Задача русского поста облегчалась также благодаря содействию казначея Бесселя и гетманов, которым князь пообещал восстановить их былую власть. Люди диву давались, видя, что гетман Ржевуский, проявлявший постоянно самый махровый католицизм и известный, как убеждённый патриот, примкнул к радомской конфедерации, официально потребовавшей от императрицы восстановить инакомыслящих во всех должностях, наравне с католиками, и дать им все необходимые гарантии. Лотом решили, что главной причиной этого поступка Ржевуского была его амбиция.

Однако, подобным образом нельзя было мотивировать присоединение, весьма услужливое, к той же радомской конфедерации воеводы Сандомира Виелопольского. Исключительно благочестивый, заслуживший широко известное прозвище доброго человека, Виелопольский, ставя свою подпись, не мог рассчитывать на получение каких-либо личных преимуществ (по крайней мере, явных). Его шаг объясняли влиянием его супруги, проявлявшимся уже однажды ранее: эта дама вынудила мужа голосовать в пользу двора на сенатском комитете, обсуждавшем вопрос о Курляндии — и Виелопольский отделился тогда от своих друзей, в том числе, от воеводы Руси. Впоследствии они вновь сблизились и были близки в описываемую эпоху — поэтому-то поступок Виелопольского и навёл кое-кого на мысль, что воевода Руси отнюдь не был недоволен, заполучив своего человека в радомской группировке, и что может быть он сам, действуя через третьих лиц, побудил Виелопольского туда вступить.

Вновь включаясь в цепочку событий этого 1767 года, следует сказать, что после своего возвращения из Москвы четвёрка радомских «послов», руководителей этой конфедерации, окончательно убедившись в том, что они не должны более обольщать себя надеждой лишить короля трона, весьма охладела к России. С одной стороны, они видели, что огромное большинство нации — и католики, и патриоты, — выступают против готовящегося ей порабощения. С другой, и гетманы, и казначей Вессель поняли, что их былой авторитет полностью возродиться уже никак не сможет.

Всё это привело к тому, что дух сопротивления намерениям России стал проявляться более или менее явно, в различных местностях по-разному — в зависимости от характеров и личных качеств действовавших там лиц или тех, кто заставлял их произносить те или иные речи.

Некоторые, как например воевода Киевщины Потоцкий, сохраняли видимость приверженцев России и выступали против неё лишь при случае, да и то через своих ставленников. Другие действовали более открыто.

Епископ краковский Солтык был предубеждён против короля ещё с тех пор, как сейм отказал ему в праве соорудить престол в своих покоях — он же считал, что может претендовать на это, как герцог Северский. Солтык приписывал этот отказ королю, в то время, как на самом деле здесь приложил руку примас Любиенский, решивший, что в Польше лишь он один, помимо короля, имеет право установить у себя престол. А так как главным качеством Солтыка была спесь, он возненавидел короля.

Выяснив теперь, что свергнуть короля ему так и не удастся, поскольку этого не желала Россия, Солтык перестал отделять короля от России и решил, что сделавшись противником русских он более, чем как-либо иначе, навредит королю. Кроме того, он выступал уже на сейме 1766 года в роли главного гонителя диссидентов — и теперь, продолжив этот путь, надеялся расчистить себе дорогу к кардинальской мантии и ликвидировать таким способом неравенство с примасом, которое он так болезненно переживал.

Радзивилл отлично помнил, что возвратом своего благополучия он обязан Репнину, но, отдав те проблески света, которыми наделили его Создатель и скверное воспитание, им полученное, на потребу людям беспорядочным, им вертевшим, он в своём политическом поведении то и дело демонстрировал величайшие несообразности.

Северин Ржевуский, младший сын гетмана, был особенно заметен на сейме в Подолии: он не только произнёс речь, в которой критиковал намерения русской императрицы, но дошёл до того, что публично топтал ногами циркуляр, которым все грядущие сеймики призывались, от имени этой государыни, осуществлять её требования.

Таковы были настроения руководителей радомской конфедерации, когда они, сопровождаемые своими подручными, прибыли на сейм 1767 года. Карл Радзивилл, как маршал генеральной конфедерации короны, оказался и маршалом внеочередного сейма, а Бжостовский, староста Быстрицы, был в то время маршалом для Литвы.

Жена этого последнего была из рода Радзивиллов, а он сам, невзирая на весьма кроткую наружность, успел уже прославиться благодаря двум серьёзным инцидентам, и был личностью, способной на что угодно в интересах своей партии. Именно с помощью Бжостовского Репнин почти всегда держал Радзивилла пьяным. Своим колоссальным ростом, чертами лица и всем своим образом жизни Радзивилл более всего напоминал одного из древних ханов Копчаков — из рода Чингиз-Хана. Многим это импонировало, равно, как и его богатство, всё ещё весьма и весьма немалое, главное же, людям импонировало имя Радзивиллов, веками столь уважаемое в Литве.

Папским нунцием в Польше был в те времена Дюрини. Итальянец по происхождению, он почти всё своё воспитание получил во Франции, и был человеком, не слишком примерным в личной жизни, скаредным, но хорошим оратором, обладавшим кипучим темпераментом.

Исполняя, по своему положению, роль противоположную роли Репнина, Дюрини утром 5 октября, в день, намеченный для открытия этого внеочередного сейма, нанёс неожиданный визит Радзивиллу, и обратился к нему с пылкой речью, так сильно взволновавшей умы многочисленной аудитории, у Радзивилла находившейся, что конец речи сопровождался единодушным воплем и обращённым к нунцию требованием благословить от имени папы принимаемое всеми присутствующими обязательство помешать, даже и ценой своих жизней, если понадобится, тому, чего добивался от сейма Репнин.

Тот, немедленно обо всём извещённый, в свою очередь прибыл к Радзивиллу вскоре после ухода Дюрини. Тысяча голосов встретила его пожеланием не мешать свободному развитию событий на сейме и осуществлению его прав. Репнин холодно ответил, что он далёк от намерения чинить сейму препятствия и хотел бы, чтобы сейм выделил делегацию, способную обсудить с ним выносимые на сейм вопросы, но что действовать следует спокойно и не воображать, что успеха можно достичь при помощи криков — ибо, если уж начинать кричать, то он берётся перекричать все вопли, которые он только что слышал.

Эти немногие слова, произнесённые достаточно твёрдо послом, имевшим в своём распоряжении русскую армию, части которой находились в Польше и в самой Варшаве, остудили пыл собравшихся — и происходило это в то самое время, как Дюрини вручал примасу и королю грамоты Святого отца, аналогичные тем, что он передал Радзивиллу и соответствовавшие произнесённой нунцием у Радзивилла речи.

Затем сейм открылся, и Радзивилл на первом же заседании зачитал проект акта, ограничивавшего работу сейма, позволявшего отсрочить его заседания и наделить выделяемую сеймом делегацию правами не только обсудить с Репниным все вопросы, связанные с требованиями императрицы относительно диссидентов и гарантий, но и заключить с русским послом соответствующее соглашение.

Епископы Солтык, Турский, Залуский, архиепископ Сираковский, гетман Ржевуский потребовали, чтобы проект акта был сперва отпечатан и роздан для ознакомления, что и было решено; заседания сейма пришлось отложить на несколько дней...

Во время этого перерыва в работе сейма Радзивиллу посоветовали предпринять демарш, выглядевший вроде бы весьма великодушным, хотя в основе его был хитроумный ход, сделанный вот с какой целью.

За некоторое время перед тем канцлер князь Чарторыйский был вызван в суд конфедерации в связи с процессом, затеянным никем иным, как тем же Радзивиллом. Прекрасно понимая, что ждать правосудия от этого трибунала ему не приходится, канцлер решил, что даст осудить себя заочно. Такое решение освобождало его заодно и от необходимости присутствовать на заседаниях этого одиозного сейма, ибо, согласно декрету, неявка в суд лишает в Польше неявившегося права принимать участие в работе сейма; канцлер рассчитывал таким образом избавиться от необходимости компрометировать себя в деле о диссидентах — ему неизбежно пришлось бы принять либо сторону нации, либо сторону России.