— Нельзя! — Милена чуть не подпрыгнула.

— Запрещаю! — вторила ей Ольга, и обе вцепились в ремни, как будто это могло их защитить.

— А я вот думаю, — продолжал Максим уже нарочито медленно, — что господин-то сам тоже хочет знать. Раз он уже третий раз спросил.

— Я… — начал я, но слова застряли в горле. Всё вокруг было как в сцене из дешёвой романтической новеллы: девушки красные, Максим ухмыляется, а я — один-единственный, кто не понимает сути.

В салоне повисло напряжение, но дальше разговор сам собой затих. Девушки демонстративно отвернулись к окну, Максим хмыкал себе под нос, а я сидел позади него, сжимая кулаки и всё сильнее ощущая, что кругом намёки, недосказанность, а я в центре и ни черта не понимаю.

Интерлюдия. Еще один кто хочет знать ответ

#@%&!!!

%%$#!!!

***!!!

Максим, сука, я тебя ненавижу!

Я, мать вашу, ради этого бежал по верхам, как дебил. Прыжок, ещё прыжок. Ветки под ногами, дорога внизу, колонна ревёт моторами. А я держусь рядом, не рвусь вперёд — специально, чтоб не потерять их.

Имплант в башке зудит. Уши этой тварюги — нетопыриса. Вживил себе когда-то, и теперь слышу всё, что шепчут, даже через металл и стекло. Вибрации идут, картинка собирается сама: кто где сидит, кто двинулся, кто вздохнул. Милена справа, Ольга рядом, господин — за Максимом. Я их не вижу, но чувствую — будто сам там, в салоне.

И вот они начали! Я прямо вижу, как краснеют. Слышу их шёпот. Вот-вот скажут…

Ага! Максим подхватил! Подколы, ехидство, девки возмущаются. Я уже тру ладони, жду: «Ну всё, сейчас, сейчас скажут!»

И что?!

Ни х@#а!

Максим, ты скотина, ты обязан был спросить! Ты уже довёл их, сука, до визга, Эхо у Милены вспыхнуло так, что даже мои импланты запищали, а ты?! Ты взял и заткнулся!

Да мне самому интересно, мать вашу! Я ж слышал эти их разговоры ночами, когда они думают, что одни. Споры, детали, кто ближе, кто лучше, кто главнее. Мне уже самому мерещится, будто я там стоял рядом и видел всё.

Но нет!

Они замолчали.

Тишина.

И я бегу дальше по деревьям, держусь рядом, уши зудят, сердце колотится, а в голове одна мысль:

С КЕМ ИЗ НИХ ЕМУ БОЛЬШЕ ПОНРАВИЛОСЬ ТРАХАТЬСЯ?!

Чёрт, даже не смешно.

Василек, я тебя ненавижу.

Конец. Интерлюдия.

С последней фразы так никто больше и не произнёс ни слова. Напряжение висело в воздухе, но постепенно начало спадать. Максим, сидевший впереди, переключился в рабочий режим — перестал подшучивать и всё внимание отдал дороге, колонне, безопасности перевозки моей персоны из точки А в точку Б.

Рации молчали. Машины катились ровно. На трассе не попалось ни встречных, ни попутных — словно нам нарочно расчистили коридор. И в этом не было ничего удивительного: я почти не сомневался, что Кирилл Евгеньевич постарался. Было бы странно, если бы императорская канцелярия не обеспечила чистую дорогу в день, когда я должен попасть к Императору. Умирать сегодня мне точно не положено.

До Красноярска оставалось километров пять, когда я не выдержал:

— Ну так… о чём вы всё-таки говорили?

— Мы не скажем! — выкрикнули они в унисон.

Максим заржал так, что в машине задребезжали стёкла. И будто в ответ на его смех из леса донёсся треск: с сухим хрустом сломилось дерево, рухнуло, ломая ветви и поднимая стаю птиц.

Колонна машин замедлилась, но угрозы не последовало. Просто дерево, завалившееся в стороне от дороги.

И всё же… на миг мне даже показалось, что в этом треске я расслышал чужой голос. Словно кто-то с яростью выкрикнул: «Сука!» или даже: «Василёк, я тебя убью!»

Я моргнул, отогнал наваждение.

Максим хмыкнул, чуть заметно усмехнувшись, и снова повернулся к дороге.

А впереди уже показались первые дома Красноярска.

Мы въехали в Красноярск. И первое, что бросилось в глаза — пустота. Ни машин, ни людей. Для города такого масштаба это выглядело странно, почти нереально. Но, вспоминая, как всю дорогу трасса была пустой, я уже не сомневался: нам расчистили коридор.

Я невольно сравнил этот Красноярск с тем, что знал в своём прошлом мире. Там город был крупным, но здесь он казался раза в три, а то и в четыре больше. Точную географию я не изучал, да и смысла особого не видел, но даже по ощущениям ясно: людей здесь живёт гораздо больше, чем там, откуда я пришёл.

Строения напоминали мой мир — те же многоэтажки, те же частные дома. Разница была в планировке: чем ближе к центру, тем дороже и выше здания, с ухоженными фасадами и витражами. А чем дальше от центра, тем сильнее резал глаз контраст. Вдали уже угадывались районы, которые здесь называли трущобами.

Это удивило. В современном мире я не ожидал увидеть трущобы в прямом смысле слова — с облупленными стенами и окнами, заклеенными тряпьём. Я даже наводил справки: в таких домах люди действительно жили плохо. По сути, это были коммуналки, как в Советском Союзе: одна кухня на несколько семей, от трёх до восьми, в зависимости от размера. В лучшем случае — две комнаты на семью. Социальное жильё для тех, кто не мог позволить себе больше.

Я сам внутрь таких домов не заходил, но планировки попадались. Всё выглядело так, что человек жил там не столько ради удобства, сколько ради того, чтобы просто иметь крышу над головой.

И всё же именно такие районы меня интересовали. Род только-только начал подниматься, и мне нужны были люди. Много людей. Дешёвых, простых, тех, кто готов работать за шанс выбраться. А ближайшее место, где можно найти силу за малую цену, — это как раз трущобы.

Въезжая в город, я отметил ещё один факт. Дома, что стояли вдоль трассы, выглядели прилично: фасады аккуратные, окна целые, кое-где даже свежая краска. Всё так, словно Красноярск хотел показать нам «правильное лицо».

И я подумал: в одном мире — демократия, в другом — императорская власть, а суть не меняется. Чиновники работают по одной и той же схеме: там, где видят проверяющие, — красота и порядок, куда уходят деньги — там их видно. Но стоит заглянуть дальше… уверен, картина была бы совсем иной.

Но куда сильнее бросалось в глаза другое. Ни одного человека на улице. Ни гуляющих детей, ни торговцев, ни просто прохожих. Красноярск был огромным, но выглядел сейчас так, словно город вымер.

Я машинально бросил взгляд на окна ближайших домов — и понял: люди там есть. Много людей. Слишком много. В каждой квартире, за каждой занавеской кто-то сидел, затаившись. Их было столько, что меня невольно пробрало холодом.

Как они смогли загнать толпы людей по квартирам?

Я сосредоточился чуть дальше, и тогда стало ясно. Давление. Тяжёлое, вязкое. Заклинание высокого уровня. Я не мог разобрать его до конца, но чувствовал — это барьер. Седьмой… может, даже восьмой ранг.

А за ним — море Эхо. Сотни, тысячи струящихся потоков. Люди. Их энергия билась и переплеталась так плотно, что у меня закружилась голова. Даже дыхание стало тяжёлым, будто я слишком резко вдохнул холодный воздух.

Мне стало нехорошо. Я откинулся на сиденье, чтобы хоть немного сбить этот удар.

Ну и теперь я был полностью уверен: сегодня, как минимум, я не сдохну. Ни здесь, ни там.

Но в тот же миг напрягся Максим. Его плечи чуть подались вперёд, он что-то коротко прошептал в рацию. Слова я не разобрал, но догадался — впереди колонны и по встречной полосе встали девять машин.

Сопровождение.

Как я понял, что именно сопровождение? Да просто: если бы хотели убить, уже бы что-то прилетело. А так — ровно, спокойно, сдержанно. Но ментальные нити я почувствовал. Несколько сразу. Они не атаковали, они искали. Меня.

Рука сама дёрнулась — хотелось провернуть тот же фокус, что и в прошлый раз с менталистами. Но я вовремя одёрнул себя. Не стоит. Сейчас явно не момент.

Они нашли Максима Романовича, и после этого на нашу машину навесили щит. Я сразу ощутил его тяжесть: восьмой, может даже девятый ранг. Пробовать его читать — себе дороже. Ещё сознание потеряю в салоне, а меня в таком виде довезут к императору.