Вы пожелали, чтобы я высказался. Я делаю это с удовольствием. И я заявляю, что люблю и высоко ценю вас, ваши добродетели и таланты, и что говорю я об этом не только подчиняясь нынче законам благодарности, но имея в виду длительное проявление вами столь великолепных качеств, доставившее вам доверие общества, такое искреннее и приведшее к таким результатам. Жезл маршала — это свидетельство ваших заслуг, — буквально расцвёл в вашей руке; пусть плод, который он породил, станет вечно служить украшением нашей родины.

Вы, сударь, наряду со мной, призваны толковать пожелания этого Гордого дворянства, которое приказало, чтобы я распоряжался в республике в соответствии с законами. Будьте же, равным образом, и с моей стороны — приятным и достойным толкователем искренности в усердного исполнения моих неизменных намерений, суть которых в том, что я намерен использовать все возможности и все дни, что дарует мне Небо, выполняя волю моих дорогих сограждан. Но просите их, в то же время, умоляйте, заклинайте их — помогать тому, кто желает им лишь добра.

Кто не видит общественного зла, кто не ощущает его?.. Печальный опыт слишком хорошо научил нас распознавать отравленный источник, из которого проистекают все наши бедствия. Зависть и корыстолюбие породили распрю — она-то всё и разрушила. Проникнув на наши собрания, она притупила в наших руках орудия защиты и славы, и эти сокровища, долженствовавшие обеспечивать могущество и процветание государства, стали средством для того, чтобы раздобывать роскошь — тем более пагубную, чем она разительнее.

Пусть же согласие воссоединит то, что не может существовать без него!.. Как вам хорошо известно, малыми силами легко разрушить то, что соорудить можно лишь большими. Пусть же дух состязания — этой добродетели, столь близкой зависти и, в то же время, столь от неё далёкой, — воодушевляет нас. Поспешим! Попытаемся обогнать один другого, имея целью единственную заслугу, единственную славу — как можно лучше служить государству. Но чего стоят надежды и стремления человеческие, если они не признаны Тем, кто единым дыханием возвышает империи и разрушает их?!

Великий Боже! К Тебе, пожелавшему поставить меня на этот пост, обращаюсь я. Ты ничего не делаешь зря. Ты даровал мне корону и вдохнул в меня горячее желание возродить величие нашего государства. Закончи же дело рук своих, если моя мольба дойдёт до тебя. Закончи, о, великий Боже, дело рук своих, и вложи в сердца всей нации ту же любовь ко всеобщему благу, какой исполнено моё сердце!»

Речь эта растрогала до слёз не только родственников и друзей короля, но даже воеводу Киевщины, главу дома Потоцких, присутствовавшего на этом акте, и возбудило всеобщий энтузиазм, сопровождающий обычно начало едва ли не каждого нового правления, если только новый государь проявляет себя благосклонным к нации.

Мы опускаем здесь все частности, связанные с сеймом избрания, протоколы которого достаточно подробны. Следует лишь отметить, что небольшой промежуток времени между днём выборов и началом коронационного сейма был единственным периодом, лишённым мрака и горечи, который выпал на долю короля за всё время его правления. Непосредственно вслед за этим начались бесконечные препоны и огорчения.

Семьдесят лет ни один поляк не слышал, чтобы его король говорил на одном с ним языке. Это обстоятельство сильно укрепило позиции Станислава-Августа, лично принимавшего сотни делегаций из различных округов королевства. Он делал это с вдохновением, стараясь не только приноровиться к любой новой группе посетителей, но и сказать что-нибудь особенное и каждому члену делегации, и в адрес представляемого им города или района.

Король отвечал всем лично сам, ибо старинная традиция позволяла предположить, что канцлеры, не будучи коронованы, не могут отвечать от имени короля. Равным образом, ни одна королевская милость не могла быть скреплена государственной печатью ранее коронации; это могло произойти лишь после того, как король вручал канцлерам новые печати, нёсшие его имя, в обмен на те, что хранились у канцлеров во время минувшего правления.

К тому же из четырёх канцлеров, которых полагалось иметь в государстве, Станислав-Август при своём восшествии на престол застал в живых лишь одного — князя Михала Чарторыйского. Главный канцлер короны Малаховский и вице-канцлер Литвы Сапега скончались ещё до смерти Августа III; вице-канцлер короны, епископ премышленский Водзицкий умер в период междуцарствия. А князь Чарторыйский, семидесятилетний уже, лишь с трудом, превозмогая усталость, не выдержал бы в одиночку такую массу ежедневных приветствий.

После всех коронационных торжеств, закончился, наконец, и сейм, названный коронационным.

3 декабря 1764 года Ксаверий Браницкий, староста Галича, заявил королю:

— Вы, ваше величество, некоторым образом обещали мне начальство над артиллерией короны. Сейм избрания не признал семейство Брюлей поляками, следовательно, после старшего сына Брюля освобождается начальство над артиллерией, а после второго сына — звание чашника короны. Я надеюсь, государь, что моя служба вам не останется незамеченной, но мне известно, также, что многие ходатайствуют в пользу Брюлей, и что у вас сыновья графа вызывают сострадание. И я никак не хотел бы, чтобы моё повышение в звании стало в тягость вашему величеству и доставило вам неприятности. Кто знает, что меня ждёт... Словом, что бы вы ни решили, мне всё будет по сердцу. Получу ли я артиллерию, стану ли чашником, мне безразлично, и это никоим образом не повлияет на мою привязанность к вашему величеству и на мою признательность.

Король ответил:

— Выбирайте сами, Браницкий.

Браницкий:

— Приказывайте, государь, я буду доволен и тем, и другим.

Король:

— Я стал королём совсем недавно, но бывал при других дворах. Я хорошо изучил придворных и вообще достаточно знаю людей, и предвижу, что тысячи наушников, из числа друзей подлинных или мнимых, станут нашёптывать вам: король неблагодарен, он не сдержал данное вам слово!.. Они ожесточат ваше сердце против меня... Повторяю вам: выбирайте сами.

Борьба длилась более трёх часов. Браницкий бросился к ногам короля, добиваясь того, чтобы он принял решение. Король так и не дал ему другого ответа.

Наконец, Браницкий сказал:

— Я понимаю вас, государь, и, желая заслужить благосклонность тех, кто ходатайствует перед вами за Брюля-старшего, я выбираю всего лишь звание чашника.

Король обнял Браницкого и поблагодарил его за его великодушное решение.

Анджей Понятовский, брат короля, генерал австрийской службы, не получивший от короля никакого поощрения, обратился к нему с такими словами:

— Ваше величество обещало мне старостат Пшемышля. Я только что узнал о поступке Браницкого, и прошу вас отдать этот старостат ему, а не мне.

В этот же вечер княгиня Любомирская, дочь воеводы Руси, пользовавшаяся правом ежедневно навещать короля, посетила его минуту спустя после того, как Ксаверий Браницкий покинул его покои.

Король, в духе установившейся между ними доверительности, рассказал кузине о том, что произошло между ним и Браницким. Княгиня похвалила и Браницкого, и короля.

На следующий день, 4 декабря, перед открытием сейма, все члены дома Потоцких и все их родственники, находившиеся в Варшаве, явились гурьбой просить короля утвердить господ Брюлей в правах местных уроженцев (старший Брюль был зятем воеводы Киевщины Потоцкого) и вновь выдать им принадлежавшие им ранее патенты — если и не всем, то хотя бы двоим старшим; они просили сохранить, пусть только частично, милости, оказанные Брюлям блаженной памяти королём и, в частности, оставить старшего начальствовать над артиллерией.

Король ответил им:

— Ничто не обходится мне так дорого, как необходимость огорчать иногда людей, и ничто не приношу я так охотно, как утешение. Исходя из этого, а также из уважения к дому Потоцких, я обещаю не только не противиться получению прав гражданства господам Фредерику и Карлу Брюлям, но и всячески содействовать этому в учреждениях республики. Не скрою от вас, что я обещал место начальствующего над артиллерией господину Браницкому, старосте Галича, неоднократно дававшего мне весьма убедительные доказательства своей преданности, и поставившего на службу мне свои военные таланты, которые принесли ему, к тому же, заслуженное признание за границей. Но Браницкий вернул мне слово, не желая обмануть ожиданий господина Брюля и дома Потоцких. Так что вы, господа, должны благодарить не только меня, но и господина Браницкого.