Я тяжело вздыхаю. Справедливо. Но легче от этого все равно не становится.

Служба заканчивается куда быстрее, чем мне бы хотелось. Шестеро мужчин, сидевших в первых двух рядах, поднимают черный лакированный гроб с вычурной золотой отделкой и несут его по проходу к выходу. За ними идут, как я предполагаю, настоящие родственники, а не мафиозная «семья».

Я краем глаза смотрю на Саверо, когда он проходит мимо, но его взгляд даже не задерживается на мне. Это заставляет чувствовать себя невидимой и напряженной, будто я стою на краю бездонной ямы, в которую вот-вот провалюсь, и никто меня не вытащит.

Я опускаю глаза, прежде чем проходит остальная часть его семьи. Я пока не готова смотреть им в лицо. После сегодняшнего у меня будет вся жизнь, чтобы их узнать. А сейчас… сейчас я хочу хоть немного еще побыть в неведении.

Папа встает и жестом подзывает Аллегру с сестрами к выходу, а потом переводит на меня полный ожидания взгляд. Он наконец замечает, во что я одета, и по его сдавленному фырканью невозможно понять, одобряет он или нет. Впрочем, неважно, в том платье, которое выбрала Аллегра, я бы просто не выдержала этот день.

— Помни, о чем мы говорили, — строго шепчет он, почти не шевеля губами. — Будь сосредоточенной. Говори только, если к тебе обратились. И всегда будь вежливой и учтивой.

Я тяжело вздыхаю, опустив плечи:

— А разве я бывала другой, папа?

Он берет меня под руку и ведет к выходу, где Саверо разговаривает со священником. За пределами церкви гроб несут через лужайку к кладбищу, где его опустят в землю.

Мы останавливаемся в стороне от прохода и ждем. Папа, возможно, считает это проявлением вежливости, но по мне — это слабость. Меня тошнит от того, как мы уже начинаем ходить на цыпочках вокруг человека, который, по сути, отжимает у нас семейный бизнес.

Наконец, священник кивает в нашу сторону, и Саверо оборачивается. Его взгляд сразу цепляется за меня, скользит вниз, оценивая наряд, а потом медленно поднимается обратно к лицу. Его выражение почти не меняется.

— Синьор Ди Санто, — говорит папа и подталкивает меня вперед. — Познакомьтесь с моей старшей дочерью, Трилби Кастеллано.

— Очень приятно, — произношу я максимально вежливо. — И… примите мои соболезнования.

Мои слова заставляют его на мгновение замереть, и в его глазах вспыхивает тень боли, но так же быстро она исчезает, и он оглядывает меня с головы до ног, как будто я закуска, которую он не заказывал, но все равно съест, хотя и с некоторой неохотой.

— Взаимно, мисс Кастеллано. И… благодарю.

В церкви осталось всего несколько человек, но все они с жадным любопытством наблюдают за нашей натянутой первой встречей. Я чувствую себя неловко и немного подташнивает. Вот он, человек, за которого я выхожу замуж. С которым проведу всю оставшуюся жизнь. От этой мысли у меня внутри все переворачивается.

— Церемония была очень красивой, — говорю я, по привычке пытаясь заполнить неловкую тишину.

— Да, прекрасной, — вторит папа. — Благодарим за приглашение в церковь.

Саверо смотрит на меня со стоическим выражением лица.

— Это было логично. В любом случае нам пришлось бы собрать семьи, чтобы отметить нашу скорую помолвку. Почему бы не убить двух зайцев одним выстрелом?

— Для нас это честь, — говорит папа, а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Терпеть не могу видеть, как он угодничает перед этим человеком, зная, что тот делает с нашей семьей.

Саверо пожимает плечами, будто все это пустяк:

— После будет простой фуршет в «Гранд», затем тост в честь моего отца, а потом мы объявим о помолвке.

— Прекрасно, — отвечает папа и похлопывает меня по руке.

Вокруг нас бесшумно снуют фигуры в костюмах, готовясь к следующей части похорон к захоронению. Один из них уже почти прошел мимо, когда Саверо хлопает его по спине. В голове все еще звучат наставления папы, и я не смею отвести взгляд от Саверо — но нечто неземное тянет мое внимание вправо.

Эта самая «спина» поворачивается… и ледяной воздух вспыхивает жаром.

— Fratello², познакомься с моей невестой…

Мне хватает одной секунды, чтобы узнать этого мужчину. И в ту же секунду весь воздух покидает мои легкие.

Я уже видела эти глаза цвета бароло³. В них все еще дрожит тонкая грань между желанием помнить и стремлением забыть, они утопают в синих лагунах и темных, цепких взглядах. Мозг лихорадочно копается в воспоминаниях, пока обрывки не обрушиваются на меня лавиной. Бар «У Джо». Темноволосый незнакомец с взглядом, который жег кожу, и словами, что прощупывали мою душу.

— …Трилби Кастеллано. — Голос Саверо звучит так далеко, будто я пробираюсь к нему по длинному туннелю.

Кажется, с моего лица ушла вся краска. Эти насыщенные, глубокие глаза не выдают ни единой эмоции, пока стыд разливается по венам. В эту секунду я вижу, что он думает. Он смотрит на пьяную. На ту, кто недостойна ни его семьи, ни его брата.

Он поднимает руку:

— Мисс Кастеллано, — протягивает он лениво. — Рад знакомству.

Я моргаю. Мы уже встречались, но он предпочел не упоминать об этом.

— Это Кристиано, мой брат, — говорит Саверо.

Я вкладываю ладонь в руку Кристиано, и он сжимает ее, так крепко, обжигающе, пуская огонь по всей длине моей руки.

— Кристиано, — выдыхаю я. — Очень приятно.

Эти темные, глубокие глаза смотрят на меня безразлично, пока кровь приливает к щекам. Секунды тянутся, а он все не отпускает моей руки. Его кожа греет, как воспоминание, которое не дает забыть, а само ощущение, будто он снова держит меня в объятиях, делает мои кости мягкими.

Я пытаюсь выдернуть руку, но он удерживает ее, и уголок его губ чуть поднимается в едва заметной усмешке. Лишь когда я чувствую, как папин взгляд впивается в нашу сцепку, Кристиано отпускает.

Ладонь тут же становится холодной. Мне уже не хватает тепла его прикосновения.

— Простите, синьор… — к нам пробирается коренастый лысеющий мужчина с беспокойным взглядом. — Церемония вот-вот начнется.

У Саверо подергивается правый глаз, прежде чем он переводит на мужчину взгляд. Его челюсть сжата, как сталь, тело пугающе спокойно. Именно поэтому следующее мгновение заставляет мое сердце остановиться.

— Что я говорил тебе про то, чтобы перебивать меня, Франко?

Мужчина вздрагивает, будто его ударили.

— Я… извините, синьор. Я просто…

Саверо не обращает внимания на его сбивчивое бормотание и продолжает тем же снисходительным тоном:

— А что я особенно не люблю делать?

Франко сглатывает, и, поскольку в церкви воцарилась тишина, я слышу, как движется у него в горле.

— Эм… повторять, синьор?

Он отшатывается назад и натыкается на скамью. Его лицо искажено первобытным страхом.

В одно мгновение Саверо вытаскивает что-то из кармана пиджака. Мой взгляд цепляется за вспышку серебра, прежде чем лезвие вонзается в бок шеи Франко, а затем тянется вниз по груди до самой грудины.

Глаза Франко распахиваются от шока. Он жив, и в то же время его только что распороли.

Мое дыхание сбивается, и я резко сжимаю губы. Я вцепляюсь взглядом в лицо Франко, это единственное место на нем, которое не пульсирует из-под кожи.

Кто-то протягивает Саверо безупречно белый платок, и он вытирает кровь с лезвия, прежде чем снова спрятать его в карман пиджака. Я чувствую, как напряжение пульсирует в теле папы, пока мы оба стоим рядом, словно нежелающие быть свидетелями зрители.

У Франко подгибаются ноги, и деревянная скамья скрипит под его весом. Но прежде чем он успевает осесть на пол, Саверо кладет ладонь ему на горло, вонзает пальцы внутрь, и выдергивает яремную вену.

Наконец я нахожу в себе силы отвести взгляд. Я не поворачиваю голову, что-то внутри подсказывает, что если это испытание, то малейшее движение станет мгновенным провалом. Вместо этого я устремляю взгляд за плечо Саверо. Но я ничего не вижу. Все внимание уходит внутрь, в отчаянную борьбу с подступающими слезами. Перед глазами вспыхивает лицо мамы, и я так сильно кусаю губу, что чувствую вкус крови. Ледяной холод обвивает меня, поднимая дыбом все волосы на теле.