12 апреля 1916

Москва

Дорогая Любовь Яковлевна!

Спасибо за Ваше милое письмо. Не сразу мог ответить, так как я нахожусь в таком же ненормальном состоянии неврастеника, в котором был в Берлине.

Призывают Игоря, и у меня в мозгах не могут соединиться эти два представления — полубольного ребенка и безжалостного к врагам воина. Живу надеждой, что доктора поймут эту нелепость подобного соединения и освободят его, так как он действительно никуда не годится по здоровью. Оказывается, что у него и сердце слабо, и в легких выдыхи, и желудок никуда не годится, и расположение к аппендициту. Какой же это воин? Пока живем и ждем.

В Петроград мы не едем. И на этот раз говорим: слава богу! — хотя материальные потери от этого громадны. В Москве сборы падают, а в провинцию тоже ехать нельзя. Почему не едем? Потому что, во-первых, поездка не художественная, а чисто материальная. Это торговля, а не искусство. В этом году мы ничего не могли делать при постоянных призывах. Все пьесы спутаны, ансамбль нарушен, нервы истрепаны. При таких условиях нельзя играть. Лучше мы останемся дома и будем работать над «Селом Степанчиковым», над «Розой и Крестом» ¹ и пр. Теперь Вы должны приехать сюда. Только таким способом можно будет возобновить прерванную работу по выпискам. Вторая причина, почему мы не едем, та, что идет разговор: вот, мол, Художественный театр едет наживать деньги, как и все купцы теперешние; он занимает вагоны, которые нужны для перевозки снарядов. Конечно, 20 вагонов при 1500 ежедневной отправки — ровно ничего, и нам их дают охотно, без всяких оговорок и подкупов, но толпу нельзя разубеждать, и потому уж лучше понести убыток и не бросать тени на театр.

Итак, ждем Вас сюда. В самом деле, приезжайте. Посмотрите «Потоп», «Будет радость» и сговоримся о выписках.

Еще просьба. Помните эту милую барышню, которую я встретил у Гессена (она ученица его сына) на вечере и ужине? Она прислала мне премилое письмо с просьбой ответить ей два слова на моей посткарте с портретом. Я хотел ей послать свой большой портрет и выписал его из Киева с большим трудом. Портрет пришел, а письмо я опять потерял. Выручите. Напишите ее имя, отчество, фамилию и адрес.

Напишите еще несколько слов о своем здоровье, оно нас очень беспокоит. Знаете, ведь одно из лучших средств для невроза сердца — переменить обстановку… Приезжайте же в Москву.

Да, забыл главное. Давно я убеждал кое-кого из наших (задолго до разговора с Вами) о том, чтобы издавать сборник «Круг чтения для актера» ². Моя идея не прививалась, и я стал убеждать Вас.

В этом году Леонидов ничего не делает и отдыхает без работы, по болезни. Он, как недавно оказалось, принялся за эту-работу. Читает, собирает. Всего того, что Вы достали, он не знает, и я, конечно, ему не говорю, но теперь у Вас и у него намерения сошлись, и я спешу Вас предупредить об этом вовремя, чтобы самому не оказаться перед Вами в ложном положении. Я вернусь к этому вопросу, когда мозги придут в порядок после волнений с Игорем. Очень хочу и мечтаю о нашей совместной работе. Знаю, что без Вашей помощи изучение истории актерского искусства не удастся произвести, и потому еще раз от души желаю, чтоб Вы скорее приезжали бы в Москву.

Поклон Вашей маме, братьям, сестре и милой дочери от

душевно преданного Вам

К. Алексеева

1916-12-IV

Жена и дети мне вторят.

15 мая 1916

Москва

Милый Сулер!

Я сейчас получил письмо от Владимира Ивановича, в котором он извещает меня о двух постановлениях Совета.

Первое: признание Ваших заслуг художественно-этическо-идейных, как в театре, так и студии (словом, признание Вашей победы).

Второе: Совет просит Вас принять на лечение 500 рублей, которые я должен Вам послать, — но как? Я знаю Ваш ящик на почте, и туда я только что послал чек на 500 с чем-то рублей (моя часть по содержанию имения). По этому чеку надо получить в банке по моему текущему счету (у меня текущий счет в Евпатории). Чек послал заказным письмом. Получите ли Вы его? Напишите. Мой адрес: Ессентуки, санаторий доктора Пржисецкого (с 13 июня), до этого времени — в Москве.

Мы все играем и играем. Невыносимо, особенно во время жары. Сборы почти все полные — у нас и совершенно полные — в студии.

Студию признали и в правлении театра и хорошо относятся к ней. Студийцы нормировали свое жалованье. Чего недостает до нормы, сравнительно с тем, что они получают в театре, будет ими получаться из доходов студии.

Кончаю письмо недоконченным. Третий звонок. Пишите скорее, как пересылать деньги.

Ваш К. Алексеев

Может быть, послать с Хмарой чек?

30/VI 916.

Ессент.

30 июня 1916

Дорогой Игорек!

Прости, что так долго не писал. Не потому что не думал и забыл, а потому что — изленился. Ничего не делаешь, и все некогда, все куда-то надо спешить, то к доктору, то в аптеку, то с анализом, то за газетами.

От Кирюли имели известие из Судака. Вот текст ее телеграммы: «Судак доехали хорошо. Остановились Морской уголок. Целую». От Сулера имею также длинное письмо, но оно какое-то странное и напугало меня. Бурджалов, который приехал оттуда, говорит, что он неважно себя чувствует, плохо выглядит и не поправляется.

Куда ты и что ты будешь делать после 1 августа, когда Алексей Александрович ¹ тронется на Кавказ? В Евпаторию? А не страшно? Появление «Гебена» — это неприятная новость… ². Конечно, ты во всякое время можешь приехать сюда, на Кавказ, и поместиться временно ко мне в комнату, пока не найдется помещение. Я этому буду только рад. Но, конечно, веселья не обещаю. Белла Роман (так, кажется?) вспоминала о тебе и шлет тебе поклон.

Вчера из Ессентуков в Кисловодск уехал Рахманинов, а с неделю назад уехал в Крым Шаляпин. Мы с ними отлично проводили время. Гуляли, пили воду. К нам присоединялись Кусевицкий, Кошиц (от Зимина), Софья Федорова, Санины. Вся эта компания возбуждала внимание, это злило Рахманинова и радовало Шаляпина. Последний был в хорошей полосе и потому очень занятен и мил.

Я теперь увлекаюсь Еврипидом. Какой он настоящий!! По вечерам мы его читаем (мы — это мама, Книппер и я). Сегодня первый жаркий день, а до того был дождь и прохладно. Я здесь провожу часто время с детьми Зернова. Они все подросли, с ними премилая молодежь, и они почему-то меня полюбили, а я все приглядываюсь к подросткам. Странные и милые люди. Одного не понимаю в вас… Приходилось часто ездить в Кисловодск и обратно. Вагоны переполнены. Занимаю место заблаговременно, а в последнюю минуту вагон переполняется. Дамы стоят. По инстинктивной привычке уступаешь им место и торчишь посреди вагона, а тут же сидящие мальчишки не только не двигаются, но еще бравируют тем, что и я и женщины стоим. Объясни мне, что это такое?

Обнимаю тебя нежно, как и люблю, поклонись Мише, Евгении Алексеевне, Алексею Александровичу, Марии Ивановне поцелуй ручку. Начинаем скучать по тебе.

Твой папа