315*. Г. Н. Федотовой
21/III 909. Москва
21 марта 1909
Глубокоуважаемая и дорогая
Гликерия Николаевна!
Ваше письмо согрело меня своей теплотой и заставило меня любоваться красотой Вашей души.
Целый ряд счастливых годов пронесся в моей памяти длинной вереницей, начиная от неудачного дебюта в Неклюжеве и экзамена в театральном училище 1 и до настоящих дней.
Мне вспоминаются Ваши материнские заботы обо мне при основании Общества искусства и литературы, Ваши мудрые предостережения, которых я не послушался и… был наказан. Потом все бросили нас… Тогда пришли Вы, без зова, без громких фраз… Вы сели за режиссерский стол и стали работать и учить.
Помню, как Вы нас ободряли, как Вы нас бранили, как Вы волновались и радовались вместе с нами.
Из маленького ядра любителей, вовремя поддержанного Вами, создался Художественный театр.
Чем я отблагодарю Вас за все добро, оказанное нам?!
Я хочу сделать все, что в моих силах.
Позвольте открыть Вам мои планы.
Ввиду того что некоторые пайщики нашего театра не могут приехать в Москву, общее собрание для распределения доходов этого года состоится в Петербурге.
Думаю, что такие лица, как Панина, Орлов-Давыдов, Стахович, Тарасов, не захотят брать того крупного дивиденда, который причитается на их долю. Я шепну им на ушко, чтоб они отдали эти доходы на покупку имения для Художественного театра 2.
Но, кто знает, они могут и не послушаться меня…
Я запасся другим планом: в мае мы снимаем постановку «Бориса Годунова» для синематографа 3. За это нам платят 15 000 р.
Я хочу внести предложение, чтоб эти деньги были пожертвованы на покупку имения.
На случай неудачи и этой комбинации я ищу покупателя на стороне. Говорил с одним фабрикантом, который ищет имение для своего сына; закинул удочку и в другое место…
Дело случая и удачи.
Если мне удастся провести один из намеченных планов, я буду бесконечно счастлив. Если же мне это не удастся, буду ждать нового случая, чтобы быть Вам полезным.
Почтительно целую Ваши ручки и шлю вместе с женой и детьми уверения в нашей сердечной любви и почтении к Вам.
К. Алексеев
316*. К. К. Алексеевой
31 марта 1909
Петербург
Дорогая и бесценная моя Кирюля!
Сижу за кулисами, в этой маленькой красной гостиной, казенного типа. Помнишь?
Идет во второй раз «Синяя птица». Вчера был первый спектакль, и сегодня утром сыграли «Трех сестер».
В театре великий князь Константин Константинович со всей своей семьей из малышей, которые гогочут на каждую реплику. Еще из знаменитостей — Леонид Андреев.
Вчерашняя премьера прошла, как все премьеры. В первом акте — похлопали, потом, после «леса», утомились. Одни сходили с ума от восторга, другие — от возмущения, третьи — умные — бранили детскую пьесу, четвертые впадали в детство и радовались. За кулисами было очень тревожно, так как сцена отвратительная, неприспособленная, и повестки, т. е. сигналы для музыки, попортились при самом начале. В публике было довольно оживленно, хотя больше говорили о Столыпине, чем о Метерлинке. Играли средне. Особенно жаль Коонен, которая струсила, переволновалась и напирала на реплики, слишком много смеялась, визжала, слишком подчеркивала детский тон. На первом спектакле ее не оценили, и больше понравилась Халютина. Вся пьеса с внешней стороны имела успех. Конечно, хулиганы-рецензенты ничего, кроме синематографа, не видят в пьесе. Другие, напротив, видят чересчур много и, чтобы показать свой необыкновенный ум, возмущаются тем, что театр не извлек из произведения того, что увидала умная голова рецензента. Словом, все старая история.
Я очень устал за это время. Пришлось всю страстную работать в театре с самого утра и до поздней ночи, а первые дни спектаклей — волноваться за первые спектакли. Накануне пасхи, пока все готовились к встрече ее, мы репетировали дома. Вдруг огромная корзина с пасхой, куличом и т. д. — от Бильбасовой. Через полчаса корзина еще больше — от Савиной. Где же нам съесть весь этот запас? Мы послали к Мухиным, где остановилась труппа, — звать голодных и бесприютных. Пришли Коренева, Косминская, Сулер, Ракитин, Балиев. Прибавь к ним нашу колонию, т. е. Леонидова, Вишневского, Коонен и меня. Было весело. Просидели до 3 часов.
Как живете? Целую бабушку, тебя, Игоречка, Софье Александровне — низкий поклон.
Твой папа
317*. И. К. Алексееву
2/1V-909
2 апреля 1909
Петербург
Дорогой мой мальчик,
Кире пишу отчет о «Синей птице», тебе — о «Ревизоре». Но прежде: спасибо за твою открытку. Очень рад каждой твоей строчке, но только при том условии, что она написана от сердца и охоты, а не по обязанности. «Ревизора» мы ожидали, как Цусимы. Вот удобный момент, чтобы смешать нас с грязью. Бой был тяжелый и противный. Все волновались отчаянно. Первый акт прошел ужасно. Уралов без голоса и зарезал нас. Мы уж хватались за вихры, тем более что Горев трусил еще больше 1. Но все-таки он талантливый дурачок и сразу захватил публику, хотя играл гораздо хуже, чем всегда. Второй акт прошел хорошо. В третьем акте, после сцены вранья, Гореву аплодировали среди акта. Четвертый акт тоже прошел прилично. Пятый — хуже, так как Уралов совсем осип. Финальная картина произвела большое впечатление. Опять одни хвалят, другие ругают, и на душе — ад, так как в душе мы сознаем, что спектакль прошел плохо.
Наутро ждем, что нас обольют грязью, и к удивлению — пресса лучше, чем можно было ждать. Горев уже ходит Хлестаковым по Невскому, и уже с ним был курьез. Сегодня утром ему при всех подают письмо. Он делает гримасу и с нетерпением говорит: «Ну! опять! началось». Т. е. намекает на то, что начали забрасывать его любовными письмами. Распечатывает письмо, все смотрят. Оказывается, ему прислали счет от портного, которому он не заплатил в Москве.
Вчера, т. е. в среду, было 1 апреля, и мама кутила. В 4 часа был шоколад и много гостей. Все Бильбасовы, Дженечка, Стахович, Коонен, Косминская, Муратова, Немирович, Григорьева, Балиев, Ракитин, Москвин, Сулер и т. д.
Вечером мы пошли в театр, а мама, Коонен, Сулер и Качалов поехали обедать в ресторан. Я вернулся домой, а их все еще нет. Вот кутилки! Ну, конечно, поволновался. Наконец в половине второго ночи вернулись.
Как Дункан?!
Поцелуй бабушку, Софью Александровну, Кирюлю и себя самого. Будь здоров и учись веселиться.
Твой папа
318*. К. К. Алексеевой
10/IV 909 СПб.
10 апреля 1909
Дорогая моя и хорошая Кирюля,
спасибо за твое милое письмо. Ценю его вдвойне, если оно написано от побуждения желания, а не по долгу. Отвечаю тебе, но не жду от тебя ответа, так как теперь ты очень занята. Сделай последнее усилие, чтоб освободиться от скучных обязательств, получить бумажку и на будущее время освободить себя для настоящего умственного и духовного развития и познания жизни и людей. Игоречек написал также чудесное письмо маме. Мы им попользовались и читали его. Молодчина, у него хорошее художественное чутье и вкус. Мы проверили его критику на Дункан и согласились почти со всем.
Здесь, в Санкт-Петербурге, было следующее. Во-первых, приехала Дункан с сердечными болями и была кислая. Пришлось ее лечить. Обратились к Боткину. Она надорвала себя бисами в Москве и кутежами с Эллой Ивановной. Последняя тоже лежала с припадками сердца, как пишут Ольге Леонардовне. Танцует Дункан лучше, но сборов здесь не делает никаких. Настроение у нее мрачное, так как ее школа не ладится. Девочки выросли, и оказалось, что природа и кровь сделали свое. Они стали разбегаться и стремиться к самостоятельной деятельности. Многие ушли в кафешантан. Кроме того, те, которые превращаются в женщин, начинают толстеть спереди и сзади и терять линию, меняя ее на вульгарные контуры. Этот сюрприз вконец расстроил мечтания Дункан. С Крэгом они занятны, но все ругаются, — т. е. ругается он, Крэг, а она пожимает плечами и уверяет всех, что он сумасшедший. Вчера Дункан в первый раз была в нашем театре и смотрела «Синюю птицу», но меня не было в Санкт-Петербурге, так как пришлось ехать в Царское село на царский спектакль. Играли «Мессинскую невесту». Был царь, играл Константин Константинович 1. Даже Вишневский не выдержал и уехал после второго акта. Мне пришлось досидеть до конца, так как мне поручили Дженни Стахович.
