— А вот и мой ребенок. Можешь познакомиться с ним, Джейк.

Мальчик испуганно посмотрел на изможденного бледного ребенка на руках Марии. Брэндон приподнял голову от плеча Марии и посмотрел на большое количество людей, собранных в гостиной. Его ресницы дрогнули, на глазах появились слезы, и он что‑то нечленораздельное прокричал.

— Что? Что ты говоришь? — заспешила к нему Сантана, — повтори, пожалуйста. Извините, — она обернулась ко всем присутствующим, — у него это случается.

Брэндон вновь попытался что‑то проговорить, но вместо связной речи, вместо понятных слов из его губ вырывались нечленораздельные возгласы и хрипы.

— Боже, что с ним? — воскликнула Сантана, — еще вчера вечером я понимала все, что он говорит, а сейчас не могу.

Брэндон как‑то странно сжался и взмахнул бледной рукой. Сантана буквально выхватила его и прижала к груди.

— Брэндон, мальчик мой, повтори, пожалуйста, еще раз для меня, я не все поняла.

Брэндон вновь попытался говорить, но из этого ничего не вышло. На глазах Сантаны появились крупные слезы.

— Он приветствует тебя, Джейк, — пересилив себя сказала Сантана.

Все конечно поняли, что мать солгала, что она не поняла ни слова из того, что говорил ей сын. Но никто не стал ей возражать, всем было понятно ее горе.

Сантана, даже не обернувшись, поднялась на второй этаж и уложила Брэндона на постель. А сама села рядом и заплакала. Круз остановился у нее за спиной и положил руку на плечо.

Сквозь всхлипывания Сантана говорила:

— Еще вчера я понимала, что он говорит, а теперь…

Круз растерянно молчал. Чем он мог утешить жену?

У него самого на душе было не лучше.

— Ничего, дорогая, может быть, симпозиум поможет отыскать какой‑нибудь выход.

— Я уже ни во что не верю, — Сантана покачала головой, — я теряю надежду.

— Нельзя отчаиваться, — настаивал Круз, — надо держаться до конца.

— Я постараюсь, — Сантана вытерла слезы.

Симпозиум все‑таки собрался. Конечно, некоторые участники не смогли приехать, но собралось около сорока медиков и ученых. Все они имели отношение к исследованиям в той или иной мере связанными с лейкодистрофией. Тут были химики, генетики, врачи–педиатры, диетологи. Среди участников были не только ученые из Соединенных Штатов Америки, были специалисты из Европы. Их имена были уже знакомы Крузу и Сантане по статьям и по книгам. Симпозиум происходил в холле гостиницы, принадлежащей СиСи Кэпвеллу. Честь открытия симпозиума предоставили самому СиСи. Тот поприветствовал участников, пожелал им плодотворной работы, а дальше пошла обычная будничная работа, так знакомая всем участникам.

После доклада генетика из Нью–Йорка, пожилого седовласого профессора, Сантана поинтересовалась у него:

— Скажите, а сколько времени уйдет на доведение до практического применения вашего метода генетического исправления болезни?

Профессор пожал плечами.

— Самое раннее, я смогу добиться определенных результатов, пригодных для применения в клинике, через семь или десять лет. Никак не раньше.

— Тогда это не подходит, — резко сказала Сантана, — ваш метод, конечно, интересен, но, извините, профессор, мы не можем сейчас терять времени.

— Но вы должны понять и меня, миссис Кастильо, это наука, и мои исследования пригодятся в будущем.

— Конечно, — ответила Сантана, — для этого мы и собрались здесь. Ваши исследования очень ценны, но надеюсь, вы не будете на нас в обиде, если мы перейдем к обсуждению других теорий и методов.

— Да, мне тоже будет очень интересно послушать.

Профессор осекся, произнеся слово «интересно». Оно показалось ему неуместным.

Сантана, поняв замешательство пожилого ученого, ободряюще ему улыбнулась. А Круз уже называл имя следующего докладчика. К микрофону вышел доктор Хайвер, а Круз тем временем вычеркнул из своего списка метод генетического воздействия на больных лейкодистрофией.

— Мы пытаемся достичь определенных результатов, — говорил доктор Хайвер, — исключая из меню больных жиры С 24 и С 26. Мы проводим наши эксперименты на протяжении шести месяцев, но пока, к сожалению, не можем похвастаться положительными результатами. Кое–какие сдвиги есть, но говорить о выздоровлении и даже о значительной приостановке болезни еще рано.

Круз слушал, боясь пропустить каждое слово. Еще совсем недавно ему было непонятно и десятой части из сказанного доктором Хайвером. Но сейчас Крузу Кастильо казалось, что он понимает больше самого медика.

— Но несмотря на наши усилия, кислоты, состоящие из длинноцепных жиров, не исчезали из организма пациентов, — доктор Хайвер развернул огромную таблицу и стал водить по ней указкой. — И как вы можете увидеть из этой схемы, содержание длинноцепных жиров в крови пациентов в некоторых случаях даже повышалось.

— Как вы объясните это, доктор Хайвер? — воскликнул один из участников симпозиума.

— Я думаю, это связано с биосинтезом в организме человека, — ответил ему докладчик.

— Так в чем же дело? — спрашивающий поднялся из‑за стола.

Доктор Хайвер положил указку и повернулся к слушателям.

— Мы думали, что поддерживая диету, сможем управлять биосинтезом. Но к сожалению, оказалось не так просто.

Другой из участников вставил с места:

— Но таким методом можно добиться всего лишь нормального содержания длинноцепных жиров в организме, а это в принципе не может повлиять на ход болезни.

Доктор Хайвер согласно кивнул.

— Но я же предупреждал вас, здесь не все так просто. Только с первого взгляда может показаться, что проблема легко разрешима.

Одна из участниц симпозиума, молодая японка, как школьница подняла руку, прося слова. Доктор Хайвер кивнул ей.

— Доктор Хайвер, если вы решили управлять биосинтезом, то есть блокировать поступление жиров в организм, то вы должны были рассмотреть вариант с манипуляцией жировыми клетками.

— Доктор Хайвер, — не вставая громко сказала Сантана, — по–моему, подобные эксперименты ставили над мышами русские и поляки, я об этом читала.

Все собравшиеся обернулись к Сантане, услышав ее уверенный громкий голос.

— Да, я тоже слышала об этом, — поддержала Сантану японка.

— Это было напечатано в биологическом журнале № 14 том два, — отчетливо, как школьница на экзамене, сказала Сантана.

Участники оживились. Подобных результатов достигли канадские ученые, правда, эксперименты они ставили не на мышах, а на поросятах, и результаты были очень похожими.

— Да–да, я слышал что‑то подобное, — снимая массивные очки, сказал пожилой профессор из Брюсселя.

Тут вступил в разговор ученый из Польши, проводивший опыты на белых мышах.

Сантана досконально изучила его статью и поэтому очень внимательно смотрела на этого молодого человека. Ей никак не верилось, что такой несерьезный с виду парень мог провести настолько доскональные исследования.

— Я проводил опыты на белых мышах. Основной моей задачей было не допустить повышение содержания длинноцепных жиров в их организме. Правда, я совсем не думал о болезни лейкодистрофия, у меня были совсем другие задачи, но они сейчас к делу не относятся. Так вот, именно опыты с белыми мышами привели меня к парадоксальному открытию: я употреблял олеиновую кислоту.

— Это производная масла, — вспомнила Сантана.

— Вот именно, производная оливкового масла. И это дало обнадеживающие результаты. Тогда, наконец, после опыта с мышами, я узнал о болезни лейкодистрофия и тогда же стал экспериментировать с человеческими клетками.

— С человеческими клетками? — заинтересовалась японка.

Она включила диктофон и подвинула его поближе к польскому ученому.

— Да, я брал клетки кожного покрова у больных лейкодистрофией и помещал их в раствор, содержащий олеиновую кислоту. Так вот, я могу вам сообщить хорошую новость: содержание длинноцепных жиров в этих клетках уменьшалось на пятьдесят процентов.

— Целых пятьдесят процентов! — воскликнула Сантана, — так это же великолепный показатель, это же может быть основой для терапевтического лечения!