Я сейчас увлекаюсь новой сценой, которая мне мерещится. Словом, суетня началась, а я не худею.
Теперь о наших больных. Видел Грибунина. Он уехал в Ессентуки. Вид у него неузнаваемый, так похудел. Теперь у него прибавилось воспаление печени. Он все-таки пока — вне опасности. Видел Бутову. Краше кладут в гроб. Она, бедная, плоха. Нет никакой возможности уговорить ее уехать из Москвы. Горева не видал, но говорят, что он неважен. Татаринова в Финляндии и, говорят, так плоха, что не может двинуться с места (Ганге, Паркгатан, 3). Александров — пока молодцом. Больше всего порадовали меня сулеровские ученики: Вахтангов, Дейкун и др. Они уже сжились и лучше актеров знают, что такое переживание и анализ. Гзовская — бледна, немного (не очень) слаба (не забудь, что ты ничего о ней не знаешь).
Обнимаю тебя крепко. Детей обнимаю и целую, если они меня еще помнят. Нине Николаевне целую ручку. Вадимку целую. Николаю Васильевичу, Рею (уехал?) поклоны.
Ни от Игоречка, ни от Кирюли не имею карточек фотографических для женских курсов.
Нежно люблю и скучаю — обнимаю, думаю.
Стахович стал бодрее и веселее, но вид у него неважный.
Леонидов злится на систему. Москвин иронизирует. […]
Твой Костя
Было свежо, теперь стало тепло. Сегодня 16 градусов в тени.
407*. А. А. Санину
14 сентября 1911
Дорогой Александр Акимович!
Ежедневно хочу Вам написать, так как очень благодарен за письмо и за то, что изредка даете о себе весточку.
Так занят, так занят!!
Режиссирую «Гамлета», прохожу отдельные роли в «Живом трупе», играю в нем кн. Абрезкова, заправляю Тургенева 1. И все это одновременно. Как только освобожусь — напишу.
Обнимаю и низко кланяюсь супруге и сестре как от себя, так и от всех своих.
Сердечно преданный и любящий
К. Алексеев
14/IX 911 Москва
408*. Н. Ф. Скарской
Сентябрь (до 16-го) 1911
Москва
Глубокоуважаемая Надежда Федоровна!
От себя и от имени жены шлю Вам и уважаемому Павлу Павловичу сердечный привет и благодарность за память и внимание. Очень интересуюсь Вашим симпатичным делом. Много слыхал о нем хорошего. Рвусь к Вам в театр 1, хотя сам я сильно занят.
До скорого свидания.
Разрешите зайти за кулисы 2.
Жму руку Павлу Павловичу и шлю самые лучшие пожелания.
Сердечно преданный
К. Алексеев (Станиславский)
409. Л. Я. Гуревич
4 октября 1911
Дорогая Любовь Яковлевна!
Где Вы? Не имею от Вас никаких известий.
Вы обещались приехать в августе и не приехали. Вы обещались приехать на премьеру «Живого трупа» и тоже не приехали.
Я не писал Вам потому, что с приезда в Москву занят и утром, и днем, и вечером. Теперь ежедневно играю, а днем ежедневно репетирую «Гамлета».
Что сказать про себя? Система моя принята в театре и, пожалуй, даже — в Москве. Понимается она довольно грубо (за исключением 2–3 лиц).
Летом писал много, а написал — мало.
«Гамлет» будет интересен, по крайней мере та его часть, которая дана Крэгом.
Пишу в антракте.
Звонок. Кончаю. Целую ручку. Жена кланяется.
Сердечно преданный
К. Алексеев
1911-4 окт. Москва
Не имею никаких известий от петербургских друзей. Вера Васильевна загордилась и знать не хочет 1.
410*. В. Ф. Грибунину
4 ноября 1911 Москва
Дорогой Владимир Федорович!
И сегодня вспоминаем и нежно любим Вас и как артиста и как человека.
Приходите же скорее и отбирайте все свои старые и новые роли. Впрочем — нет! Шучу! Не торопитесь и прежде всего совсем, совсем поправьтесь.
Потом мы вместе с Вами поставим две огромные свечи, я — за свою жену, которая выходила меня, а Вы — за свою, которая натерпелась и исстрадалась с Вами 1.
Нежно и с почтением целую ее целительные ручки и искренно благодарен ей за то, что она сохранила нам милого товарища и любимого артиста.
Вас обнимаю.
К. Алексеев (Станиславский)
4/XI
411*. Я. Квапилу
16 ноября 1911
Москва
Глубокоуважаемый г-н Квапил!
Поздравляю Вас, г. Шморанца и артистов с успехом 1.
Мы сердечно признательны за присланные фотографические карточки.
Наши артисты шлют Вам свои поздравления и приветствия.
С почтением
К. Станиславский
16 ноября 1911
412*. Вл. И. Немировичу-Данченко
Декабрь (до 15-го) 1911
Москва
Дорогой Владимир Иванович!
Странная у меня роль. Меньше всего я хотел бы кого-нибудь сбижать и думаю, что, больше чем кто-нибудь, я забочусь о судьбе тех, с кем проработал жизнь.
Сам я обеспечен настолько, чтоб прожить жизнь… Больше работать нельзя, чем я работаю… И что же… Кроме обид, недоверий и спиц в колесницы — ничего не получаю. Никакого поощрения, или оно приходит слишком поздно. Не хочу обвинять других… 1. Очевидно, я сам чего-то не могу и не умею.
Но отчего же мне не скажут прямо: бросьте, ваши хлопоты лишни, они не нужны и не ценятся. Я бы никого не мучил и жил бы в свое удовольствие. Теперь же получается дурацкая роль. Работаю для тех, которые в этом и не нуждаются.
Я очень, очень устал. Я отказался от личной жизни. Моя жизнь проходит на репетиции, на спектакле, и, как сегодня, в свободный вечер — я лежу, как будто после огромной работы, почти больной.
Так жить тяжело.
Приносить ненужные жертвы — глупо, и отравлять другим жизнь — грешно. Надо предпринять что-то решительное, но что — не знаю.
Пусть научат меня…
У меня всей моей жизнью выработан план — ясный, определенный.
Очевидно, он не подходит. Другого у меня нет. Пусть предлагают другой. Никто не предлагает.
Слышу противоречивые, случайные, бессистемные, вялые предложения.
Пусть кто-нибудь предложит что-нибудь цельное, крепкое, ясное, определенное, но пусть не толкутся на одном месте, желая, чтоб все шло по-старому.
Все и всё запрещают, и никто ничего не предлагает, никто ничего не предпринимает, чтоб облегчить нашу тяжесть, и мы играем, играем, стареем, сгораем… И все предчувствуют катастрофу, и никто не старается ее отвратить.
Пусть я неправ… Я охотно отойду в сторону со своими планами, и пусть действуют другие…
Но только пусть действуют, а не собираются, не сердятся, не ревнуют друг друга и не заседают так долго. Я на все готов, и больше всего на то, чтоб уступить дорогу тем, кто хочет действовать. Ни на кого не сержусь и никого не хочу обижать. Только дела, дела.
Ваш К. Алексеев
413. Л. А. Сулержицкому
1911 г. 22 декабря
22 декабря 1911
Москва
Милый Лев Антонович!
Сегодня Вы не были в театре, вчера не поехали к нам…
Или Вы захворали, и тогда напишите словечко о состоянии здоровья, или Вы демонстративно протестуете и сердитесь, и тогда мне становится грустно, что работа, начатая радостно, кончается так грустно.
Когда я стою перед такими догадками, я чувствую себя глупым и ничего не понимаю. Чувствую, что мне надо что-то сделать, что-то понять, и не знаю и не понимаю, что происходит. Вы рассердились на Крэга за перемену освещения? Не верю и не понимаю. Ведь декорацию и идею создавал Крэг… Казалось бы, ему лучше знать, что ему мерещилось… 1. Как смешон Ганзен, считающий «Бранда» своим произведением 2, так был бы смешон и я, принимая ширмы и идею постановки «Гамлета» за свое творение. Победителей не судят, а ведь «Мышеловка» имела вчера наибольший успех 3.
Кроме того. Разве Вы не почувствовали третьего дня, когда Качалов пробовал играть в темноте, только что установленной Крэгом, что в ней-то (т. е. в темноте) и спасение всего спектакля. И действительно, вчера темнота закрыла все недоделанное. И боже, как выступили недостатки Болеславского 4, когда свет осветил его всеми рефлекторами! И последняя картина сошла именно потому, что свет скрыл всю оперность костюмов.
