— Значит, необязательны… — я прищурился. — То есть ты меня просто заставил? Мягким, но настойчивым способом подвёл к этому?

— Молодой господин, — Яков чуть развёл руками, как будто отводя удар, — вы о чём? Я лишь упомянул, что это брачный ритуал.

— Ага, а я сам, по-твоему, внезапно решил, что надо сыграть свадьбу?

— Позвольте напомнить, — он даже не моргнул, — вы сами отдали распоряжение начать подготовку. Я всего лишь выполнил приказ.

— Приказ… — я тихо фыркнул. — То есть, по-твоему, я виноват, что у меня теперь две свадьбы?

— Я не смею делать выводы, господин, — уголок его губ чуть дрогнул, — но замечу, что редкому мужчине доводится столь удачно совместить полезное с… полезным.

— Полезное, говоришь? — я вскинул бровь.

— Разумеется. Обе госпожи происходят из весьма древних родов. Да, это не тринадцать старших, но их фамилии всё же несут вес, историю и… определённые уникальные эффекты, — он сделал лёгкую паузу, как будто балансируя между дипломатией и откровенностью. — С учётом вашего происхождения, дети получатся просто… замечательные.

— Ты сейчас серьёзно? — спросил я, но сам почувствовал, как уголки губ предательски дрогнули.

— Исключительно, — ответил он с почти незаметной тенью веселья. — Иногда стратегические союзы рождаются не за столом переговоров, а… иными, куда более приятными способами.

Я покачал головой, откидываясь в кресле. Этот разговор явно шёл не туда, куда я изначально собирался его вести. И снова — то самое чувство: Яков меня обыграл.

Не потому, что он умнее. В логике, стратегических схемах и чистой аналитике я мог разложить любую ситуацию быстрее любого. Но там, где я опирался на формулы и тысячи прочитанных книг, он действовал иначе. Вёл беседу, как опытный фехтовальщик, меняя траекторию удара так мягко, что я оказывался в нужной ему точке, даже не успев понять, когда именно потерял инициативу.

Мой ум — сверхскоростной вычислитель, способный просчитать любое уравнение за доли секунды. Яков — тот же вычислитель, но с десятками лет практики в реальных переговорах, в тысячах сделок и миллионах психологических движений, которые невозможно описать в учебниках. Он не просто знал, как люди действуют, — он видел это и умел использовать.

В итоге мы были на одном уровне по глубине восприятия… но в играх, где ставки — не числа, а люди, он был впереди. И это раздражало. И восхищало одновременно.

Я положил папку на стол и несколько секунд просто смотрел на неё, прокручивая в голове всё, что мы обсудили. Яков стоял у стеллажа, руки за спиной, как будто ожидал, пока я задам нужный вопрос.

— Яков, — поднял я взгляд, — ты мне ничего не хочешь рассказать? Кто убил того монстра?

Он посмотрел прямо, но без тени эмоций, только с той самой спокойной уверенностью, которая всегда делала его слова весомее.

— Не важно, кто его убил, молодой господин, — произнёс он ровно. — Важно, что от него осталось, и как это поможет вашему Роду.

Он сделал лёгкую паузу и добавил:

— А сейчас вам, Романов Аристарх Николаевич, нужно решить вопросы с журналистами и принять то, что произошло у завода.

Мое полное имя, фамилия и отчество опять — отдалось вибрациями в ЭХО. И так каждый раз, когда он их произносит.

Он чуть кивнул, как бы ставя точку, и, не дожидаясь ответа, направился к двери. Движения были выверенные, почти ритуальные. Дверь закрылась за ним бесшумно.

Я остался один. Внутри всё ещё шли быстрые вычисления, и на этот раз результат был однозначен: это был он. Других вариантов просто не существовало. Даже события у завода говорили в пользу этой версии — слишком много деталей, которые сходились только на нём. Никто, кроме нашего Рода, не мог бы претендовать на такую добычу.

Сколько бы я ни пытался отложить эту тему, она всё равно догоняла. Можно было убегать ещё день, два, четыре… но развязка всё равно придёт. Вернее, уже пришла. Вероятнее всего, она была запланирована ещё до того, как я появился в этом мире. Я просто не ожидал, что резонанс будет таким.

Яков закрыл за собой дверь, и тишина легла на комнату, как плотное одеяло. Его слова ещё звенели в голове: «Пора принять произошедшее и разобраться с журналистами».

Я прошёлся по кабинету, остановился у окна, всмотрелся в двор. Сколько бы ни хотелось отодвинуть этот момент, уже ясно — не получится. Чтобы разобраться с настоящим, придётся вернуться в прошлое.

«Надо сначала вспомнить всё, что произошло в тот день. Я не забыл, но лучше ещё раз связать в памяти каждую деталь, чтобы сделать правильные выводы».

Я закрыл глаза, и картина тут же ожила.

Поездка — ничего примечательного. Обычная дорога, гул мотора, привычные мысли, которые крутятся в голове сами по себе. Остановились у завода, вышли из машины. Всё это казалось пустыми кадрами, не стоящими внимания.

Но у ворот началось то, что действительно имело значение.

Журналисты. Слишком много лиц, слишком мало порядка. Всё выглядело так, будто людей собрали в спешке, по звонку: «срочно, надо быть на месте». Никакого постановочного света, ни софитов, ни выверенной сцены — только хаос, сжатый в полукруг. В глазах — сонная усталость и азарт. Я заметил молодую корреспондентку, симпатичную, но явно не готовую к эфиру: волосы растрепаны, макияж сбился. Скорее всего, её подняли чуть свет, сообщили о «грандиозной новости», и она сорвалась сюда, даже не успев привести себя в порядок. Такие события случаются редко, и редакции бросают людей в бой, какими бы они ни были.

И всё же я не сомневался: часть прессы здесь была не просто ради сенсации. Возможно, не сами журналисты, но уж точно каналы и издания, за которыми они стояли, получили щедрое приглашение — быть свидетелями «правильной версии» происходящего.

А потом взгляд зацепился за помост. Сбитый кое-как, доски ещё сырые, торчащие гвозди — всё говорило о том, что его соорудили в спешке. Это не подготовка недельной давности, а решение, принятое буквально накануне, вечером. Я почти видел, как это происходило: имперские скупщики выкупают у нас туши, и кто-то из тех, кто должен был быть неподкупен, вдруг решает иначе. Информация о том, что маленький, почти вымирающий род сумел одолеть восьмого ранга, уходит туда, где её тут же превращают в оружие.

И барон с графом ухватились за неё с жадностью. Им нужно было всего одно — стать первыми. Если они объявят о победе раньше меня, моё слово будет выглядеть как опровержение, как протест, а не как правда. А правда в Империи мало кого интересует: там верят тем, у кого есть армия, деньги и власть.

Их речь звучала напыщенно, но в ней не чувствовалось веса. Фразы падали одна за другой, не отточенные, не выверенные — будто написаны на коленке за час до выхода. Там не было той холодной отшлифованности, которую обычно придают имперские сценаристы. Это была импровизация, замаскированная под торжественность.

А когда речь зашла о «подарках», всё стало очевидно. Квартира в Москве — слишком жирный кусок, чтобы быть частью расчёта. Это было эмоциональное решение, сделанное наспех: бросить блестящую игрушку, рассчитывая, что я схвачу её и успокоюсь. Не стратегия, а импульс, попытка закрыть вопрос щедрым жестом.

В тот миг я уже был на пределе — раздражение и напряжение копились, мысли путались, и каждое новое слово с помоста только усиливало этот внутренний разлом. Максим, выполняя заранее данное ему распоряжение Якова ещё в поместье, вложил в мою ладонь ядро убитого монстра. Для него это был подготовленный шаг: Яков понимал, что финал этой сцены потребует не только слов, но и чего-то большего.

Ядро отозвалось сразу. Потоки Эхо рванули наружу, но это было не сияние заклинаний, к которому привыкли зрители. Вокруг меня заклубились тёмные, густые струны, как живая ткань, прорывающаяся сквозь воздух. Позже дружинники говорили, что это выглядело как представление — «тёмное шоу», по их словам. Но на деле всё было куда глубже и опаснее.