Вчера вечером был на балу в Casino. Этого безобразия, хаоса описать не берусь. Дамы без стеснения задирают юбки и канканируют вовсю. Писки, визги, крик, шум, гам. Дерутся, валяются на полу. Падают, бегают по зале как сумасшедшие. Обо всем расскажу при свидании. Завтра пускаюсь в обратный путь. Уехал бы и сегодня, но еще не успел кончить дело утверждения этикетов. Был в Credit Lyonnais[8] — делал визит директору, который принял меня очень любезно и просил кланяться всем.

Прощайте, дорогие папаня и маманя. Целую вас крепко, так же как и всех братьев и сестер. Ольгу Тимофеевну, Кирюшку также крепко целую. Не измучилась ли Ольга Тимофеевна с нашей девицей? Еще раз очень ее благодарю.

Ваш Костя

3 сентября 1892

Москва

…В нынешнем году пойдет у нас пьеса немецкого автора Фосса, под названием «Виновен» ¹. В этой пьесе первый акт изображает тюрьму. Хотелось бы иметь костюмы: 1) военных (солдат и офицеров) — те формы, которые потипичнее представляют фигуру немецкого бурбона. 2) Как одевают немецких преступников? 3) Какие-нибудь формы других, не военных учреждений (например, почтамта либо других ведомств). Это нужно для трех разных действующих лиц, служащих: один — в акцизном ведомстве, другой — при думе, третий — в почтовом учреждении. 4) Костюм немецких бюргеров и рабочих фабрик (блузы, какие шляпы и т. д.). 5) Если можно, зарисовать немецкую таверну, или кабачок, или Bierhalle[9] помрачнее, где-нибудь в глуши города, с какими-нибудь лестницами, спусками, подъемами, низенькими окнами, грязным бельем, тусклым фонарем и т. д. Словом, такой кабачок, куда можно завлечь человека и убить его там, что и представляется в пьесе. 6) Костюм немецкого студента ².

Бориска, прости, что я надоедаю тебе, но ведь я это делаю в той надежде, что ты не самолично будешь исполнять эти поручения, а предоставишь это кому-нибудь из твоих мюльгаузеновских знакомых.

Общество наняло в нынешнем году Немчиновский театр, отделало его на славу и, кроме того, будет давать публичные спектакли: 1) в Немецком клубе, 2) в Охотницком клубе (чудная сцена в помещении бывшей думы), 3) приглашено на пять спектаклей в Тулу, 4) на один спектакль в Калугу, 5) то же в Рязань, Тверь и Воронеж. Как видишь, программа обширная. Первым публичным спектаклем будет «Дело Clemanceau». В первом акте будет изображаться японская пантомима. В январе думаем возобновить «Самоуправцев». Раз сыграем в Немецком, второй раз повторим у охотников и на третий повезем пьесу в Тулу. Вторым спектаклем пойдет «Виновен» Фосса.

Целую тебя. Желаю терпения, успеха.

Твой Костя

3 сент. 92

Маруся и Кира также тебя целуют.

5–9 августа 1894,

Москва

Многоуважаемые Владимир Васильевич и Федор Николаевич!

В дополнение к письму Правления Московского Общества искусства и литературы, где выясняются условия, при которыхмы можем взять на себя устройство семейных вечеров Охотничьго клуба в течение 1894/95 года, я, во избежание недоразумений в будущем, считаю необходимым познакомить Вас в этом частном письме с тем ответом, который я дал нашему Правлению, поручившему мне главные роли и режиссерскую часть намеченного репертуара. Некоторое знакомство с сценическими требованиями и весьма серьезное отношение к этому делу, которое я искренно люблю, заставляют меня обусловливать свое участие в Ваших спектаклях, и я позволяю себе надеяться, что Вы не припишете требований режиссера его личному капризу и тем самым откроете мне возможность откровенно высказать все то, что я считал бы необходимым установить для успеха спектаклей, устройство которых Вы поручаете нашему Обществу.

Вместе с тем, если мои просьбы, перечисленные на отдельном листе, не могут быть выполнены, я буду рассчитывать на то, что Вы объясните мой отказ от участия в Ваших спектаклях (в чем бы оно ни выражалось) тем же отношением к делу, от которого я предпочел бы совершенно отказаться, чем делать его плохо.

Если Вы знакомы с театральным делом, то Вам известно, что оно дает желательные результаты только при хорошей администрации, только при строгой дисциплине. Если не всегда возможно требовать такого отношения к делу от любителей, т. е. исполнителей спектаклей, то тем более следует облегчить себе труд введением театральной дисциплины между служащими по администрации сцены. Согласитесь, что в противном случае у меня не хватит ни терпения, ни силы, чтобы разрываться по режиссерской и по административной части. С своей стороны, я не отказываюсь от львиной доли хлопот, которые выпадут на мою долю, но ведь один в поле не воин, и потому без Вашей помощи или помощи других старшин клуба у нас не выйдет ничего хорошего и вся затея ограничится такими же жалкими результатами, какие достигались в прежние сезоны, когда я один брал на себя непосильный мне труд режиссера, актера, декоратора, сценариуса, распорядителя и проч. и проч.

Все эти обязанности, нелегкие сами по себе, осложнялись еще тем, что, не выговорив в начале сезона ни права, ни помощи со стороны старшин клуба, мне приходилось командовать людьми, которые не имели основания меня слушаться беспрекословно; они отделывались от навязываемых им мною хлопот неосновательными отговорками и в момент поднятия занавеса лишали нас необходимой обстановки, вещей и декораций, на которые весьма рассчитывали исполнители и режиссер. Какой же результат давали эти невыгодные для меня и дела условия?… Самый жалкий: расстройство нервов, вместо удовольствия — мучение и вместо одобрения публики — ее заслуженный ропот. Для того чтобы в предстоящем сезоне избежать всего вышесказанного, я решил написать Вам это письмо и предупредить Вас в следующем:

а) Я готов нести все хлопоты, но только в той сфере, которая мне поручена. Я готов быть и исполнителем и режиссером, но не более. Кто будет исполнять на этот раз обязанности декораторов, заведующего сценой и проч., до меня не касается.

б) Обязуюсь за неделю, две, три, если это необходимо, составлять подробную выписку всего, что требуется к предгенеральной репетиции; я только тогда приступлю к ней, когда все, до малейшего гвоздя, будет приготовлено. Если же об этом не позаботятся вовремя и тем самым затянут начало предгенеральной репетиции, пусть откладывают спектакль или заменяют меня, но я не буду в нем участвовать и, к глубочайшему своему сожалению, принужден буду отказаться и от дальнейшего участия в Ваших спектаклях, отказаться даже среди сезона.

Согласитесь, что об этом я должен предупредить как Вас, так и наше правление заблаговременно.

в) Необходимо также устранить еще некоторые затруднения и неудобства, мешавшие успехам спектакля. Из приложенного списка этих просьб Вы увидите, насколько они легко выполнимы. Чтобы не показаться Вам мелочным, предупреждаю Вас, что мои просьбы состоят именно из целого ряда мелочей, дающих результаты только при целом, а не частичном выполнении их. Пусть в глазах не понимающих дела я буду мелочным в своих требованиях, понимающие поймут, что это элементарные, самые насущные требования сцены. И в самом деле: возможно ли играть какую бы то ни было серьезную роль, когда в двух саженях от вдохновляющегося актера поминутно скрипит дверь, а шарканье по полу входящей публики заглушает его голос? Можно ли отдаться настроению, когда в расстоянии аршина от действующего на сцене лица топают, шепчутся или ругаются необузданные, подчас даже и пьяные декораторы? Если при таких условиях сам актер не может поверить своему чувству, то чего же ждать от публики, ничего не видящей из того, что происходит на сцене, за вереницей входящих и выходящих, ничего не слышащей от шарканья ног и скрипа двери. Артисты с крупнейшими дарованиями при таких условиях не будут в состоянии подействовать на публику, чего же ждать от нас, любителей, которые еще больше нуждаются в том, чтобы им по крайней мере не мешали хоть несколько заинтересовать и без того предубежденную против них публику. Именно потому, что я неоднократно бывал в положении публики Охотничьего клуба, я стремлюсь избавить себя и своих товарищей от положения Демосфена, пытающегося перекричать шум моря, а посетителей наших спектаклей от положения зрителя, приехавшего смотреть серьезную пьесу и вместо того попавшего на народное гулянье. Короче говоря, я желал бы избавить нашу публику от того глупого положения, в котором был не раз в качестве зрителя спектаклей Охотничьего клуба.