Шейла зарделась от комплимента. А у Дэвида и в самом деле испортился аппетит.

— Вы и сами понимаете, что наша встреча здесь насколько радует меня, настолько и озадачивает. Разжигает мое любопытство, я хотел бы узнать, кто вы, откуда, чем занимаетесь в свободное от игры время.

Шейла уже хотела ответить, но мистер Лагранж остановил ее.

— Ешьте, ради бога, ешьте и пока не отвечайте на мои слова. Предоставьте мне ломать себе голову догадками. Ведь вы, мистер Лоран, мой сверстник. И в самом деле, выглядите светским человеком. Вы, — он призадумался, — наверное, происходите из хорошей семьи. Конечно, в нашем американском понимании из хорошей семьи — значит из буржуазной. И вы, мистер Лоран, если я не ошибаюсь, выбрали непростой путь и идете к цели правильной дорогой. Но это довольно сложный путь, потому что вам необходимо было начать с самого низа, двигаясь вверх, полагаясь на собственную удачу. Так?

Дэвид кивнул.

— В вас, мистер Лоран, сразу же чувствуется джентльмен. Все‑таки молодцы англичане, что придумали это слово — джентльмен. С их легкой руки появилось обозначение для человека, который, не будучи дворянином, достоин быть им, более достоин, чем многие из тех, кого они величали разными титулами.

Шейла как раз в этот момент выбирала, что заказать официанту. Она уже почти остановила свой выбор на утке. Но мистер Лагранж предупредил ее:

— Не заказывайте утку, она плохо зажарена. Лучше распорядитесь подать жареную баранью ножку. Метрдотель меня не обманул, уверяя, что она достаточно долго вымачивалась в молоке. А теперь можно перейти к следующему пункту моих рассуждений.

Самуэль Лагранж сидел, развалившись в кресле, так, как будто находился за письменным, а не за обеденным столом.

— По–моему, в этой жизни, мистер Лоран, можно купить все…

— Извините, но я так не думаю, — возразил Дэвид. Но Самуэль не обратил внимания на его слова.

— Так считаю я. А на ваш взгляд, мистер Лоран, чего нельзя купить за деньги?

Дэвид задумался.

— По–моему, за деньги нельзя купить талант. Самуэль Лагранж рассмеялся.

— Что вы, за большие деньги можно купить десять талантов, а если понадобится, то и больше. Я могу купить любого художника, и он будет рисовать мой портрет. Могу купить любого музыканта — и буду слушать музыку. Все зависит от суммы и от таланта. Также как и в магазине: покупаете хорошую вещь, платите много, покупаете похуже — платите меньше. Единственное, мистер Лоран, чего нельзя купить в жизни, так это удачу. Удача или есть, или ее нет.

Дэвиду хотелось бы возразить, но возражать было нечего, и поэтому он поспешил перевести разговор на другую тему.

— А вам, мистер Лагранж, никогда не бывает скучно?

— От чего? — изумился собеседник, — мне, в общем‑то, скучно никогда не бывает. Я всегда нахожу, чем занять ум и руки.

— Нет, я имею в виду немного другое. У каждого человека должна быть мечта, цель в жизни. Ведь вы сами, мистер Лагранж, говорили об этом. И мне интересно было бы узнать, какова ваша цель в жизни?

— Цель? — рассмеялся Самуэль Лагранж, — это слишком возвышенное слово. Цель должна быть недостижима. А я, честно говоря, не знаю, чего бы такого я уже не добился в жизни.

Такое признание смутило Дэвида.

«Он чертовски самоуверен, — подумал мистер Лоран, — и это меня раздражает. Но в целом‑то, он прав. Ведь, в самом деле, чего ему еще желать от жизни? У него есть все — деньги, слава, успех, наверное, множество женщин. Ну, и что? Пусть все это у него будет. Пусть мы с Шейлой коснемся такой жизни всего лишь один раз. Ведь это ничего не изменит, лишь придаст нам жизненного опыта.

— А вы любите друг друга? — внезапно спросил Самуэль Лагранж у Шейлы.

Та даже перестала есть от такого неожиданного вопроса, и застыла с вилкой в руке. На всякий случай, она переспросила.

— Вы спрашиваете, любим ли мы друг друга?

Самуэль Лагранж повторил свой вопрос.

— Конечно же, любим, — рассмеялась, наконец, Шейла, — ведь правда, Дэвид?

— Конечно, неужели этого не видно? — изумился мистер Лоран.

— Да, вы знаете толк в вопросах любви, — протяжно произнес Самуэль Лагранж, — это мне ясно и без ваших заверений. И все‑таки, вы, — он посмотрел на Шейлу, — по–моему, относитесь к тем людям, которых больше любят, чем они любят сами. Разве я не прав?

Шейла задумалась. Такое ей никогда не приходило в голову. Но сейчас она поняла, что Самуэль прав. Она, в самом деле, никогда не отдавала себя другому человеку всю, без остатка. Всегда в ее душе оставался уголок, где могла спрятаться сама. А от других всегда требовала безраздельной любви.

— А вы сами, мистер Лагранж, к какой категории людей относитесь? — спросила женщина.

— Я отношусь к тем, кто умеет любить.

Наконец‑то, и Дэвид, и Шейла приступили к десерту.

Самуэль молча смотрел за тем, как Шейла пользуется ножом и вилкой. Его губы искривились в легкой улыбке, но сделать замечание он не смел.

Шейла спохватилась и постаралась есть, прижимая локти к бокам. Тогда Самуэль Лагранж не выдержал и рассмеялся.

— Американцев всегда можно узнать по тому, как они орудуют ножом и вилкой.

— Что? Я делаю что‑нибудь не так? — спросила Шейла.

— Нет, что вы. Я не хотел вас обидеть, но все почему‑то считают, что только европейцы держат вилку в левой руке, а нож в правой. А про американцев рассказывают небылицы, как будто они сперва порежут все в своей тарелке на мелкие кусочки, а потом, взяв вилку в правую руку, начинают есть…

Докончить свою сентенцию Самуэлю Лагранжу не дал Боб Саймак. Он подошел к их столику, склонился к хозяину и сказал:

— Мистер Лагранж, вас срочно к телефону. Нью–Йорк.

Самуэль Лагранж извинился.

— Это действительно серьезно, я должен ненадолго покинуть вас.

— Мы встретимся в зале, — сказала ему на прощание Шейла.

И Самуэль Лагранж удалился в сопровождении Боба Саймака. Тот следовал за ним по пятам, то и дело бросая по сторонам короткие взгляды, словно бы и в самом деле опасался за жизнь своего хозяина.

— Все‑таки, странный он человек, — задумчиво произнесла Шейла, допивая кофе.

— Не вижу ничего странного. Обыкновенный самовлюбленный миллионер, в меру умен, в меру развязен. И ничего сверхъестественного в нем нет.

— А я и не говорила, Дэвид, что он сверхъестественный человек. Просто деньги создают вокруг людей сияющий ореол. А если посмотреть вблизи, когда ты и сам попадешь в его сияние, то видишь самого обыкновенного человека со всеми его хорошими и плохими качествами.

— Мне кажется, он тебе нравится, — заметил Дэвид.

— С чего ты взял? Конечно, он мне не неприятен и, конечно же, он интересный мужчина, но не больше. Дэвид, слышишь, не больше.

— Ты так уверяешь меня в этом, Шейла, что я начинаю сомневаться.

— В чем? — спросила женщина.

— В твоей разборчивости, дорогая. Ведь почему‑то ни к кому больше в огромном зале казино не обратились с просьбой сыграть партию в покер. Почему он выбрал именно тебя?

— Ты хочешь сказать, Дэвид, что я выгляжу слишком доступной и…

— Вот именно и, — ответил Дэвид.

— Ну, знаешь ли, дорогой, мне кажется, ты переходишь дозволенную черту.

— Ладно, Шейла, успокойся, я пошутил. Действительно, разговор с ним меня немного разозлил. Я ведь абсолютно уверен, что талант купить нельзя. А он настолько самоуверен, что думает, будто может купить все за свои деньги. Но поверь, это не так.

— Я верю, — Шейла положила свою ладонь на руку Дэвида, — я верю, что невозможно купить любовь, я верю, что невозможно купить талант. И, наверное, еще много чего невозможно купить ни за какие деньги. Например, Дэвид, я уверена, что невозможно купить тебя или меня.

Шейла посмотрела в глаза мужу. Тот немного смутился.

— Знаешь, а я как раз кое в чем и не уверен.

— Перестань, Дэвид, мне уже надоели твои упреки и опасения. Не все так плохо. Черт с ними с деньгами. Неважно, что их у нас нет. Главное, что мы вместе, главное, что я тебе не безразлична. А ты небезразличен мне.