.

Как буря налетела Сервилия на горную виллу. Ее сопровождал Децим. Афр засуетился.

— Молчи, африканская рожа, — оборвал его Децим, — зови сюда гречанку.

Как птица с подбитыми крыльями смотрит в пасть змеи, глядела Иренион на свою госпожу. Сервилия откинулась на спинку кресла.

— Децим, она красива?

Децим криво усмехнулся:

— А ты не знаешь, как расправляются с ними?

Сильным молниеносным ударом он перебил Иренион нос.

Проверив все доходы и расходы, пересчитав каждое яйцо в курятнике, Децим и Сервилия уехали. Перед самым отъездом они строго-настрого повелели. Афру обрить Иренион наголо и выдернуть передние зубы.

В тот вечер Марк Юний долго ждал в урочище. Наконец, оставив лошадь в кустарнике, он поднялся по тропе и позвал гречанку. Иренион вышла, очень прямая, как бы окаменевшая, под длинным плотным покрывалом.

— Любимая, ты не рада мне? — Марк сорвал с ее головы покрывало и в ужасе отшатнулся.

Страшная безносая маска скорбно глядела на него. Упав ничком наземь, юноша зарыдал.

— Уйти мне, господин?

Он не ответил.

— Уйти мне, господин? — повторила рабыня.

Брут не удерживал ее.

Через несколько дней от Брундизия на Восток отплыла быстроходная бирема. Марк Юний Брут отправлялся в Афины, чтобы постичь тайное тайн эллинской мудрости и красоты.

Полидевк сопровождал своего молодого господина.

Бань в Риме несколько. На Палатине для сенаторов и высшей знати роскошные, равные по блеску и удобствам любому восточному дворцу. Попроще, но чистые и уютные, на Витумине, для всадников и торгового люда. Там "блаженные собственники" омывали свои крепкие, нерасслабленные заморскими прихотями, смуглые от италийского солнца тела. И, наконец, за Тибром грязные общие мойки для тощей и презренной бедноты.

Сосредоточенный и молчаливый, Богач поднимался по крутым склонам Витуминского холма. Буйная заросль пустырей хлестала пешехода, но он бесстрашно раздвигал руками колючие, тяжелые от обильного цвета ветви диких азалий.

Задыхаясь от быстрой ходьбы, Харикл едва поспевал за господином. Он бережно нес под мышкой несколько флаконов благовонного масла, скребки из пемзы для удаления грязи и две смены чистой одежды, себе и хозяину.

— Вот и пришли! — Красс остановился у низкого широкого портала. — Здесь хоть с добрыми людьми веселым словечком перекинешься! Надоел мне шип в курии! Займи две скамейки в общей бане!

Подогретая вода радушно журчала в проточных водоемах. Здесь квириты не брезговали друг другом. Плотные, широкоплечие, громко хохоча, барахтались в бассейне, побагровев от усилий, любезно терли соседям спины. То тут, то там слышались вольные шуточки, звонкие шлепки по влажным разогретым телам.

Радостно улыбаясь, Красс разделся и, сопровождаемый Хариклом, направился к купели. Грек, жеманно поеживаясь, медлил. Он никак не мог привыкнуть к простонародным вкусам своего господина.

— Купаться в одном корыте со всяким сбродом!

Но Красс уже плескался в самой гуще купальщиков. Его узнавали, дружески окатывали залпом брызг, угощали беззлобными тумаками.

Марк Лициний, довольно пыхтя, отшучивался.

— Молодец, Богач! — крикнул сосед по купанию. — Заседаешь в Сенате, а нас не забыл!

— Нет, мой добрый Корнифиций, не забываю! — Усевшись на край водоема, Красс усердно занялся своими пятками. — Я любовался, какие сапожки ты сшил моему другу Цезарю. Отвороты разукрашены, словно девичий платочек.

— На небольшую ногу с хорошим подъемом шить нетрудно, — польщенно отозвался сапожник, растягиваясь на каменной скамье.

Могучий раб принялся обеими руками разминать его мышцы.

— Наверное, Юлий Цезарь отсыпал тебе золота, — позволил себе пошутить банщик, — и ты не поскупишься для меня.

— Как бы не так! Где ты видел, чтоб благородный человек платил? — Корнифиций повернулся. — Три хорошенько, я же не патриций, заплачу наличными. Поверишь ли, сосед, — обратился он к другому ремесленнику, — все в долг да в долг.

— Это не новость, — отозвался ювелир. — Недавно молодой Марк Антоний выдурил у меня в долг двенадцать золотых браслетов.

— Простись с браслетами. — Красс тяжело плюхнулся в воду. — Антоний уезжает в Испанию. Он назначен сопровождать пропретора Гая Юлия.

— Что? Цезарь уезжает? Когда?

Красса обступили со всех сторон. Полушутя-полуугрожая кричали, что утопят, если он не скажет.

— Не знаю, не знаю! — отбивался Богач. — Да вы, друзья, и впрямь утопите! Точно не скажу, но, По-моему, этот бездельник Антоний ускользнет от вас в первую же безлунную ночь.

— А сейчас уже луна на ущербе! — Сапожник оттолкнул раба-массажиста. — Что мне твой Антоний, когда мои сапожки на Цезаре?

В минуту баня опустела. Красс, ухмыляясь, спустил воду, наполнил водоем до краев чистыми струями и, блаженствуя, погрузился в их ласковое тепло.

— Побежали ловить ветер, — бросил он Хариклу, — перестань ломаться, прыгай сюда да обмойся хорошенько. Видишь ли, мой золотой, Цезарь и Мамурра возомнили, что обойдутся без доверчивого дурачка Красса. Гай Юлий начал звенеть чужим кошельком. Такую дружбу развели... Вместе ходят к Сервилии, вместе собираются покорять мир... Посмотрим, как без меня новый наместник народа римского доберется до Испании!

— Они его не выпустят. — Раб злорадно хихикнул. — Придется Цезарю опять поклониться нам.

— Ни-ни! — Красс энергично замахал обеими руками. — Я не хочу унижать вождя плебеев. Мы выручим Гая Юлия без его просьбы, Харикл!

— Да, господин. — Грек подставил под струю свою красивую голову. — Разреши побеседовать с некоторыми людьми без твоего ведома.