Жёлтая пресса соревновалась с розовой, белая делала вид, что она серая. Аналитики цитировали «надёжные источники», а интервью с людьми, якобы знавшими меня «в детстве», крутили блоком — сразу после прогноза погоды и перед рекламой эхо-пасты для зубов.

Иногда это было смешно. Иногда — чуть тревожно. Я успел пожить в мире без магии, потом в мире, где магия — банальность, но такого размаха коллективного воображения не видел нигде. Здесь реальность перестала что-либо значить. Любая тень на стене дома мгновенно становилась «доказательством». Любой стук за окном — «подтверждением». Слухи множились сами, как слизни после дождя.

Я ловил себя на том, что слушаю не ради веры, а из любопытства: насколько далеко они зайдут. И понял — до куда угодно. Уже ходили версии, что я внебрачный сын Императора, что мой род всегда был императорским, но «скромничал», что я женат на собственной тени, и тень эта — иностранка.

Чем громче раздавались эти истории, тем сильнее я отстранялся. Ни одного документа о заводе я не открывал, ни одной сцены у ворот не перебирал в памяти. Каждый раз, как мысль делала шаг в ту сторону, я перекрывал ей путь. К концу четвёртого дня это стало привычным дыханием: вдох — тренировка, выдох — бумаги, вдох — двор, выдох — кухня.

И вот этим утром я решил хотя бы на полчаса позволить себе самое мирное из возможных развлечений — кофе на кухне.

За последние дни я туда выбирался не часто. Чаще оставался в кабинете, где на столе вместо скатерти лежали слои бумаг, заметок и распечаток. Там же я пил кофе — не потому, что он был вкуснее, а потому, что каждое утро меня встречала куча вопросов, которые требовали разбирать здесь и сейчас.

Эти дни были как рассыпанная колода: не поймёшь, какую карту возьмёшь, с той и придётся играть. Завод и всё, что с ним связано, я сознательно держал в стороне, но параллельно разбирал накопившееся. Почему граф и барон решили у меня забрать завод? Что делать со свадьбой, в которую я согласился влезть, толком не успев понять, как это произошло? Я ведь не был женат ни здесь, ни в прошлой жизни. Там, в моём мире, сам факт брака был результатом долгих встреч, разговоров, выбора. Здесь — всё иначе. Пара слов, ритуал, и на тебе — союз, который вроде как всерьёз. Я не привык к таким скоростям, и тем более к тому, что брак заключается без привычных мне оснований.

Думал и о камне. Хранить его? Прятать? Искать способы применения? В его узоре Эхо были вещи, которые я ещё не понимал, и от этого он притягивал сильнее. И ещё — форма дружины. Какую выбрать, чтобы не стыдно было выйти в город и при этом удобно работать? Моих пятидесяти пяти тысяч, заработанных на монстрах, хватит, чтобы закрыть вопрос по снаряжению, но траты должны быть точными.

Сегодня я решил, что можно позволить себе выйти из кабинета. Подняться, выпрямиться, вдохнуть прохладный воздух, пройтись по коридору. И попасть туда, где пахнет хлебом и и вкусным кофе, а не бумагой и старыми книгами.

На втором этаже я толкнул дверь маленькой кухни — и увидел Марину. Она стояла у плиты, но повернулась, как только услышала шаги.

— Доброе утро, молодой господин, — Марина отложила лопатку и чуть приподняла бровь. — Неужели вы решили выбраться из своего кабинета?

— Доброе утро, тётя Марина, — я подошёл ближе, чтобы забрать у неё кружку. — Сегодня решил, что пора немного развеяться.

— Заботливый у нас господин, — проговорила она с лёгкой улыбкой, уже ставя на плиту турку. — Что желаете? Кушать? Кофе? Всё, что хотите, молодой господин, только скажите.

— Кофе, — кивнул я.

— Я уже начала переживать, — она поставила на стол чистую чашку. — Вас ведь несколько дней не видели ни в столовой, ни здесь. Я, конечно, носила вам еду, но пару раз… — она развела руками, — забирала тарелки нетронутыми.

— Извини, тетя Марина, — я сел и упёрся локтями в стол. — Много мыслей, много идей, много событий. Всё это нужно разложить, прежде чем браться за новое.

— Ну да, понимаю, — она кивнула, наливая густой, пахучий кофе. — А тем временем в городе жизнь идёт. И… — в её голосе появилась та интонация, с которой люди сообщают новости, не зная, будут ли они тебе приятны, — слухи идут тоже.

— Какие на этот раз? — спросил я, чуть улыбнувшись.

— На рынке говорили, что вы когда-то были придворным магом и бежали из дворца, — она усмехнулась. — И теперь тайно готовите переворот. Один мужик даже уверял, что у вас есть собственный отряд шпионов в Империи.

— Удивительное воображение, — я сделал глоток и чуть покачал головой.

— Это ещё не всё, — Марина поставила передо мной тарелку с хлебом и сыром. — А ещё двое спорили на всю лавку. Один клялся, что вы — внебрачный сын Императора, и потому у вас всё всегда по-особенному. Второй уверял, что вы — заграничный шпион, приехавший из азиатских стран, чтобы следить за Императором… и в подходящий момент убить его.

— И чем спор закончился? — спросил я, отламывая ломоть хлеба.

— Тем, что оба разошлись уверенные, будто победили, — вздохнула она. — У нас это называется «ничья с повышением самооценки».

— А журналисты? — я поднял взгляд от чашки. — Не пытаются домогаться?

Марина усмехнулась.

— После пары разговоров с нашими дружинниками, особенно с Максимом Романовичем, журналисты перестали вообще подходить к тем, кто выезжает из поместья. Но стоят у ворот. Ждут вас. Хотят, чтобы вы вышли и дали свои комментарии.

Я молча допил кофе, ощущая, как в голове начинает выстраиваться сетка мыслей. Надо будет собраться, разложить всё по полочкам и выйти к ним. Потому что эти не уйдут, пока не получат ответ. И чем дольше молчать, тем жирнее будут их фантазии.

Телефон на столе коротко вздрогнул, прорезав утренний уют. Новое письмо. От какого-то аристократа. Приглашение на бал. За последние дни таких пришло с десяток: званые ужины, деловые вечера, предложения «взаимовыгодных союзов». Были и откровенные нелепости — один упрямый сосед пытался «назначить войну», но законы Империи устроены так, что объявить её в порядке личной переписки не получится, как бы он ни старался.

Я отметил приглашение в списке «разобрать позже» и отложил телефон. Сейчас не время. Но где-то на краю сознания уже крутился вопрос — кто из этих зовущих тянет ко мне мост из дружбы, а кто расставляет его как ловушку.

Выйдя из кухни и поблагодарив Марину за кофе и утренние новости, я направился к себе в кабинет. На повороте меня уже ждал Яков. Стоял у стены, сливаясь с тенью так, что заметил его только тогда, когда он чуть склонил голову. В руках — аккуратно подшитая папка, как будто из архива музея.

— Молодой господин, — лёгкий кивок, безупречная осанка. — Рад видеть, что вы наконец покинули своё уединение.

— Вынужден был, — ответил я, скользнув взглядом к папке. — Опять бумаги?

— Всего лишь несколько, — он подал их с той осторожной точностью, с какой переносят старинные часы. — Документы, касающиеся вашего ближайшего… социального положения.

Мы вошли в кабинет. Я привычно обошёл стол и опустился в кресло, чуть откинувшись, а Яков начал медленно проходить вдоль стеллажей, проверяя, всё ли на местах.

— Социального? — я приподнял бровь.

— Помните, я говорил, что Милена вас не предаст? — в его голосе звучало ненавязчиво подтрунивание, словно он уже видел финал разговора. — Так вот, время подтвердило мои слова. И, полагаю, настало оно ещё раньше, чем вы думаете.

Он сделал паузу, чуть развернувшись, чтобы видеть моё лицо.

— У вас будет свадьба и с Миленой, молодой господин. Ритуал — такой же, как с Ольгой. Разница лишь в том, что он был совершен раньше. Я решил… — он чуть склонил голову, — сделать вам небольшой подарок. Сыграть сразу две свадьбы.

— Щедро, — протянул я, положив папку на стол, но не открывая.

— Обе, заметьте, были совершенно необязательны, — уточнил он с той самой вежливостью, которая превращала любое заявление в факт. — Но, раз уж обстоятельства сложились столь удачно, было бы расточительством не воспользоваться.