— Бороться следует более осторожно, мудро и успешно. Симпатии и антипатии Сената и патрицианских фамилий — ничто. — Цицерон выразительно дунул на ладонь. — Цезарь любим народом. Значит, твоя задача, доблестный Брут, овладеть доверием черни, натравить римлян на италиков, италиков на варваров, эллинов на римлян, повсюду организовать сеть заговорщических ячеек. Пока же ты должен носить личину смирения и стараться проникнуть в домашний круг тирана. Подготовкой общественного мнения займусь я сам.

Децим Брут брал на себя организацию и связь с провинциями. Кассий обещал в решительный час обеспечить вооруженными силами. Сыновья Катона, Гай Каска и другие распределили между собой кварталы Рима, где они будут сеять недовольство.

Лелий Помпоний Аттик, друг Цицерона, богач и откупщик, согласился помогать деньгами и извещать великого ритора о ходе заговора. Марк Туллий Цицерон, бывший вершитель судеб Рима, не собирался сойти в бесславие без отчаянного сопротивления. Он еще муж и боец, а не дряхлый старец. Как он любил жизнь! Смаковал этот полдень, эту усталую, блеклую нежность затихшего моря, изысканный узор пены на песке, след едва заметных всплесков.

Взгляд Цицерона, скользнув по красотам природы, с приятным удивлением остановился на молоденьком легионере, грустно бродившем по взморью. Военная форма — алая пышная юбочка и облегающая туника — подчеркивала болезненную хрупкость подростка. Беленькое личико не было тронуто загаром, из-под круглой шапочки выбивалась темно—золотая челка. Мальчик часто останавливался и подбирал ракушки.

"Какое занятное существо, — лениво подумал ритор. — Мог бы быть украшением любого пира, особенно если содрать с него этот нелепый воинственный маскарад, одеть в прозрачную восточную тунику и увенчать розами". Почувствовав, что им любуются, подросток улыбнулся. Цицерон напряг память: "Где-то я видел это созданьице, но где?"

Красавчик, застыв в картинной позе, смотрел вдаль.

— Подойди-ка, милый, сюда.

Мальчик учтиво поклонился и церемонно осведомился, его ли именно звал почтенный старец.

— Тебя! Ведь больше на берегу никого нет.

— Прости, Марк Туллий, — надменно уронил мальчишка, — но я поражен, что ты обратился ко мне не по имени. Чем я могу тебе оказать милость? — Насладясь ошарашенным видом Цицерона, он пояснил: — Я твой давнишний поклонник, но, не будучи лично знаком, не решался приветствовать. Я чту таланты и преклоняюсь перед музами даже в моем высоком сане.

— Я не узнал тебя, наследник славы. — Цицерон с трудом удержал усмешку. Теперь он припомнил, что Цезарь с семьей отдыхает в Путеолах. — Если б ты пощадил мои старые кости и соизволил бы сам подойти, мы б побеседовали об искусстве.

Октавиан подбежал и уселся на песке, скрестив ноги по-персидски. Разглядывая лицо своего собеседника, он рассказал, что еще в детстве ему посчастливилось побывать на выступлении римского Демосфена.

— Мой идеал государственного мужа — Перикл, и я поклялся, что в мое царствование Рим затмит Афины не только славой, но и расцветом искусства. Я сам слагаю стихи и работаю над переводом александрийских трагедий.

Марк Туллий возблагодарил богов: сама судьба послала ему этого недоноска! Глуп, тщеславен и наивен до крайности, до невероятия. Опытному наставнику остается только потакать природным порокам, и самая утонченная, самая острая месть Цезарю — готова. О какой небрежностью сосунок бросает цветистые фразы о своем грядущем царствовании! Октавиан попросил задать ему тему.

— Я подготовлю речь и надеюсь, великий ритор, ты выскажешь мне искреннее мнение о моих ораторских данных.

— Тему, мой юный друг, — глубокомысленно заметил Марк Туллий, — ты изберешь сам, а выслушать мне удобней дома. Окажи честь моей убогой хижине.

Демосфен Рима и его супруга одиноко доживали свои дни. Их единственная дочь, блистательная красавица Туллия, недавно вышла замуж за Гая Долабеллу, весельчака, кутилу и мота. Чтобы хоть немного скрасить свое одиночество, старики уговорили Лелия Аттика, давнего друга их семьи, отпустить к ним на лето его дочку. Лелия издавна была любимицей Цицерона, она охотно помогала ему переписывать его размышления, часами как зачарованная слушала его рассказы. Злые языки уверяли, что недаром старый греховодник так привязан к этому ребенку. Стоит только увидеть их рядом. Худенькая, с треугольным лицом, девочка являлась копией Марка Туллия в молодости. Привлекательными в ней были только прекрасно сформированный лоб и умные ясные глаза.

Октавиана Лелия встретила у ворот. Она была немного младше, но одного роста с ним. Простенькое детское платьице из легкой темно-розовой ткани шло к ней. Черные глянцевитые волосы свободно падали на плечи.

Взявшись за руки, дети прошли по аллее, ведущей к дому. Смиренно стоя на пороге своей виллы, Цицерон приветствовал гостя царственными почестями. Рабы расстилали перед мальчиком дорогие восточные ковры, красивые девушки-рабыни бросали под ноги розы.

Октавиан смутился. Его еще нигде так не принимали. Стараясь скрыть свое смущение и растерянность, он сделанной небрежностью опустился в кресло и, положив ногу на ногу, милостиво разрешил престарелому ритору сесть в его присутствии.

Обменявшись несколькими фразами о здоровье, гость начал читать. Его мягкий мелодичный голосок хорошо передавал изысканную манерность александрийского стиля. Лелия как завороженная разглядывала сказочного царевича. Хозяин попросил чтеца показать образец его ораторского искусства.

Октавиан избрал тему "Дружба и разлука". Сперва он смущался, но под конец с разгоревшимся лицом повторил строфы Гомера о скорби Ахилла по любимому другу.

Цицерон насторожился. Такой подачи зачитанных школьниками страниц Марк Туллий не ожидал: мальчик оказался натурой более сложной, страстной и волевой, чем он полагал. С этой куколкой Бруту и компании еще придется повозиться. Окончив речь, Октавиан искоса взглянул на своего арбитра.

— Вижу, я лучший переводчик, чем ритор.

Цицерон рассыпался в комплиментах.

Лелия увела гостя в сад. Желая развлечь, играла на кифаре.

— Ты очень хорошо говорил о дружбе, — внезапно сказала девочка. — Не понимаю, почему дяде не понравилось. — Она осторожно погладила ему руку: — Пойдем вместе за алычой, сладкая, что даже губы слипаются. Хочешь?

Октавиан молчал.

— Я принесу тебе подводные цветы, — пообещала загадочно Лелия.

— Подводные? Откуда?

— Из голубой пещеры. Там живут наяды. Тишина там, а стены светятся лазурью в час прилива. Нагие наяды с распущенными зелеными волосами заплывают в пещеру, их тело прозрачно, а глаза мерцают, как море на солнце. Они рассказывают сказки...

— Я хочу видеть наяд.

— Это очень далеко. Чтобы поспеть в голубую пещеру до прилива, нам надо выйти из дому перед зарей.

— Меня не пустят! — Октавиан горько вздохнул.

— А ты тихонько!

— Просплю.

— Я разбужу. Приду под окошко и позову. Я вашу виллу знаю. — Лелия засмеялась. — Все места вокруг знаю, все—все деревья, камни, кустики, все знаю.

В небе гасли последние звезды, когда дети, крадучись, выскользнули из калитки. Тропинка вела к морю. Берег, пологий у селения, стал круче и обрывистей.

Лелия, как ящерица, скользнула вниз. Октавиан последовал за ней. Они шли по дну морскому, обнажившемуся при отливе. В лужах сверкало отражение зари.

Девочка прыгнула в пустую колдобину.

— Иди сюда.

Дрожа от страха и напряжения, Октавиан сошел в темное отверстие.

Маленькие сильные пальцы схватили его за руку. Мальчик рванулся.

— Тише, это же я. А ты думал, наяда? — Лелия потянула его. Пещера, большая и неожиданно светлая, раскрылась перед ними. Дно, выстланное шелковистыми водорослями, уходило воронкой в подземную глубь.

Своды, темные и мрачные у основания, кверху светлели становились прозрачными и голубоватыми, свет проникал сквозь их толщу. Таинственные, как изваяния варварских божеств, свисали с потолка сталактиты, а навстречу им, точно гигантские оплывшие свечи, поднимались сталагмиты.