Мейсон поморщился так, как будто вопрос Вирджинии причинил ему физическую боль.

— Мы же не животные… — хмуро ответил он.

Она внимательно посмотрела в глаза Мейсона и соблазнительно облизнула языком свои ярко накрашенные полные губы.

— Не обольщайтесь, мистер Кэпвелл, — медленно протянула она. — Мы с вами — животные. И в этом ничем не отличаемся от братьев наших меньших.

Мейсон боялся оторвать взгляд от дороги, чувствуя в глубине души, что ничего не может возразить.

Покончив с делами, Мейсон вернулся к Элизабет.

Он долго и мучительно пытался забыть все сказанное ему Вирджинией, но ее слова не шли у него из головы. Рассеянно перебрасываясь с Бетти фразами по поводу сегодняшнего ужина в ресторане, Мейсон все время думал о Вирджинии. Если еще утром у него была разработана довольно стройная система защиты своей клиентки в суде присяжных заседателей, то сейчас, после разговора с ней, он никак не мог понять, что его гложет. Лишь одно было ясно — все его теории рассыпались в прах, все оказалось гораздо сложнее, чем он думал.

Мисс Кристенсен оказалась отнюдь не такой простушкой, как можно было предполагать. Возможно, в этом Мейсону сослужило дурную службу давнее знакомство с Джиной. Мейсон, конечно, понимал, что существует определенный тип женщин, которые заманивают в свои сети богатых мужчин много старше их по возрасту. Однако, если раньше он имел дело с банальным обольщением, то сейчас Мейсону приходилось признать, что здесь кроется нечто более глубокое, пока не доступное его пониманию.

Он даже боялся думать на эту тему, потому что она касалась запретного, того, к чему он часто подсознательно стремился, но о чем старался не думать.

Перед его глазами снова и снова прокручивалась видеозапись, которую лишь после его настойчивых требований представил помощник окружного прокурора Мессина.

Мейсон вспоминал Вирджинию Кристенсен, неистово отдававшуюся страсти вместе со стариком Максвеллом. Разумеется, Мейсон был взрослым человеком и считал, что вполне достаточно знаком с вопросами секса. Но все, с чем ему приходилось сталкиваться раньше, было каким‑то чужим, холодным, отстраненным. А здесь на этой видеозаписи, была женщина, которую он теперь уже знал, женщина, которая уже начинала ему нравиться. Ее тело волновало Мейсона, ее слова приводили его в полное замешательство и он, сидя рядом с Элизабет, уже мысленно представлял себя вместе с Вирджинией.

Мейсону хотелось этого, но он пытался отогнать эти мысли, оттолкнуть их, избавиться от соблазна.

Весь этот вечер Мейсон был рассеян и невнимателен. Элизабет тактично помалкивала, стараясь не вызывать его на откровенность. Она понимала, что ему сейчас нелегко, а потому решила помочь Мейсону по–своему.

Когда они приехали домой, и Мейсон отправился в душ, она привела в порядок спальню, накинула на себя полупрозрачный кружевной пеньюар и улеглась на подушку.

Однако, Мейсона долго не было и Элизабет не заметила, как уснула. Когда он, наконец, вернулся, она уже спала сном ребенка.

Мейсон лег рядом, прикрыл глаза и попытался уснуть. Но покой не приходил. Последний разговор с Вирджинией и впечатления от просмотренной видеозаписи заставляли его беспокойно ворочаться с боку на бок.

Все это перемешивалось с воспоминаниями последнего времени и создавало в голове какой‑то невообразимый коктейль из обрывков слов и образов.

Тогда, чтобы отвлечься от назойливых мыслей, Мейсон принялся вспоминать свое детство. Это был универсальный способ, который позволял ему скрыться от неприятностей и успокоиться. Он вспоминал мать, поездки с отцом на яхте, рыбалку в океане, огромные волны прибоя, пальмы и акации Санта–Барбары, и на какое‑то время ему сделалось легко и приятно. Тягостные чувства покинули Мейсона, и он спокойно уснул.

Но под утро, во сне он снова увидел Вирджинию. Он увидел ее уже не рядом со стариком Максвеллом и уже не в спальне виллы миллионера, а здесь, рядом с собой… И он принялся нежно гладить ее и ласкать…

Элизабет, изумленная таким приливом чувств, повернулась к нему и страстно отдалась его ласкам. Они были неутомимы.

За окном уже светило яркое солнце, а они по–прежнему любили друг друга. Бетти никак не ожидала от Мейсона проявления таких бурных чувств.

Мейсон даже не сразу спросонья сообразил, что перед ним не Вирджиния, а Элизабет. Но ему было уже все равно. Им просто овладело желание обладать женским телом…

Мейсон сейчас не думал о том, кто находится рядом с ним. Он неистово обнимал Элизабет, впивался в ее губы, гладил рукой по волосам, пропуская сквозь пальцы длинные каштановые пряди.

Он и сам удивлялся себе и тому, с какой невиданной прежде страстью отдается Элизабет. Она тоже притягивала его к себе руками и ногами, охватывала его бедра своими ступнями, стонала, вздыхала и вскрикивала. Раз за разом Бетти повторяла:

— Мейсон, еще, не останавливайся.

Но он и не думал останавливаться. Им овладело какое‑то непонятное чувство. То чувство, о котором говорила Вирджиния. Ему на какое‑то время показалось, что люди, действительно, животные, и что страсти нужно предаваться всецело, не думая о боли, не пытаясь ее причинить, но причиняя. А потом, вновь освобождая, избавляя свою партнершу от этого сладостного изнеможения, бросая ее в глубокое забвение, погружая в глубину чувств и страсти.

Элизабет продолжала шептать:

— Мейсон, ты такой хороший, ты такой славный, ты такой большой.

А он не отвечал на ее слова. Он только стонал и исступленно ласкал Элизабет, доводя ее до неимоверного экстаза.

Наконец, ее бедра разжались, она вся вздрогнула и обмякла. Мейсон приподнялся и упал на прохладную подушку. После буйного приступа страсти он был весь в поту.

Сейчас ему было хорошо и легко. Он как будто избавился от тягостного чувства, которое мучило его со вчерашнего вечера.

Счастливо улыбаясь, Элизабет гладила его по волосам.

— Ты просто потрясающий в постели, — в изнеможении выдохнула она. — Я раньше этого не знала. Мне так хорошо с тобой, Мейсон. Я хочу, чтобы мы остались вместе всегда. Ты можешь еще хотя бы немного побыть со мной?

Она вдруг припала к его губам. Мейсон одарил ее сладким поцелуем и, поднявшись с постели, подошел к окну. Едва появившееся солнце было затянуто плотными облаками, начинал моросить дождь.

Мейсон долго задумчиво смотрел на мелкие капли дождя, покрывавшие стекло на окне спальни.

Приложив ладонь к холодному стеклу, он стоял рядом с окном несколько минут, стараясь ни о чем не думать.

Здесь, на побережье Атлантики, на противоположной от своего дома стороне Соединенных Штатов он чувствовал себя совершенно по–иному. Все это происходило с ним как будто в другой, новой жизни. А те женщины, которых он знал прежде, остались за высоким горным перевалом, который отделял его нынешнего от того Мейсона, каким он был вчера. Что‑то менялось, менялось в его душе и сердце. И Мейсон еще не знал, готов ли он к этим переменам.

Сейчас он старался жить так, как будто не было позади несчастий и горестей, переживаний и несбывшихся надежд.

Раньше он уже слышал об этом выражении — начать жизнь с белого листа. Теперь пришло время, когда он на собственном опыте должен был узнать, что это такое.

Возможно, он снова будет счастлив, возможно, черная полоса его жизни закончилась.

Он попытался думать об Элизабет, однако из головы у него не шла та, другая женщина, Вирджиния…

Как бы ему хотелось сейчас обнять ее, прижаться к ней, воткнуться носом в ее белокурые пышные волосы.

Торопливо отогнав от себя эти мысли, Мейсон вернулся к лежавшей на постели Элизабет и, нагнув голову, поцеловал ее в твердый сосок.

Она вдруг поспешно вскочила с кровати.

— Душ, душ. Мне надо принять душ, — поспешно заговорила Элизабет, как бы боясь нового прилива чувств, как бы опасаясь, что Мейсон снова с неистовой страстью наброситься на нее и теперь уже раздавит, уничтожит, растерзает в клочья.

Она вскочила с постели, накинув на плечи ночную рубашку, и отправилась в ванную. Мейсон откинулся на подушку и прикрыл глаза. Сейчас ему было просто хорошо, и он не хотел думать ни о чем ином.