Я всё ещё стоял, прикипев к полу, а новость о браке пульсировала в голове, не давая сосредоточиться. Яков тем временем уже надел плащ, безупречно застегнул пуговицы и направился к дверям.

— Удачной поездки, молодой господин, — сказал он, едва обернувшись, и вышел.

Щёлкнул замок, мотор за калиткой зарычал глухо и размеренно. Уже на крыльце я понял — всё это было спланировано. Яков вбросил новость, не оставив ни секунды на реакцию, и тут же исчез, чтобы не дать задать ни одного вопроса.

Я вышел на крыльцо. У подножия ступеней, на аккуратной полосе брусчатки, уже ждал тёмный внедорожник. Чуть в стороне от него стоял Максим Романович, заметив меня, он шагнул ближе и коротко кивнул:

— Доброе утро, господин.

Возле машины, полубоком к нам, стояли трое дружинников — те самые, что сопровождали меня в прошлый выезд. Теперь, как говорил Яков, они будут при мне постоянно. На этот раз они были одеты куда проще: Алексей — в лёгкой куртке и свободных штанах, с арбалетом за спиной, но без привычного защитного нагрудника; Анатолий — в рубашке с закатанными рукавами и с мечом на ремне, без тяжёлого вооружения; Вадим и вовсе в летнем варианте «горки», с кобурой на поясе и пистолетом внутри. Видно было, что это не боевой выезд, а скорее обычная поездка — каждый был в том, что удобно, без единой формы. Я невольно отметил, что, когда будут первые серьёзные доходы, стоит одеть всех в единый, достойный рода вид.

— Господин, — дружно поздоровались они, когда я подошёл ближе.

— Доброе утро, — ответил я и перевёл взгляд на машину.

Салон встретил мягким сиденьем. В прошлый раз, в пикапе, кресла казались жёсткими, особенно после долгой тряски, но сегодня, отдохнувший, я устроился удобно. Да и сама машина, судя по всему, использовалась не для боевых рейдов к разлому — в ней было больше комфорта, чем в тех, что я видел у патрулей.

Дверцы хлопнули, двигатель загудел. Мы плавно тронулись, колёса зашуршали по брусчатке, и вскоре массивные створки ворот остались позади. Асфальт сменился щебёнкой, машина мягко свернула на знакомую грунтовку, уходящую в лес в сторону заводов.

Я, устроившись поудобнее, повернул голову к окну и вгляделся в эхо. Линии, тянущиеся от разлома, сегодня были спокойнее — без того напряжения, что чувствовалось в прошлый раз.

— Яков сказал, что стало безопаснее, — заметил я. — И по вашим людям вижу — одеты куда свободнее.

— Верно, господин, — кивнул Максим Романович. — После смерти монстра восьмого ранга на многие километры вокруг остаётся его аура. Мелочь и средние ранги не рискуют приближаться. А тут ещё и тьма. Эта стихия неприятна большинству тварей, так что зона, километров на двадцать, сейчас спокойная. Все затаились. Разлом у нас примерно такого же радиуса, так что почти вся территория под этой аурой. Две недели можно работать спокойно, выдавливая границы зоны ближе к эпицентру.

Я кивнул, переварив услышанное, и сменил тему:

— Яков говорил, вы расскажете про добычу.

— Да, господин, — Максим чуть улыбнулся. — Имперские оценщики прибыли ещё вчера вечером. Без них тушу восьмого ранга толком не оценишь, а перекупам отдавать — только потерять деньги. За тушу дали сорок пять тысяч, за мелких монстров — ещё десять. Кристалл силы… я не решился продавать.

— Кристалл силы? — уточнил я. — Что это?

— В монстрах с шестого ранга и выше иногда формируются кристаллы. Эхо, которое они поглощают, собирается в одном месте и уплотняется в камень. Чем выше ранг, тем больше кристалл и тем мощнее в нём энергия. В восьмом ранге, да ещё у тьмы, она особенно ценна. Такая энергия используется для подпитки щитов, техники. Это основные источники энергии. Оценщики предлагали восемьдесят тысяч, потом даже сто. Но, во-первых, по законам аристократии продать его без вашего согласия я не могу. А во-вторых… сто тысяч — смешная цена. В Москве, на аукционе, можно выручить в несколько раз больше.

Я снова кивнул, глядя на ровные линии эхо, исчезающие среди стволов леса. С такими цифрами моя идея об единой форме для дружинников уже не казалась несбыточной. Всю оставшуюся дорогу мы молчали, а я думал о свадьбе, о кристалле, о прибывшем богатстве, но прийди к какому то финальному мнению у меня не получилось. Все таки это не математическая формула, которую можно просто было решить. даже если эту формулу не могли решить сотни лет. Тут замешаны отношения с людьми, неизвестный для меня артефакт и неполное понимание финансовой ситуации в этом мире.

Мы выехали из густого леса, и дорога начала спускаться к реке. За поворотом открылись корпуса заводов. Всё выглядело довольно оживлённо, не стандартно для обычной заводской атмосферы: вдоль забора тянулся ряд припаркованных машин — от грузовиков до дорогих легковушек, которых я точно не видел в своем гараже, и вряд ли снова увижу.

Возле главных ворот толпились люди: рабочие в спецовках, какие-то чиновники, даже парочка военных в парадной форме. Несколько человек с большими чёрными кейсами и треногами явно готовили съёмку. Камеры уже стояли, объективы повернуты к проходной, словно ждали какого-то события.

— Что здесь происходит? — спросил я, не скрывая удивления.

Максим Романович только слегка усмехнулся, но отвечать не спешил. Машина медленно проехала мимо толпы, и я почувствовал на себе десятки взглядов. Мы проследовали на парковку и я понял почему была выбрана именно эта машина — вероятнее всего лучшее, что имеется в наличии. Также стало понятно, почему Яков решил отправить меня к заводам и не дал начать беседу. Хотел чтобы я приехал вовремя и не опоздал ни на минуту, зная его любовь к появления в нужное время в нужном месте. Видимо я задумался об этом слишком явно, и это смог прочитать Максим по моему лицу и теперь хищно скалится во все тридцать два.

Что-то намечается.

Утро в столице давно перестало быть временем сна. Для него — точно. С первыми сумерками уходящей ночи дворец просыпался в своём привычном ритме: шорохи шагов по коврам, короткие фразы дежурных, мягкое гудение силовых линий в каменных арках. Этого достаточно, чтобы не забывать, сколько всего держится на нём одном.

Он уже не помнил, когда в последний раз по‑настоящему спал. Организм давно перестроился: час-полтора без сновидений — и хватит. Остальное время занимают дела. Зал заседаний, карта рубежей, стол с папками. Вьюга имперской рутины не затихает ни зимой, ни летом.

Кабинет встречал холодным светом — высокие окна резали предутреннее небо на ровные полосы. На подоконнике — чайник, который он никогда не просил, но который каждое утро оказывался здесь сам собой. Император поднёс чашку, вдохнул пар и поставил обратно. Горечь — не для этого часа. Сейчас нужна ясность.

Он прошёлся по кабинету медленно, не торопясь. Старые доски пола тихо отзывались на шаги; где-то глубоко, в кладке, тянулись невидимые нити охранных плетений — их тонкий гул он различал так же легко, как дыхание рядом. Дворец был живым, доверенным организмом. И он — его нервной системой.

На столе ждали три стопки. Он на миг задержал взгляд на каждой из них и протянул руку к первой.

Южные провинции Империи всегда были полем особой игры. Здесь, ближе к торговым путям и морским портам, деньги текли быстро, а вместе с ними текли и амбиции. Местные аристократы сохраняли верность трону, но верность эта часто шла рука об руку с жадностью. Корабли с пряностями, металлом, артефактами и вином приходили в порты каждый день, и каждая бочка, каждый ящик могли стать началом маленькой войны между кланами.

Император знал, что в южных землях иногда заключают сделки, о которых предпочитают не докладывать в столицу. Тайная канцелярия регулярно приносила ему аккуратно запечатанные досье — «мини-измены», как он их про себя называл. Не заговоры и не измена в полном смысле, но шаги в сторону, за черту дозволенного. Кто-то прятал налоги, кто-то переправлял редкие артефакты на чёрный рынок, кто-то слишком тесно общался с купцами из соседних держав. Формально всё это можно было раздавить одним приказом, но он выбирал моменты, когда стоило ударить, а когда — позволить жадности увести их в сторону от более опасных мыслей.