— Покажи ему, что такое неподобающе, девочка.

Я тянусь, чтобы схватить ее за руку, внезапно мне совсем не хочется оставаться с ним наедине, но ее уже нет.

Сердце бьется где-то у самого горла, а пульс соперничает с тяжелым басом, отскакивающим от стен клуба.

Каждый шаг Кристиано, приближающий его ко мне, будто вытягивает из легких все больше воздуха. Когда между нами остаются считанные сантиметры, и мне приходится задирать голову под неудобным углом, чтобы встретиться с ним взглядом, я уже чувствую головокружение.

— Что ты творишь? — Его веки полуприкрыты, радужка кажется почти черной под неоновым светом, а голос низкий, срывающийся в рычание, которое вибрирует под моей кожей.

Я сглатываю теплый воздух.

— Провожу вечер с подругой.

Его слова звучат, как выстрел:

— Где остальная часть твоего платья?

— В туалете.

Его зрачки остры, как камни, но за ними все равно пляшет целый мир раздражения.

— У тебя десять минут.

У меня перехватывает дыхание.

— До того, как ты уйдешь? — Я сама ошеломлена своим тоном. Я никогда в жизни не говорила с мужчиной так. Никогда не дразнила никого подобным образом и не флиртовала так нагло. И уж точно не стоит напоминать себе о том, что я принадлежу самому могущественному мужчине Нью-Йорка, а играю с его братом. Если бы мои ночи и так не были заняты прокручиванием того ада, через который я прошла, это стало бы материалом для кошмаров.

Его грудь ровно поднимается и опускается с каждым выверенным вдохом.

— До того, как я вытащу тебя отсюда к чертовой матери.

Я уже зашла слишком далеко и сейчас так глубоко увязла, что едва ли вижу хоть какой-то смысл отступать на этом этапе.

— Почему десять минут? Почему ты просто не вытащишь меня прямо сейчас?

Он наклоняется так близко, что я чувствую щетину его щеки у себя на лице.

— Потому что я подумал, ты захочешь попрощаться со своей подругой. А я как раз видел, как она исчезла через черный ход с одним из солдат моего брата.

Что?

Она даже не будет знать, кто он такой, а я не могу позволить ей влезть в это семейство. Если я не могу спасти себя, то хотя бы смогу спасти Сандрин.

Я делаю шаг назад и упираюсь в бар. Его тело словно смыкается вокруг меня, загоняя в этот крошечный промежуток. Его ладонь ложится мне на грудь, и от точки соприкосновения кожа вспыхивает жаром. Он не давит сильно, но это предупреждение.

Не смей, блядь, двигаться.

Его теплый низкий голос вибрирует прямо у моего уха.

— Он молодой. Она горячая. Дам ему максимум пять минут.

Что-то внутри болезненно сжимается. Он сказал, что Сандрин горячая.

Ну да, она правда горячая. Она сногсшибательно красивая. Он бы не был нормальным, живым мужчиной, если бы не заметил это. Но почему меня это задевает так сильно, что, кажется, мне нужны обезболивающие, чтобы снять эту тесноту в груди?

Я заставляю себя сосредоточиться на том, что он только что сказал.

— Они вышли? Ну, вместе?

Я чувствую, как он улыбается, скользя губами вдоль моей линии челюсти.

— Ага.

Влага собирается в моем белье, и румянец вспыхивает от груди до самой линии волос. Какого черта? Она же моя лучшая подруга, почему мне кажется, что меня это заводит? Да мне плевать, когда и где она получит свое удовольствие, лишь бы она была в безопасности.

Он не отстраняет свой горячий выдох от моей кожи, и я поворачиваю голову. Мне нужен воздух. Мне нужно остыть. Наматывая на палец пару прядей розовых волос, я выдыхаю самое дерзкое, что только приходит в голову:

— И зачем ты вообще хочешь вытащить меня отсюда? Это же не за тебя я собираюсь выйти замуж.

Его силуэт будто становится плотнее, и от него исходит жар.

— Можешь считать, что за меня.

У меня перехватывает дыхание. Щеки пылают.

Его рука ложится мне на шею и сжимает ее крепко:

— Ты выходишь замуж за Ди Санто. И не просто Ди Санто.

Раздражение царапает по остаткам моего терпения.

— Если я еще хоть раз услышу, что это потому, что я выхожу замуж за дона... — начинаю я, но в тот же миг ощущение его губ, скользящих по раковине моего уха, заставляет мой живот провалиться вниз.

— Ты выходишь замуж за моего брата. Мою плоть и кровь…

Дрожь пробегает по животу и бьет прямо между ног.

— Ты будешь относиться к нашей фамилии — к моей фамилии — с уважением.

Мой взгляд сужается до вен на его шее. Они вздуваются и бьются под кожей. И для человека, на котором я еще ни разу не видела ни капли настоящего пота, его кожа подозрительно блестит влажным сиянием.

Во мне просыпается извращенное желание провести языком линию от его ключицы до мягкой кожи под ухом. Это не первый раз, когда мне приходит в голову сделать с этим мужчиной что-то настолько неприличное, и эти странные порывы выбивают почву из-под ног. Я могу только надеяться, что они исчезнут, когда я привыкну к его присутствию.

Когда я стану частью его семьи.

Я отклоняюсь назад, чтобы посмотреть ему в глаза. Его челюсть такая же крепкая, как и хватка.

— Сколько минут у меня теперь? — спрашиваю я, опуская веки.

Его зубы медленно сжимаются.

— Пять.

— Ты отпустишь меня?

Он глубоко вдыхает.

— Куда?

Я бросаю взгляд на танцпол.

— Я пришла сюда танцевать, так что, если ты не против...

Его хватка ослабевает, но вместо того, чтобы убрать ее полностью, он прижимает ее к моему горлу и проводит пальцами вниз, к ключице. Она задерживается там всего на секунду, но этого хватает, чтобы по коже пробежал холодок, когда он убирает ее и засовывает глубоко в карман.

Он отходит в сторону и следит за мной, пока я прохожу мимо него к краю танцпола. Я не знаю здесь никого, кроме Сандрин и ее двух подруг, но внутри вспыхивает неудержимое желание выпустить пар, избавиться от той напряженности, которую этот мужчина завел внутри меня.

Как по божественному вмешательству, начинает играть Chandelier Сии, и я теряюсь в музыке гораздо легче, чем ожидала, чувствуя на себе прожигающий взгляд Кристиано, прикованный к каждому моему движению. Я закрываю глаза и позволяю бедрам двигаться в вызывающем ритме. Ноги расходятся, и подол платья задирается выше линии ягодиц. Кожа на бедрах горит, и я знаю, что он смотрит.

Я мгновенно становлюсь зависимой от этого ощущения. Его безраздельное внимание кажется опасным. Для человека, который презирает любое проявление насилия, я внезапно хочу ощутить его злость, или то, что заставляет его обращаться со мной именно так, в любой форме, какой только смогу получить.

Тепло окутывает меня сзади, но я слишком растворена в музыке, чтобы задуматься об этом, окруженная потными телами, двигающимися в такт басу. Чьи-то руки ложатся на мои бедра, двигаясь вместе со мной, пока я вращаюсь. Я чуть приоткрываю веки и краем глаза вижу Кристиано, все еще стоящего у бара. С этого ракурса его скулы выглядят как лезвия, а взгляд кажется еще темнее.

Я позволяю тому, кому принадлежат эти руки, придвинуться ближе, пока не чувствую, как что-то упирается мне в поясницу. Это ощущается неприлично и слишком интимно, но я зашла уже слишком далеко…

В, пожалуй, самом нехарактерном для себя поступке, я выгибаюсь навстречу, наслаждаясь ощущением чужого возбуждения у себя за спиной, пока купаюсь в раскатистом, гремящем взгляде другого мужчины.

Музыка становится моим оправданием. Я полностью теряюсь в ней, проживая этот момент через ритм. Мои пальцы переплетаются с его на бедрах, и я откидываю голову на плечо.

Короткие, резкие вдохи срываются у самого моего уха:

— Блядь, ты такая сексуальная.

Я лениво улыбаюсь и смотрю на Кристиано, скользя по напряженному члену другого мужчины. Я настолько теряюсь в этом моменте, что мозг не успевает за тем, что видят глаза, пока не становится слишком поздно.

Со всех сторон раздаются крики, а руки на моих бедрах исчезают, лишая меня равновесия.