458*. Театру Народного Дома гр. Паниной в Петербурге
Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а
22 ноября 1913
Москва
Московский Художественный театр шлет к десятилетию Вашего прекрасного художественно-воспитательного дела сердечный привет и искренние пожелания сил для дальнейших работ.
Немирович-Данченко,
Станиславский
459*. А. Н. Бенуа
Ноябрь 1913
Москва
Как быть — опасная репетиция для О. В. Гзовской. Попала на свой самый едкий штамп?
XI 1913
460*. A. H. Бенуа
10/I — 1914 г.
10 января 1914
Москва
Дорогой Александр Николаевич!
Простите мою слабость и верьте, что я отлично понимаю, что во всей этой истории — виноват я 1.
Я удивляюсь Вашему терпению, и в качестве режиссера давным-давно наскандалил в 10 раз сильнее, а вы скромно заявили, что больше не в силах. Верьте, понимаю — стыжусь за себя. Не пойму, что со мной делается. Простите.
Ваш К. Алексеев
461*. Л. Я. Гуревич
Февраль (между 3-м и 24-м) 1914
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
Целый месяц ежедневно хочу написать Вам много и обстоятельно, но если прежде бывали свободные минуты, то теперь и их не находишь. Труднее же всего освободить свою голову от набитых в ней дум и забот, чтоб отдаться жизненным, а не театральным чувствам и делам. Сегодня, во второй картине «Хозяйки гостиницы», в которой я не участвую, нашлось это время для написания нескольких страниц. Пользуюсь этим для того, чтоб узнать: чем мы провинились и почему от Вас нет никаких вестей?
Знаю, что и Вы, как всегда, очень заняты. Напишите же открытое письмо, хотя бы только о здоровье. Как сердце?
Что сказать о себе? Похвастаться не могу.
В прошлом году, после трех лет занятий, ушла Коонен. Теперь, после четырех лет работы, уходит Гзовская 1. Не пойму, почему от меня ученицы разбегаются. Во мне ли есть какой-то недостаток, или так и полагается, чтоб все, или большинство, доходили до врат искусства и, дойдя до самой сути, изменяли ему?
Работа становится все труднее и невозможнее. Опять нарождаются два театра, расколовшиеся из Свободного 2, и оба с помощью денежного соблазна сманивают тот недозревший материал, который начинает подавать надежды, а после ухода не оправдает их. Через год, испорченные, они опять начнут стучаться в двери театра. Подумайте — Коонен, которую сманили на жалованье в 6000,- теперь, после провала театра, остается на сто руб. в месяц. Это ужасно, что делают с бедной молодежью!
Картина кончается, и я прекращаю писание и жду коротеньких известий.
Целую Ваши ручки и шлю приветы дочке, сестре и братьям
от душевно преданного К. Алексеева
1914. Понедельник февраля?
462. М. П. Лилиной
7 июня 1914
Одесса
Дорогая Маруся!
Настроение кислое от реакции. Лежу на берегу моря, тепло, жарко. Много сплю. Сегодня приехала Любовь Яковлевна и привезла замечательный материал. Читаю его 1. По вечерам грозы. Море покойное, вероятно, ждет моего отъезда.
Обнимаю тебя, бабушку, детей.
Твой Костя
463*. Л. А. Сулержицкому
11 июля 1914
Мариенбад
Дорогой Лев Антонович!
Только что отправил Вам письмо, как получил от Вас пьесу «Зеленое кольцо» 1. Спасибо. Жму руку.
Завтра уезжают в Италию Эфросы и Санины, а мы остаемся с В. И. Качаловым и Гуревич.
Мои работы с Гуревич подвигаются. Мы выкопали необыкновенный материал.
Обнимаю Вас, детей, Ольге Ивановне целую ручку.
Благодарный К. Алексеев
464*. Вл. И. Немировичу-Данченко
15 июля 1914
Мариенбад
Дорогой Владимир Иванович!
Пишу от имени всех, а не телеграфирую, так как телеграммы не доходят, а письма — доходят.
Поздравляем Вас от всего сердца, любим, желаем всего самого лучшего. Екатерине Николаевне шлем низкие поклоны, поздравляем с именинником и шлем самые прекрасные пожелания.
Мы здесь живем очень тревожно по случаю войны. Надо бы ехать е Россию, но там, кроме Каретного ряда, решительно деваться некуда, и боимся сесть на мель.
Жена смотрит на все очень легкомысленно, а я, напротив, мрачно, и не могу унять свою разыгравшуюся фантазию и потому не сплю по ночам…
Наша колония здесь очень уменьшилась. Остались Качалов В. И., Гуревич и мы с женой. Где-то встретимся! Дети у Сулера на Княжей Горе, около Канева в Киевской губернии, а бабушка — на Кавказе.
Напишите Бенуа обещанное письмо. Он очень обижается, что никто его даже не уведомил о перемене первого спектакля («Коварство») на Мережковского и не прислали ему пьесы для прочтения 1. Я виноват, тоже не написал. Он поэтому пишет кислые слова и боится за режиссуру «Коварства», которого никак почувствовать не может.
Обнимаю Вас крепко за себя, жену, Качалова и Гуревич.
К. Алексеев
465*. Из письма к Л. А. Сулержицкому
15 июля 1914
Мариенбад
Дорогой и милый Лев Антонович!
Как бы я хотел сейчас быть с Вами, около детей 1 и в России. Здесь отвратительно. Погода — 4-10 градусов. Седьмой день дожди, так что пришлось прекратить лечение. Маруся перелечилась, и у нее, должно быть, временное малокровие, сильные головные боли… Кажется, бежать скорее, но если бежать домой — в Россию, то нет билетов по направлению к границе, так как здесь мобилизуют войска. С другой стороны, говорят, что забастовщики останавливают поезда и что теперь не проедешь и надо переждать; что войны никакой не будет; что Россия не может воевать. Во всяком случае, отсюда надо уезжать — до такой степени здесь стало скверно русским. Долгое время даже не было газет, так что мы даже не ориентируемся, что у Вас происходит. Фантазия разыгрывается вовсю, и потому на душе — скверно.
Сидим и ждем известий от своей компании, так как в такие минуты надо съехаться и решать сообща. Санины (он, жена и сестра), двое Эфросов, Нина и Дима Качаловы уехали на юг не то Франции, не то Италии и там решают, где утвердиться для отдыха после лечения. Жена, Качалов, Гуревич и я кончаем лечение и ждем от них известий. Как только мы разыщем их, тотчас списываемся и съезжаемся. Будем телеграфировать о каждой новой остановке. Кроме того, выписываю денег сюда и жду их присылки, так как боюсь, что у многих из нашей компании деньги на выходе.
От Киры было письмо, обстоятельное, спасибо ей и Вам за Ваше — тоже обстоятельное.
…Фантазия, перебирая все возможности, все время витает вокруг Вас. Как вам поступать в случае войны или революции? Ничего отсюда понять нельзя, но казалось бы, что лучше всего пока сидеть на месте и не двигаться. Даже если б была революция, все-таки в деревне, пожалуй, лучше, чем в Москве. В случае войны? — вот тут я начинаю теряться. Во всяком случае, условимся. Если б мы потерялись, где нам найтись? Три места: 1) Художественный театр, 2) Каретный ряд и 3) контора Т-ва «Владимир Алексеев». Вот где мы будем узнавать друг о друге и одновременно в три места и будем посылать письма.
Я знаю, Вы улыбнетесь моей предусмотрительности, а дети будут смеяться. Но… они тоже смеялись, когда я в своей обостренной фантазии предполагал то, что случилось теперь, благодаря тому, что мы все разъехались.
Еще забота — бабушка на Кавказе. Как быть с нею в случае…?!!!
Благодаря той же предусмотрительности я прилагаю письмо к Василию Петровичу Телепневу в Москву Т-во «Владимир Алексеев» (Ильинка, против Купеческого банка, дом Северного страхового общества). В нем я пишу, чтоб он по приказу Киры или Игоря выслал сколько нужно из моих денег.
