301*. С. И. Мамонтову
Конец сентября 1908
Москва
Дорогой Савва Иванович!
Очень бы хотел видеть Вас завтра в театре, как моего учителя эстетики 1.
Все лучшие места забрала депутация.
Остается единственный билет, не сердитесь, что он не в ближних рядах.
Сердечно любящий Вас
К. Алексеев
302. Л. Я. Гуревич
5 ноября 1908
Москва
Глубокоуважаемая и дорогая Любовь Яковлевна!
Поругался с Шиком 1 (такая фамилия, что невольно выходит каламбур).
Шик уверил меня, что он послал Вам длиннейшее письме… Попробуем — подействует [ли] на него головомойка. Если нет, напишите. У меня еще два кандидата: 1) Сулержицкий — талант, но за аккуратность не поручусь, 2) Татаринова — аккуратна, но не талантлива и требует моего и Вашего контроля. Может сообщить то, что не подлежит печатанию. Пристрастна. Любит меня, не любит Немировича. Подумаю еще.
Спасибо за статьи. Читал все и нахожу, что они прекрасна написаны и очень помогают нашему театру.
Целую ручки и благодарю.
Конечно, мы вернулись к реализму, обогащенному опытом, работой, утонченному, более глубокому и психоло[гическому]. Немного окрепнем в нем и снова в путь на поиски. Для этого и выписали Крэга 2.
Опять поблуждаем, и опять обогатим реализм. Не сомневаюсь, что всякое отвлеченье, стилизация, импрессионизм на сцене достижимы утонченным и углубленным реализмом. Все другие пути ложны и мертвы. Это доказал Мейерхольд.
Целую ручку и низко кланяюсь.
Преданный и уважающий
К. Алексеев
5-11 (?) 908
303*. А. А. Блоку
Телеграмма
14 ноября 1908
Москва
В этом сезоне пьесу поставить не успеем. Подробности письмом через неделю. Приходится советовать печатать пьесу 1. Жму руку.
Станиславский
304*. И. А. Бунину
20 ноября 1908
Глубокоуважаемый
Иван Алексеевич!
Очень тронуты и польщены Вашим предложением 1. При первом случае — обратимся к Вам.
Пока репертуар будущего сезона не выяснен.
Правда, что Крэг приглашен и будет работать в театре. Для него как англичанина приятнее всего было бы поставить Шекспира. Мы думаем об этом, но, повторяю, пока еще ничего не решили. Искренно благодарю Вас за Ваше доброе письмо.
Сердечно преданный и уважающий Вас
К. Алексеев
20/XI 908 Москва
305. A. A. Блоку
3 декабря 1908
Дорогой и глубокоуважаемый
Александр Александрович!
Простите за задержку ответом. Трудный сезон потребовал больших усилий.
Я в плену у театра и не принадлежу себе.
Простите.
«Синяя птица» задержала постановку «Ревизора». «Ревизор» задержит постановку «У царских врат».
Теперь ясно, что в этом году нам придется ограничиться только тремя начатыми пьесами, тем более что сезон очень короткий.
Репертуар будущего сезона еще не обсуждался, и потому о нем говорить преждевременно.
Я прочел Вашу пьесу раза четыре.
По-прежнему люблю первые картины 1. Полюбил и новые за их поэзию и темперамент, но и не полюбил действующих лиц и самой пьесы. Я понял, что мое увлечение относится к таланту автора, а не к его произведению. Я не критик, я не литератор и потому отказываюсь критиковать.
Я не пришел ни к какому выводу и потому могу только писать то, что чувствовал и думал о Вас и Вашей пьесе.
Пишу на всякий случай, так как меня ободряет Ваше умение выслушивать чужие мнения.
Если Вы разорвете письмо, не дочитав его, — я тоже пойму, так как ничего веского и важного я не берусь сказать.
Словом, делайте как хотите, только не сердитесь на Вашего искреннего поклонника.
Я всегда с увлечением читаю отдельные акты Вашей пьесы, волнуюсь и ловлю себя на том, что меня интересуют не действующие лица и их чувства, а автор пьесы. Читаю всю пьесу и опять волнуюсь и опять думаю о том, что Вы скоро напишете что-то очень большое. Очень может быть, что я не понимаю чего-то, что связывает все акты в одно гармоническое целое, а может быть, что и в пьесе нет цельности.
Почти каждый раз меня беспокоит то, что действие происходит в России! Зачем? 2
В другие дни мне кажется, что эта пьеса — важная переходная ступень в Вашем творчестве, что Вы сами недовольны ею и мечетесь в мучительных поисках.
Иногда — и часто — я обвиняю себя самого. Мне кажется, что я неисправимый реалист, что я кокетничаю своими исканиями в искусстве; в сущности же, дальше Чехова мне нет пути. Тогда я беру свои летние работы и перечитываю их. Иногда это меня ободряет. Мне начинает казаться, что я прав. Да!.. Импрессионизм и всякий другой «изм» в искусстве — утонченный, облагороженный и очищенный реализм.
Чтоб проверить себя, делаю пробы на репетициях «Ревизора» 3, и мне представляется, что, идя от реализма, я дохожу до широкого и глубокого обобщения.
В данную секунду мне кажется, что причина непонимания Вашей пьесы — лежит во мне самом.
Дело в том, что за это лето со мной что-то приключилось.
Я много работал над практическими и теоретическими исследованиями психологии творчества артиста и пришел к выводам, которые блестяще подтвердились на практике. Только этим новым путем найдется то, что мы все ищем в искусстве. Только этим путем можно заставить себя и других просто и естественно переживать большие и отвлеченные мысли и чувства. Когда я подошел к Вашей пьесе с такими мыслями, то оказалось, что места, увлекающие меня, математически точны и в смысле физиологии и психологии человека, а там, где интерес падает, мне почудились ошибки, противоречащие природе человека.
Что это: догадка, мое увлечение новой теорией — не знаю и ни за что не отвечаю, а пишу на всякий случай. Если глупо или наивно, — забудьте, если интересно, — при свидании охотно поделюсь с Вами результатами своих исканий. В письме всего не передашь.
Не сердитесь за откровенное письмо.
Быть может, оно неуместно, но — искренно.
Жму Вашу руку и прошу передать поклон Вашей супруге от сердечно преданного Вам
К. Алексеева (Станиславского)
3/ХII — 908. Москва
Простите за спешное письмо. Пишу его за гримировальным столом, в антракте между двумя актами.
Ваш К. Алексеев
306. М. Метерлинку
Декабрь (до 9-го) 1908
Москва
г. М. Метерлинку.
На этот раз я обращаюсь к Вам по поручению моего друга, известного русского композитора и пианиста Сергея Рахманинова. Он очень известен в Англии и Германии, не только как композитор, но и как дирижер и пианист. Не знаю, интересуется ли им Франция?
Это человек совершенно исключительного таланта, серьезный, трудящийся, скромный и исключительно порядочный, и потому я беру на себя смелость горячо ходатайствовать за него. Вот в чем заключается его просьба. Он мечтает написать оперу на Вашу «Монну Ванну», с этой целью уже написал некоторые пробные номера.
1) г. Рахманинов обращается к Вам с просьбой: разрешить ему «Монну Ванну» для оперы и предоставить ему право для России и Германии, так как для Франции, кажется, это право предоставлено Вами другому лицу.
2) г. Рахманинов просит Вас прислать соответствующее письмо, разрешающее ему писать оперу на сюжет «Монны Ванны» для России и Германии.
Это письмо не откажитесь прислать мне в Москву 1 или же на имя самого г. Рахманинова по следующему адресу: Allemagne, Dresden, Sidonienstra?e, 6. Garten Willa Sergei Rakmaninoff.
Горячо ходатайствуя за г. Рахманинова, я не сомневаюсь в том, что Ваше произведение попадает в руки исключительного по таланту музыканта.
