Он уже не осознавал, что делает. Его руки, повинуясь мужским инстинктам, заскользили вниз, туда, где под тонкими белыми кружевами скрывалось лоно любви.

Ему показалось, что Вирджиния уже была близка к обмороку. Он судорожно рванул за резинку трусиков, однако в этот момент Вирджиния, словно очнувшись от глубокого забытья, сбросила с себя его руки. Он снова попытался обнять ее, но она вывернулась, скользнула в его руках, и он почувствовал, как его ладони впустую пробежали по точеному телу Вирджинии и заскользили по атласу халата. Сейчас Мейсон ощутил легкий холодок ткани и пульсацию под ней живой плоти.

Он рванулся, пытаясь схватить и удержать выскальзывающее из его рук манящее, притягательное женское тело.

В этот раз ему удавалось удержать ее возле себя. С предельной осторожностью, давая женщине возможность привыкнуть к каждому его движению, он пробирался к драгоценному сокровищу. Вирджиния несколько раз нервно вздрагивала и бессознательно порывалась остановить его, даже хватала его руку, но не отталкивала ее, а лишь задерживала, стараясь не допустить туда, куда он направлял ее.

Он уже с ужасом чувствовал, что теряет самообладание, когда Вирджиния все‑таки продемонстрировала ему, что она не такая, как остальные, обычные женщины.

Резко оттолкнув его от себя, Вирджиния вырвалась. Затрещала ткань халата, и изрядный кусок тонкого белого атласа остался в руках Мейсона.

Судорожно дыша, Вирджиния бросилась бежать наверх по лестнице, ведущей в спальню. Мейсон окончательно потерял голову и рванулся за ней.

Через несколько ступенек ему удалось догнать женщину, и, когда она выскочила на площадку между двумя лестничными пролетами, Мейсон обхватил ее за талию.

Даже если бы ступеньки и площадка деревянной лестницы не были покрыты мягким ковром, Мейсон все равно не почувствовал бы боли, падая на локоть, — он уже ничего не чувствовал, кроме исступленного животного желания обладать этой женщиной и отдаться ей. В порыве поглотившей их страсти, они стали барахтаться на площадке, пытаясь одновременно овладеть друг другом и не дать друг другу овладеть собой. В конце концов Мейсон оказался под Вирджинией. Она уселась на него верхом, торопливо расстегивая последние пуговицы на рубашке. Не в силах сдержаться, он дрожащими руками сорвал пострадавший от порыва страсти атласный белый халат и, притянув к себе Вирджинию, впился губами в уже твердый сосок ее груди.

Он почувствовал, что от Вирджинии исходил пьянящий аромат свежего душистого тела. Каждая мельчайшая деталь ее груди, плеч, рук, бедер и очертания стройных красивых ног составляли единую, непостижимую гармонию и в то же время очаровывали бесхитростной простотой. В ней не было ничего сверхъестественного, и вместе с тем она была прекрасна.

Войдя в этот дом, Мейсон еще не осознавал, что его порог был тем рубежом, переступив который, он навсегда потерял всякую связь с теми женщинами, которые раньше были в его жизни. Они просто перестали существовать для него, они были только искаженным отражением этой истинно безумной красоты.

Наверное, так бывает с каждым мужчиной, который страстно влюбляется в женщину. Разумеется, Мейсону сейчас было не до размышлений на эту тему. Он целовал и ласкал языком свесившиеся над ним, словно пышные виноградные гроздья, груди.

Вирджиния дышала так же тяжело, как и он. Торопливо сбросив дрожащими руками все еще болтавшийся на его шее галстук, она постаралась поскорее обнажить его тело. Однако в этой нервной спешке пальцы ее дрожали, и она никак не могла совладать с пуговицами. Наконец, не выдержав, она резко рванула рубашку на груди Мейсона. Затрещали, отлетая, пуговицы, и она, наконец‑то, увидела его покрытую нежными шелковистыми волосами грудь, набрякшие от возбуждения соски.

А он, окончательно растеряв остатки самообладания, в диком исступлении мял руками и целовал нежную грудь этой очаровательной женщины, чувствуя, как она трепещет под его ласками. Второй рукой он нежно гладил ее плечи, спину, ощущая необыкновенный бархат плотно сбитого тела.

Она стала постепенно придвигаться все ближе и ближе к его лицу, и его руки поплыли вниз по ее телу — на мягкий живот и округлости бедер. Он целовал и целовал, как сумасшедший, все, что попадалось под его губы. И дрожь ее тела передалась ему, захлестнув страстным порывом и непреодолимостью желания.

Ему было невыразимо приятно. Она обняла его своими горячими руками и подставляла свое тело, обдавая Мейсона жаром порывистого дыхания. Она совершала своим телом плавные волнообразные движения, прижимаясь к нему то животом, то грудью, и он чувствовал, как вся его плоть трепещет в одном остром желании — наконец завладеть ею. Еще несколько мгновений — и он, наверняка, ничего не смог бы поделать с собой. Невыносимое наслаждение обрушилось бы на него горячей волной и утопило бы в жгучем безудержном водовороте удовольствия.

Однако Вирджиния, прекрасно понимая, что такой быстрый конец не входил ни в его, ни в ее планы, вновь взяла инициативу в свои руки. Резко рванувшись всем телом, она укусила его за шею и, оттолкнув от себя, вскочила и побежала наверх в спальню. Запрокинув голову, Мейсон увидел, как полуобнаженная женщина исчезает в дверном проеме.

Он поднялся и, тяжело дыша, растерянно огляделся по сторонам. Чувствуя огромное возбуждение и слабость в коленях, он стоял, держась руками за стену, а затем, покачиваясь, стал медленно подниматься наверх.

Его волосы были растрепаны, маслянистый, осоловевший взгляд блуждал по стенам, ни на чем не останавливаясь, ни на чем не задерживаясь. Вверху, уже совсем близко, сверкая никелем, вращались огромные лопасти вентилятора. Потоки теплого воздуха шевелили спутанные волосы на голове Мейсона.

Он поднял голову вверх в бессловесной просьбе к этому простому механическому приспособлению охладить его пыл. Однако было ясно, что сейчас уже ничто не сможет удержать и остановить его, что через несколько мгновений ему придется идти до конца, и что сейчас он испытает высшее наслаждение, то, о котором он мечтал ночью во сне. Его внутренний голос еще пытался воззвать к нему: что я делаю, зачем я здесь? Но эти вопросы остались без ответа. Плоть Мейсона, его тело знали, зачем он находится здесь, знали, что их ждет.

Немного отдышавшись, Мейсон отбросил рукой прилипшую ко лбу мокрую прядь волос и вытер вспотевшие виски. Перед его глазами вновь промелькнула картина, которую он однажды видел на экране телевизора: вновь в видеомагнитофоне вращалась кассета, и вновь на экране предавалась любви Вирджиния, такая желанная и страстная. Она вздыхала, вздрагивала, извивалась и трепетала.

Чувства вновь захлестнули Мейсона, и, упрямо мотнув головой, он зашагал по ступенькам лестницы наверх, в спальню Вирджинии.

Внезапно во всем доме погас свет, и лишь из‑за приоткрытых дверей спальни лилось призрачное неровное сияние, какое бывает только от открытого огня — очевидно, там горел камин.

Мейсону хотелось идти туда и в то же время он страстно жаждал как можно дальше оттянуть тот момент, когда он переступит порог спальни.

Он тяжело вздохнул и сделал шаг, за ним второй, третий… Вот он уже слегка толкнул рукой, казалось, невесомую дверь спальни. Легко повернувшись на хорошо смазанных шарнирах, она открылась, словно приглашая Мейсона сделать неведомое прежде в его жизни открытие.

В спальне царил полумрак. Большую просторную кровать в дальнем углу комнаты отгораживала от двери прозрачная занавеска. В потоках воздуха, текущего из распахнутого окна, она легко колыхалась, издавая шум, похожий на трепетание крыльев мотылька. Возле кровати на дубовой тумбочке горело несколько толстых восковых свечей. Их неровный свет отбрасывал на потолок причудливые подвижные тени. Спальню наполнял запах горящего воска, что навевало на ум сравнение с храмом любви.

Кроме восковых свечей в комнате ярко горел камин. Сухие дрова только что занялись огнем и негромко потрескивали.

Мейсон подошел к кровати и, подняв руку, осторожно отодвинул занавеску. Вирджиния лежала, повернувшись к нему спиной. Как завороженный, Мейсон смотрел на мраморно–белое тело. Его восхищали ее красивые полные руки, тонкая талия и длинные изящные ноги.