— Где он, Чан? — рявкает О’Доул.
— Майами. Саут-Бич28.
Майами? Сёрен ненавидит пляж.
Я смутно ощущаю руку Коннора на своем плече, слышу О’Доула, призывающего агентов вернуться в комнату, бурную деятельность вокруг меня, когда все начинают говорить одновременно. Слова окатывают меня, как вода, бессмысленной мешаниной шума.
«Я так сильно скучал по тебе. Моя свирепая маленькая воительница. Любовь моя».
Воздух. Мне нужен воздух.
Я вскакиваю на ноги. Коннор следует за мной.
— Табби?
Его голос напряжен от беспокойства, но я не могу думать об этом сейчас. Я вообще не могу думать, не могу дышать, я едва могу переставлять ноги.
Срань господня, заберите меня из этой комнаты, пока я не закричала…
Меня подхватывают на руки.
— Что…
— Я держу тебя, — говорит Коннор. Тут я понимаю, что была на грани обморока. Мои ноги такие же деревянные и бесполезные, как и всё остальное во мне.
Словно инстинктивно понимая, что мне нужно убраться как можно дальше из этой комнаты, Коннор выходит из кабинета, неся меня на руках. В коридоре он останавливается, оглядываясь по сторонам.
— На улицу, — говорю я, часто и неглубоко дыша.
Коннор сжимает меня в объятиях.
— У тебя учащенное дыхание. Если ты не будешь контролировать его, то потеряешь сознание.
Я делаю глубокий вдох, затем длинный выдох. Кажется, это помогает мне прояснить голову, поэтому я повторяю это.
— Хорошо. Продолжай в том же духе.
Коннор снова начинает идти. Мы движемся по коридору, пока не добираемся до лифтов. Он поднимает колено и нажимает им на кнопку вызова, и я отвлекаюсь от надвигающегося нервного срыва, потому что меня поражает, как он может стоять на одной ноге и прижимать колено к кнопке на стене высотой по пояс, держа на руках взрослую женщину, и при этом даже не кренится.
Между вдохами я прохрипела: — Ты занимаешься пилатесом? У тебя потрясающее равновесие.
— Йога.
Он отвечает с невозмутимым выражением лица, так что я знаю, что он не шутит. Я представляю Коннора – накачанного мачо – на коврике для йоги, выполняющим приветствие солнцу и позу «собака мордой вниз», и смеюсь. К сожалению, я выбрала неподходящий момент, потому что как раз вдыхала воздух, и начала кашлять, сильно, до рвотных позывов, так что Коннор сказал: — Ого — и встревоженно посмотрел на меня.
— Отпусти меня, — прохрипела я, задыхаясь.
Он осторожно ставит меня на ноги, а затем кладет руки мне на плечи, чтобы поддержать. Я прислоняюсь к стене и кашляю, пока наконец не перевожу дух и не смотрю на него. Мои глаза слезятся, а лицо покраснело.
— Я думал, ты сейчас выкашляешь легкое, принцесса.
Его голос звучит небрежно, но выражение лица совсем другое. Он обеспокоен. Действительно обеспокоен.
В моей груди разливается приятное чувство. Это определенно лучше, чем то, что было несколько мгновений назад.
Я выпаливаю: — Спасибо.
Его лоб морщится.
— За то, что сказал, что ты выкашляешь легкое?
— За то, что вытащил меня оттуда. И за то, что ты…
Я пытаюсь подобрать подходящее слово, но Коннор подсказывает его прежде, чем я успеваю что-либо придумать.
— Поддерживаешь?
— Да, — говорю я, когда раздается сигнал лифта и двери открываются. — Поддерживаешь. Спасибо.
Какое-то время он пристально смотрит на меня. Словно только сейчас осознав, что его руки все еще на моих плечах, Коннор отстраняется, засовывает их в карманы и откашливается.
— Конечно. Для этого и существуют друзья.
Друзья. Почему эти шесть букв, расположенные именно в таком порядке и произнесенные именно таким тоном, должны так сильно раздражать меня именно в этот момент, я не хочу разбираться.
Да, я буду отрицать, большое вам спасибо. Это сильно недооценено.
Мы заходим в лифт. Двери закрываются. Коннор нажимает кнопку первого этажа. Мы стоим рядом, слушая по-настоящему отвратительное музыкальное исполнение песни The Rolling Stone «Under My Thumb», пока кабина лифта спускается.
Я стараюсь не придавать этому никакого значения.
Когда двери открываются, Коннор спрашивает: — Куда?
Его предположение о том, что куда бы я ни направлялась, туда направляется и он, не раздражает меня так сильно, как должно было бы. На самом деле, я благодарна за это.
Я не хочу оставаться наедине со своим разумом прямо сейчас. Я не могу ему доверять и не знаю, какие трюки он может со мной проделать, какие безумные воспоминания он может вызвать.
— В бар, — решаю я в порыве вдохновения. Я смотрю на Коннора: — Отведи меня в бар.
Он медленно моргает, проводит рукой по щетине, покрывающей подбородок.
— Я думал, ты не употребляешь алкоголь, принцесса.
Я проталкиваюсь мимо него к дверям вестибюля и свободе.
— Да, но это было тогда, а сейчас – другое дело.
— Конечно, — доносится у меня за спиной его ироничный голос. — Дай мне только надеть шейный бандаж, и я тебя догоню.
Впервые за несколько часов – или дней? – на моем лице появляется улыбка. Она едва заметна, но она есть, и всё благодаря Коннору.
Моему хорошему «другу» Коннору, который мне, возможно, действительно нравится, в котором я нуждаюсь и которого хочу гораздо больше, чем я когда-либо признаюсь.
Потому что, если что-то пойдет не так в плане О’Доула по поимке Сёрена, мне придется вмешаться.
И тогда я больше никогда не увижу своего «друга».
***
Я с отвращением смотрю на рюмку в своей руке. Она наполовину наполнена мерзкой черной жидкостью под названием Jäegermeister, от которой до сих пор щиплет ноздри и першит в горле из-за горького вкуса, напоминающего сироп от кашля, который больше подходит для яда, чем для пищевого продукта.
— Это самая отвратительная вещь, которую я когда-либо пробовала. Как люди могут пить это дерьмо? И зачем за это платить? Фу!
Коннор усмехается, сидя напротив меня в кабинке модного бара, который он выбрал.
— Его не нужно смаковать. Его нужно выпивать залпом, как устрицу. Проглотить одним махом.
Я качаю головой и отхлебываю воду из стакана, который официантка принесла с напитками.
— Боже правый. Это просто отвратительно. На вкус как расплавленный восковой мелок и мятная жидкость для полоскания рта. С добавлением лакрицы и каких-то странных полевых трав, чтобы было еще противнее. Как они могут продавать это людям? Готова поспорить, это вызывает рак!
Коннор откидывается назад, взбалтывает виски в стакане, принюхивается к нему, а затем делает большой глоток.
— Думаю, это дело вкуса, — протягивает он, и в его голосе слышится сдерживаемый смех.
Я резко смотрю на него. Он смотрит на меня в ответ с мягким выражением лица, но в глазах ярко поблескивают огоньки.
— Ты… Боже мой. Ты придурок.
Он невинно моргает.
— Что?
— Ты специально выбрал для меня самый отвратительный напиток, не так ли?
На его щеке образуется ямочка.
Я узнаю ее. И теперь мне хочется влепить Коннору пощечину… хотя часть меня также считает это забавным. Я совершенно отчетливо представляю, что поступила бы с ним точно так же, если бы ситуация была обратной.
— Ты мог бы довести девушку до шизофрении, ты в курсе? — бормочу я, сверля его взглядом.
— Я? — фыркает он. — Кто бы говорил.
— Заткнись.
— А ты заставь меня.
— Не искушай меня. Серьезно, я уложу тебя на лопатки прямо на глазах у всех этих симпатичных яппи, прежде чем ты успеешь сказать: «Стероиды – мое всё».
Коннор снова фыркает, громче.
— Я не принимаю стероиды, Табби. Эти мышцы… — Он демонстративно сгибает руки, так что выпирают его бицепсы, большие, как валуны. — Эти малыши на сто процентов настоящие. Мне просто повезло с генетикой.
Не обращая внимания на своего парня, который изучает меню, эффектная блондинка, сидящая в кабинке напротив нас, достает телефон и незаметно фотографирует Коннора. Заметив, что я хмуро смотрю на нее, она краснеет и отводит взгляд.
