Через ее правую руку перекинута белая сумочка с огромным логотипом мультяшной кошки на клапане. Потому что ничто так не кричит, что я взрослый человек с серьезным эмоциональным багажом, — как Hello, мать ее, Kitty.

Табби замечает меня. Ее губы кривятся в подобии, вероятно, отвращения. Я усмехаюсь, наблюдая, как она направляется ко мне через бар, в то время как дюжина голов поворачивается ей вслед.

Черт. Она знает, как использовать свои бедра.

Табита останавливается рядом со мной и бросает свою сумку на стойку с враждебным стуком.

— Ты мог бы воспользоваться этим новомодным изобретением под названием телефон, чтобы связаться со мной, вместо того чтобы тратить время на поездку в Вашингтон, придурок.

— Но тогда я бы не смог увидеть тебя во всей твоей красе, милые…

Она бросает на меня взгляд, от которого мог бы увянуть урожай.

Я исправляю фразу на: — …Табби.

Бармен, чувак с шикарными отросшими усами, которые сейчас в моде и которые я чертовски ненавижу, подходит, улыбаясь.

— Что вам принести? — спрашивает он у сисек Табби.

Я рычу: — Johnny Walker Blue Label и крепкий кусок веревки.

Бармен хмуро смотрит на меня.

— Веревки?

Я наклоняюсь к нему ближе.

— Чтоб сделать петлю.

Его кадык дергается, когда он сглатывает. Он смеется – смех звучит так, словно он кашляет, – и убегает.

Табби вздыхает рядом со мной.

— Такой же очаровательный, как всегда, я вижу.

— Мудак вел себя неуважительно, — бормочу я, глядя на его удаляющуюся спину.

— Мужчины ничего не могут с собой поделать, Коннор. Сиськи – это криптонит вашего пола. Я не принимаю это на свой счет.

Всё еще злясь, я смотрю на нее.

— А я принимаю. Ты могла бы быть моей девушкой, и этот придурок об этом знает.

Она выгибает изящную бровь.

— Конечно. В альтернативной вселенной, где мой IQ не приближается к двум сотням баллов, а ты не неуклюжий неандерталец с комплексом бога и слишком большим количеством пар брюк-карго, я полагаю, это могло бы быть возможным.

Теперь моя очередь приподнимать бровь.

— Ты не в том положении, чтобы критиковать мой гардероб, милая. Что это за хрень у тебя в пупке, рыболовная приманка? Ты ловишь большеротого окуня?

Я подозреваю, что Табби хочет рассмеяться. Она сжимает губы, словно сдерживая озорную улыбку. Вместо этого она невозмутимо говорит: — Эй, это не я всегда одеваюсь так, будто иду на военные похороны. Ты же понимаешь, что одежда бывает не только черного цвета, верно?

— Я надену что-нибудь другое, кроме черного, когда сделают что-нибудь потемнее.

Бармен возвращается с моим виски. Не отрывая взгляда от стойки, он вежливо спрашивает Табби: — А что я могу вам предложить, мисс?

Она бросает на меня кислый взгляд. Я усмехаюсь.

— Воду со льдом и лимоном, пожалуйста.

— Воду со льдом? — спрашиваю я, когда бармен уходит.

Что-то странное мелькает на ее лице, появляется, но быстро исчезает.

— Я не пью алкоголь.

— Дай угадаю. Ты веган?

Она кривит губы.

— Я тебя умоляю. Я ем так много мяса, что меня можно назвать мясоедом. И какое отношение имеет вода со льдом к веганству?

— Какого хрена я должен это знать?

Табби мгновение изучает мое лицо, а затем говорит: — Когда-нибудь я спрошу, что ты имеешь против слов «что» и «как». А пока почему бы тебе не рассказать, зачем ты здесь.

Она садится на стул рядом со мной, скрещивает свои длинные ноги, подпирает рукой подбородок и ждет.

Я почти чувствую, как у старика позади меня начинается сердечный приступ. Должно быть, пялится на ее ноги. Они чертовски эффектны, если я могу так выразиться.

— У меня клиент, — говорю я. — Высокого уровня. С деликатной ситуацией. Я знаю, что после Виктории ты стала фрилансером, и до меня дошли слухи, что ты отлично справляешься. Сегодняшний день доказывает, что я был прав.

Она пытается не выглядеть самодовольной из-за последней части, но ей это не удается.

— Что за ситуация?

Я качаю головой.

— Это секретная информация, если только ты не поставила галочку в нужном месте.

— В чем заключается эта работа?

— Посмотри мой предыдущий ответ.

Табби смотрит на потолок, словно ожидая божественного вмешательства. Через мгновение, в течение которого я представляю, как она считает до десяти, сдерживая желание ткнуть мне в глаз блестящей приманкой, прикрепленной к ее пупку, она говорит: — Ты можешь хотя бы сказать мне, кто клиент?

— Миранда Лоусон.

Глаза Табби расширяются.

—Та самая Миранда Лоусон?

Я знал, что это ее зацепит. Нет ничего, что нравилось бы Табите Уэст больше, чем еще одна стерва, которой пришлось прокладывать себе путь наверх через груду мужских трупов.

— Ага.

Бармен ставит перед ней стакан воды и уходит, не сказав ни слова. Она делает глоток и задумчиво хрустит кубиком льда.

— Значит, работа в Лос-Анджелесе.

— Может быть. А может быть, и нет.

— Я буду работать на ее киностудии?

— Этого я тебе сказать не могу.

— Что еще ты можешь мне сказать?

— Это всё.

Она смотрит на меня, как на полного идиота.

— Ты ожидаешь, что я соглашусь на работу, не основываясь ни на какой информации, кроме имени.

— Платит полмиллиона.

Это фраза заставляет Табби замереть. Она сидит со стаканом на полпути ко рту, а затем медленно ставит его на стол и смотрит на меня.

— Никто не платит полмиллиона за пробу пера.

— Я и не говорил, что это проба пера.

Она изучает мое лицо, но не находит ничего такого, чего бы я не хотел, чтобы она увидела.

— Ты должен рассказать мне что-то еще, Коннор. Я не рискую понапрасну. Я так не работаю.

Табби серьезна. Я вижу это. Оттягивая время, я делаю глоток виски. Мгновение я наслаждаюсь жжением, обдумывая свой ответ.

— У тебя есть определенный набор навыков, необходимый для этой работы. Никто из моих парней не может делать то, что умеешь ты.

— Ты не можешь делать то, что умею я, — парирует она, бросая мне вызов.

Я знаю многих мужчин, которые никогда бы не признали, что женщина в чем-то лучше их. Но я достаточно мужественен, чтобы признать правду.

— Никто не может сделать того, что можешь ты, Табби.

Она моргает.

Я чувствую брешь в ее броне и использую свое преимущество.

— Я вылетаю утром. Завтра у меня встреча с Мирандой Лоусон. Если всё пойдет хорошо, то, возможно, через неделю работа будет закончена. Тогда ты сможешь вернуться к своей жизни и больше никогда меня не увидишь. Только станешь на полмиллиона долларов богаче.

Она фыркает.

— Мне не нужны деньги. Я могу больше не работать, если я захочу.

Это еще один вызов. Поэтому я бросаю ей вызов в ответ.

— Хорошо. Но я уверен, что ты бы сошла с ума, если бы тебе не нужно было разгадывать головоломку. Верно?

Секунду Табби не отвечает. Затем отворачивается и бормочет: — Чушь собачья тебе не идет, морпех.

Я слегка беру ее за подбородок, поворачиваю ее лицо и смотрю ей прямо в глаза.

— Ты самый умный человек из всех, кого я когда-либо встречал. Я включаю в это утверждение и себя, а я чертовски умный. Я хочу, чтобы ты взялась за эту работу. Я бы не стал просить, если бы не знал, что ты идеально подходишь для нее.

Табита молча смотрит на меня в ответ. Между ее бровями пролегает морщинка. Когда она прикусывает свою полную нижнюю губу, я понимаю, как близко мое лицо к ее.

У нее есть родинка возле правой брови, крошечное идеальное пятнышко бархатисто-коричневого цвета. В остальном ее кожа безупречна. Я бы сказал, что она кремовая.

А эти глаза, боже правый, эти глаза, которые могут превратить мужчину в камень, могут также разжечь в нем воображение.

Вдыхая запах ее кожи, сидя так близко, глядя в эти глаза лесной кошки, мое воображение определенно разгорается.

Табби резко отстраняется. Она облизывает губы, сглатывает и снова обращает внимание на свой стакан с водой. Ровным голосом она говорит: — Ну. Спасибо за это, но я работаю одна. И еще я только что вспомнила, что ненавижу тебя. — Она допивает воду одним глотком, как виски, встает и, не глядя на меня, говорит: — Увидимся в другой жизни, морпех.