227*. Вл. И. Немировичу-Данченко
Сентябрь 1905
Москва
Дорогой Владимир Иванович.
Недостаток третьего акта, что он может происходить и утром, и ночью, и вечером. Он вне времени и пространства. Как хотите… Мне лично — чувствуется больше всего дождливый, пасмурный день 1.
Смело утверждаю, что лучше Вашего финала придумать нельзя. Тут психология ни при чем. Сходят с ума на миллионы способов. Важно, что этот финал хорошо и очень оригинально заканчивает акт.
Я ратую за него усиленно! 2
Боюсь, что Алексей Максимович спутает и запугает Марию Федоровну, но как тут быть — уж не знаю. Он приноровил роль для нее, и образ испорчен. Я боюсь до него сильно касаться, а то потом обвинят бог знает в чем.
Написал половину 4-го акта.
Трудновато. Мало планировочных мест 3.
Не забудьте, что ворота в 3-м акте разбиваются толпой 4.
А как с разрешением? Ой — страшно 5.
Еще одно дело, о котором забыл поговорить до отъезда.
Очень мне страшно, что Мейерхольд не имеет дублера для Треплева 6.
В студии все висит на нем, и он уже надорвался. Теперь у Репмана будет родить жена и он отпадает на время, самое горячее для театра. Теперь особенно там нужен Мейерхольд. Он нужен и на всех репетициях «Чайки». Ему не с кем чередоваться. Едва ли же ему потребуется много репетиций.
Лось — Медведенко 7.
Кто же дублер? Без него никак не обойдемся.
Если работа остановится в студии — придется откладывать открытие, и тогда мне беда. Это меня материально зарежет, так как у меня запасено не больше 20 000 на убытки. Дублер необходим, особенно на первое время. Дальше, когда дела студии наладятся, Мейерхольд будет гораздо свободнее. Я ничуть не против его участия в «Чайке», напротив. Очень этому рад для Художественного театра, у которого нет Треплева, но боюсь, как бы Мейерхольд на первое время не подрезал или Художественный театр или студию. Я бы сделал так. Медведенко — Москвин или Грибунин (он похудел), Лось — Треплев — дублер.
Ваш К. Алексеев
228 *. В. В. Котляревской
29 ноября 905
29 ноября 1905
Москва
Дорогая Вера Васильевна!
Спасибо за письмо. Обрадован. Тронут.
Как Вам ответить, не знаю. Где остановился Нестор Александрович? — не знаю. Пока Художественный театр цел. Он несет большие убытки и, вероятно, к концу сезона растратит свой капитал. (Это между нами.)
Дела исключительно плохи. Вся публика выехала из Москвы. Бюджет исключительно велик. Отовсюду прижимают.
Действительно. Было предложение соединиться с Малым театром, основать Государственный театр. Но… Пришлось это дело отклонить до созыва Государственной думы. Пользоваться субсидией, притом очень большой, из рук чиновников — нельзя. Хлопотать об этой субсидии в период междуцарствия — неудобно. Не верю в хороший результат соединения с Малым театром 1.
Что будем делать в будущем году, неизвестно. Вероятно, уедем на весь год за границу, куда нас усиленно зовут. Может быть, устроим эту поездку постом 2.
Будущее покрыто туманом. Нужно ли будет искусство — это большой вопрос. Имеет ли будущность театр с дорогими ценами — другой вопрос.
Я обещался не распространять молвы об обращении к нам Малого театра. Говорю об этом только близким и друзьям. Не выдавайте меня! Настроение довольно подлое… Все отвлекает от работы, да никому она сейчас не нужна. Чувствуешь себя в роли клоуна… а жаль…
«Горе от ума» могло бы выйти оригинально и недурно 3.
Фабрики бастуют на каждом шагу. Получился курьез. Те фабрики, которые держали мастеров в черном теле, имеют возможность делать уступки. Там довольствуются малым. У нас уже давно уступки дошли до последних пределов, дела приносят ничтожный процент. Новых уступок делать нельзя, а у мастеров требования в 10 раз больше, чем у тех, которые привыкли к кулакам. Вот тут и вертись… Сколько я речей говорил… и ничего не выходит.
Пока чувствуем себя очень несвободными.
Получили ли Вы мое длинное письмо? Целую ручки. Жена кланяется. Авось увижу Нестора Александровича.
Преданный К. Алексеев
229 *. В. С. Алексееву
Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а
Февраль (после 10-го) 1906
Берлин
Успех небывалый в Москве и Берлине 1. Цвет немецкой литературы, печати, финансовой аристократии, русский посол и посольство, Гауптман, Шницлер, Зудерман 2 присутствовали. Отзывы печати восторженны. Полная победа. Овации, подношения. Горды, счастливы. Поклоны. Наш адрес: Unter den Linden, № 27.
Алексеев
230*. В. В. Котляревской
17 февраля 1906
Берлин
Дорогая Вера Васильевна!
Теперь выяснился успех «Федора». Он для нас неожиданно колоссален.
Первый спектакль собрал такую публику, которую Берлин видит вместе не часто. Представители науки, литературы: Гауптман, Шницлер (приехал из Вены), Зудерман, Фульда 1 и пр., Haase (100-летний актер) 2, все антрепренеры театра, посольство, главные банкиры (Мендельсон и пр.), вся лучшая часть прессы, посольства, бургомистр, офицерство и пр., Барнай, Дузе 3 (проездом). Публика была на 9/10 немецкая. Вызовы такие же, как при первом приезде в Петербург. Когда в паузе, по приказанию полиции, опустили железный занавес, чтоб прекратить овации, публика не расходилась и стала хлопать еще сильнее. Нам, т. е. мне и Немировичу, пришлось выйти в ложу. Тогда весь театр поднялся, и овации возобновились. Трудно поверить, что все газеты, без всякого исключения, захлебываются от восторга. Главные критики обрушились на немецкое искусство и кричат, чтобы актеры поскорее бежали учиться к русским. Русские, — пишут они, — отстали от нас в политической жизни, но мы испуганы и изумлены тем, что они обогнали нас на 20 лет в искусстве. Стыдно, но должно признаться, — пишет самый строгий критик, ругающий всегда все, — что то, чем мы любовались у Рейнгардта 4 (здешний Deutsches Theater), есть первые детские шаги сравнительно с русским искусством, которое, судя по «Царю Федору», уже 8 лет тому назад достигло идеала.
Словом, пресса захлебывается от восторга.
Остается победить два больших препятствия:
1) Большая публика враждебно настроена к русским. Еще до появления нашего в Берлине по здешним кабачкам острили: показывали большой русский кошель и в нем 10 немецких пфеннигов. Это результат наших гастролей.
Сильно говорят о том, что немцы привыкли вывозить из России деньги, но кормить ее они не намерены. По той же причине нас обирают здесь недобросовестным, жульническим образом. Боюсь, что никаких сборов не хватит, чтоб покрыть эти невероятные расходы.
2) Публика убеждена, что мы играем по-немецки. Приходится разочаровывать ее, и тогда немцы удивленно хлопают глазами и смотрят на нас, как на безумных или на нахалов. Дузе может играть по-итальянски, так как она из культурной страны. Мы на эту смелость не имеем права. Зато интеллигенция, артистический и научный мир ухаживают за нами и засыпают нас приглашениями.
Занят безумно. Пишу пока коротко. Целую ручки. Поклоны от наших и от меня Нестору Александровичу и всем друзьям.
К. Алексеев
