Я весьма сожалею, что, поторопившись высылкой Вам пьесы до моего отъезда из Москвы, не успел переплести ее в изящный переплет. Постараюсь исправить свою ошибку, а пока прошу Вас не отказать мне принять и сохранить для Вашей библиотеки посланный мной экземпляр пьесы «Село Степанчиково».
С истинным почтением, глубокой преданностью
К. Алексеев
Москва, Садовая, Красные ворота, д. Алексеева.
22*. Из письма к С. В. и Е. В. Алексеевым
12 апр. 90
12 апреля 1890
Москва
Дорогие папаня и маманя!
Необычайный склад дня во время праздников отучил меня распоряжаться временем, вот почему на столе у меня валяются многие начатые, но не оконченные письма к вам. Одно из них, громовое, было уже в конверте и с наклеенной маркой, готовое лететь в Вену, но телеграмма предупредила его отъезд, так как оказалось, что за границей лучше помнят русские обычаи и шутки 1-го апреля, чем у нас в белокаменной. Приходится сознаться, что мы попались и что шутка удалась вполне. Ваша телеграмма произвела страшную сенсацию — тем более что, как назло нам, в этот день погода изменилась к худшему и шел мокрый снег, — возвращаться вам было бы невозможно. Однако, если вы шутите, значит, хорошее расположение духа не изменяет вам, «что и требовалось доказать». Неужели в Ницце холодно! Не верится. Сидя здесь в Москве, я бы скорее и охотнее поверил, что вы уже начали купаться в море. Так и будет, — мне кажется, что Бориска не выдержит и окунется раз-другой в волнах Средиземного. Большое и громадное спасибо за память о нас, за капоты, кофты Марусе и приданое Асе (остановились на этом уменьшительном имени) 1. Ей, так же как и нам, не дорог подарок, дорога любовь, а память о нас за тридевять земель тем более нас тронула. Пока Марусе были запрещены как чтение, так и писание и вообще всякие работы, могущие утомлять глаза, которые у нее слабы, — поэтому она и не писала к вам, но сегодня она хотела взяться за перо. Бог к нам милостив, и все идет прекрасно. Маруся терпелива и кротка и ведет себя примерно. Во все время, не сглазить бы, у нее ни разу не было жара. Девочка, слава богу, здорова и ведет себя хорошо, растет, но не хорошеет. В настоящее время Маруся уже ходит и даже обедает наверху, куда ее носят заботливые руки ее примерного супруга. Она даже начинает поговаривать о театре, куда ее притягивают мейнингенцы 2, но, увы, ей их не видать, и придется мне их посмотреть за нее. Она добрая и пускает меня иногда в театр.
…Когда вы думаете приехать? Может быть, проживете неделю или две после 1 мая; тогда встретили бы вас прямо в Любимовке. Это было бы отлично для папани. Я уверен, что он увлечется в Париже и захочет там пожить. Напомните Бориске, чтобы он привез французских пьес, которые имеют там успех. Пусть он за меня походит в Comedie, a на обратном пути, в Вене или Берлине, купит пьесу «Der Fall Clemanceau» Dumas 3. Там есть отличные роли для него, Зины и Маруси. На днях гр. Келлер приезжала просить Любу участвовать в живых картинах, которые устраиваются в большой зале Благородного собрания московской аристократией, графами и князьями. Меня звали играть в Тулу в спектакле и в новой пьесе Толстого 4, но пришлось отказаться, чтоб не покинуть Марусю на два дня. За это я получил от нее разрешение на два спектакля мейнингенцев.
Вместе с Марусей целуем вас крепко, несчетное число раз, так же как и Любу, Маню, Бориса. Ольга Тимофеевна кланяется, она уж давно переехала от нас 5. Веселитесь и поправляйтесь.
Ваш Кокося
23*. О. Т. Перевощиковой
30 июля 1890 г.
Москва
Добрейшая мамаша!
«Лучше поздно, чем никогда», — говорит пословица. «Лучше много, чем мало», — добавляю я от себя. Все это относится к настоящему моему письму, которое запоздало по многим и очень многим причинам; вот они: а) дела, б) приезд в Москву тифлисских, с. — петербургских покупателей и возня с ними, в) приезд в Москву ревизионной комиссии из С.-Петербурга и хлопоты, которые последовали, г) желание написать обстоятельное письмо, а не короткие записки. Вот первая группа таковых причин, группа, которая могла бы назваться причинами уважительными, в отличие от причин менее уважительных, к каковым могли бы причислиться: а) жара, б) дачная жизнь, в) краткое пребывание на даче, г) однообразие московской жизни, д) отсутствие материалов для письма и т. д. и т. д. Ограничусь пока сказанным, чтобы не затягивать скучной интродукции письма, тем более что чем длиннее вступление, тем более оно возбуждает дальнейший интерес читателя и повышаются его требования. Итак, скорее к делу.
Любовь Сергеевны Алексеевой не существует, а есть Л. С. Струве 1. Хорошо ли, худо ли, но роман не остался без последней главы; Исайя возликовал, и нашего полку прибыло. Конечно, это знаменательный день истекающего лета, и как не остановиться на нем при том однообразии, которое царит в Любимовке. Вдобавок этот день, 8 июля, я не скоро забуду уже потому, что он был отмечен самим богом, ниспославшим нам не жару, а пекло, которое, при суконном фраке и полном параде, оставило по себе довольно теплое впечатление.
Все произошло так, как и следовало ожидать. Еще накануне вечером стук ножей и освещение в кухне предупредили всех о предстоящих хлопотах наступающего дня; с восходом же солнца началась и безумная беготня, не прекращавшаяся вплоть до наступления темноты. Конечно, и гости были свадебные, т. е. скучные и голодные. Свезли их всех из Москвы и окрестных мест, измученных вагонной духотой, и рассадили по стенке в не менее душной зале любимовского дома. Точь-в-точь как у зубного врача в приемной. Все как-то сами по себе, друг друга не ведая, собрались ради одной цели и ждут, что вот-вот взойдет зубной врач или, в данном случае, хозяин дома и позовет их. Операция кончится, и уж они никогда более не встретятся друг с другом. Никто, конечно, и не стремится познакомиться с соседом, а если и пришлось бы перекинуться фразой, то тема для всех намечена одна и та же: у зубных врачей говорят о больном зубе, здесь, у нас — пожалуются на жару друг другу, похвалят преотменное лето и снова замолчат до следующих восклицаний в том же роде. Как и следовало быть, невеста опоздала, и долго бедные гости, чающие обеда, просидели, как у доктора в приемной. Но Мамонтов запел «Се жених грядет», и гости отправились в церковь смотреть туалеты дам. Где же разглядеть их, как не в церкви, тем более что там их скучат в один угол, а это весьма удобно для сравнения. В задних рядах, где был и я, — совсем другое дело; там стоят судьи, там-то и судят всех по косточкам. Я торжествовал. Тот ворот, который я придумал для Маруси, произвел сенсацию. Сам Мамонтов неоднократно подбегал ко мне, выражая свой восторг. Конечно, по скромности я скрыл от них имя изобретателя, так точно как скрывал и торжество последнего. Если не сама Маруся, то ее туалет был красивей свадьбы. И жаль, что Вы отсутствовали; Вы бы порадовались такой победе.
Конечно, дело не обошлось без фотографий, но, кажется, гости не особенно порадовались этому удлинению свадебной программы. Их всех притягивал заманчиво сервированный, с фонтанами из духов, стол. «Туда влекла их страсть чревоугодия!» Всему свое время, настал и давно ожидаемый момент. Покушали!!! Конечно, если бы не скучные соседи, которых надо тоже накормить, покушали бы много лучше, но, нечего греха таить, довольно и того, что было съедено и выпито. Дождь во время обеда — тоже вещь обычная, как и дирижерство оркестра Николая Алекс, после обеда за кофе. Насильственные танцы, прогулка по парку с музыкой. Виктор Николаевич с легкой, а пожалуй, даже и довольно солидной мушкой к концу вечера, все это мило, [но] все это мало достойно описания и едва ли достаточно займет Вас. Повторяю: если я и назвал день свадьбы знаменательным, то только потому, что он, несмотря на свою ординарность, выделился из тех дней, которые предшествовали и следовали ему.
