Так что нет ничего менее удивительного, чем сопротивление, оказываемое пытающемуся завоевать авторитет Постоянному совету, созданному для того, чтобы поддерживать авторитет государства в периоды между сеймами. Нет, следовательно, ничего удивительного и в сложностях, которые возникли и которые могут продолжиться некоторое время, способное ослабить доверие и надежду, возлагаемые вашим величеством и всей нацией на формирование, с которым все связывают свой покой и своё благоденствие в будущем.

Мой посол возвращается в Варшаву вооружённый самыми подробными приказами оказывать нации всевозможное содействие во всём, что способно её укрепить. Я считаю своим долгом предупредить об этом ваше величество, дабы заранее исключить возможность всякого иного толкования моих намерений, могущего возникнуть, и чтобы никакие спекуляции или инсинуации, обвиняющие или могущие обвинить меня в иных намерениях, чем поддержка того, что создано и обещано мною и моими слугами в Польше, не обеспокоили ни ваш ум, ни умы всей нации — от кого бы эти инсинуации не исходили.

Прошу вас верить: дело здесь не в том, что я избегаю отказываться от раз высказанного мнения, во имя славы и достоинства государства заставляющих меня твёрдо держаться принятых мною решений. Дело в моём убеждении в том, что Польша не может быть счастлива иначе, чем имея во главе существующее ныне руководство, активность которого пробудится — и тогда оно станет пользоваться подобающим уважением и влиянием.

Выразив столь недвусмысленно свои пожелания и намерения, я жду, что вы, ваше величество, станете постоянно проявлять доверие к моему послу, единственному, кому я отдаю приказы, и, соответственно, единственному, кто имеет право говорить от моего имени — доверие, необходимое ему для того, чтобы он смог быть столь полезен делу, сколь я того желаю.

Только действуя подобным образом, ваше величество даст мне возможность доказать вам, вам лично, то уважение и ту подлинную дружбу, с какими я остаюсь — и т. д...»

Штакельберг сообщил содержание этого письма многим особам различного ранга. Оно помогло подготовить умы к тому, что должно было произойти несколько месяцев спустя...

А несколько месяцев спустя состоялся, как известно, первый раздел Польши...

Поистине трагическим пассажем приходится завершать знакомство русского читателя с мемуарами Станислава Понятовского, далеко не исчерпав всего текста его воспоминаний, хотя закончить «Мемуары» последний король Польши так и не успел.

Настоящее издание задумано, как книга для чтения — о восемнадцатом веке и Человеке, эту эпоху представляющем, — и включить в неё записки Понятовского полностью не представляется возможным: их «сугубо-историческая» часть (по объёму — примерно половина рукописи) задавила бы всё живое, что в мемуарах есть, чем они интересны и поныне любому читателю, независимо от даты его рождения.

Профессиональным же исследователям истории Польши, которым, разумеется, интересно всё, следует обратиться к оригиналу рукописи (существует несколько списков; часть из них — неполные; все, насколько нам известно, на французском языке) или же, что проще, к её полной факсимильной публикации, — также естественно, на французском языке, — предпринятой Российской Академией наук в 1914 (I-й том) и 1924 (II-й том) годах.

С этой публикации и сделан, — впервые в столь значительном объёме, — перевод на русский язык для нашей книги. Основу её составляют записки, вошедшие в I-й том и относящиеся ко времени молодости автора — пока Понятовский не стал ещё королём. Во II томе наблюдательного, добросовестного, подкупающего своей искренностью мемуариста всё более заслоняет Монарх — фигура, так сказать, официальная, занимающая в иерархии XVIII века столь исключительное положение, что упоминать о ней иначе, чем в третьем лице, Понятовский не считает возможным...

Именно исходя из занимаемого монархом положения, автор обильно включает в текст этой второй, «королевской» части своих мемуаров описания политических интриг, как международных, так и внутренних; подробно рассказывает о бесконечных недоразумениях и перепалках короля с русскими послами, сменявшими друг друга; описывает события открытой и тайной борьбы, сопровождавшей едва ли не каждый день его правления (причём, многое неоднократно повторяется), набрасывает эскизы к портретам сугубо второстепенных лиц; попросту перечисляет мало что говорящие нам имена, названия, должности, звания, сообщает о мелких, текущих событиях и фактах — и т. д., и т. п. Здесь же, прямо в тексте, приводится огромное количество достаточно пространных документов, весьма разных по своей значимости: тут и официальная переписка, и протоколы различных заседаний (сеймов разных лет, прежде всего), и принятые там документы, и дипломатические ноты, и меморандумы, и письма...

Весь этот материал и назван нами выше — «сугубо-историческим»; скорее всего, он известен историкам по другим источникам.

Включения подобного рода встречаются и в первом томе «Мемуаров», но там их сравнительно немного и это, как правило, экскурсы в историю других стран (мы выпустили, например, краткие сведения о событиях политической жизни России в период между правлениями Петра I и Елизаветы Петровны — они помещены в мемуарах в связи с миссией Понятовского в Россию). Второй же том почти целиком из разных сторонних включений и состоит, а личные впечатления и переживания автора уходят далеко на второй план, если наличествуют вообще. «Авантюрная» глава о похищении короля, едва не стоившем ему жизни, является, в сущности, единственным исключением: когда Монарху реально угрожает смертельная опасность, он вдруг вновь становится Человеком, хоть и продолжает говорить о себе в третьем лице...

Так что сокращения, и довольно значительные, были необходимы. Но читатель может быть спокоен: всё, что могло заинтересовать нашего современника, взято из мемуаров полностью — в частности, любопытнейшие страницы, связанные с пребыванием Понятовского в России, все письма к нему Екатерины II и все письма Понятовского к императрице.

При сокращениях нигде не искажена ни мысль автора, ни даваемые им оценки событий и людей. Сохранена, по возможности, и его стилистика.

Эта последняя задача была, пожалуй, самой непростой, поскольку переводчик имел дело с пролежавшей около двухсот лет рукописью, написанной на неродном для автора языке (французском языке восемнадцатого века!), с рукописью, которой никогда не касалась рука редактора — притом, что автор профессиональным литератором не был. Отсюда наличие в его записках повторов, и злоупотреблений одними и теми же служебными словами и оборотами, и огромных, никак не разделённых периодов текста (деление на главы и абзацы пришлось делать заново), и никак не выделенная прямая речь... всё это приходилось деликатно преодолевать.

На стилистике второго тома, писавшегося в последние годы жизни Понятовского, сказывается, скорее всего, и ещё одно обстоятельство: записывая то, что он помнил, или перенося в мемуары тексты дневниковых записей, писем, памятных записок и различных документов, автор так и не успел, похоже, произвести совершенно необходимый в подобных случаях отбор материала...

Надеемся, что читатели не посетуют на сделанные сокращения и оценят наши усилия по созданию живой и оригинальной книги, воскрешающей полузабытую ныне эпоху.

С целью ещё более приблизить эту эпоху читателю, к тексту «Мемуаров» Понятовского даются три приложения:

I. Выдержки из книги Вольера «История Карла XII», рисующие удивительно ёмкий, при всей лаконичности, писателю присущей, портрет отца Понятовского, многое объясняющий в судьбе и характере сына; выдержки эти воссоздают также любопытнейшие эпизоды из истории Европы начала XVIII века, в частности, из истории русско-польских отношений.

II. Глава из мемуаров современника Понятовского — итальянца Джакомо Казановы, целиком посвящённая достаточно длительному пребыванию Казановы в Варшаве, пережитым там приключениям и, что для нас особенно интересно, знакомству и беседам Казановы с королём Польши и его ближайшим окружением. Здесь читатель найдёт и точные детали жизни польского общества тех лет (так недостающие мемуарам самого Понятовского), и необычайно цепкий, как и повсюду у Казановы, взгляд со стороны — и на самого короля, и на нескольких видных деятелей тогдашней Польши, встреченных уже нами на страницах «Мемуаров» Понятовского, но рисуемых совершенно иными красками, ну, и восхитительный аромат той авантюрной эпохи.