Брэндон попытался что‑то сказать, его голос звучал натужно и невозможно было разобрать слов.

Доктор прервал свою речь, подошел к мальчику, нагнулся и переспросил:

— Ты хочешь что‑то сказать, малыш?

В зале царила полная тишина, было слышно, как поскрипывают сиденья.

Мальчик говорил очень медленно, по слогам:

— По–че–му здесь все э–ти лю–ди?

Доктор улыбнулся и облизнул губы.

— Все эти люди — врачи, они пришли сюда, чтобы понять, как помочь другим мальчикам, больным той же самой болезнью, что и ты.

— А разве есть и другие мальчики, у которых такая же бо–бо? — спросил Брэндон.

— Есть, маленький, — ответил ему доктор. — К сожалению есть.

Он отошел к экрану и задумался.

— Как вы все заметили, теперь у него есть нарушения и в речи. Он с трудом проговаривает слова, хотя еще неделю назад он говорил довольно легко. Брэндон, — доктор обратился к мальчику.

Тот внимательно посмотрел на врача.

— Я хочу, чтобы ты немножко прошелся по залу.

Мальчик испуганно посмотрел на мать. Та кивнула ему. Брэндон протянул руки, но самостоятельно подняться не мог. Доктор Лисицки помог ему.

— Давай сюда свои руки, — сказал он.

Брэндон послушно взялся за холодные ладони врача и сделал первый неуверенный шаг.

— Я помогу тебе, — тихо произнес доктор Лисицки и пятясь спиной двинулся по подиуму.

Мальчик шел, держась за него, с трудом переставляя ноги. Он думал над каждым шагом, но было заметно — ноги не слушаются его. Казалось, что пол все время ускользает из‑под ног ребенка, и он не может уверенно ступать.

— Ну что ж, малыш, иди, иди, — приговаривал доктор Лисицки.

Он повернулся к залу.

— Как вы все видите, сейчас у ребенка значительно нарушена походка, а до поступления в наш центр нарушения были незначительными. Нарушения прогрессируют и, как вы все видите и понимаете, вскоре его ожидает паралич. Иди, Брэндон, иди, — обратился доктор к застывшему мальчику.

Тот отрицательно покачал головой.

— В чем дело? — изумился врач.

— Я пой–ду, — по слогам проговорил Брэндон, — но только если вы не будете так говорить.

Улыбка тотчас же исчезла с лица доктора Лисицки. Он сделался серьезным и опустился перед мальчиком на корточки.

— Извини, Брэндон, — ласково произнес он, — давай я тебя отнесу на стол и ты немножко посидишь.

— Нет, я сам, — упрямо сказал Брэндон.

Сантана была готова сорваться со своего места, подхватить Брэндона и выбежать с ним из зала, но Круз удержал ее.

Брэндон, преодолевая недуг, сам, без посторонней поддержки, сделал несколько неуверенных шагов по направлению к столу.

Доктор Лисицки хотел помочь ему, но тот отстранил его руку.

— Я сам, — проговорил мальчик.

Аудитория с замиранием следила за тем, как ребенок борется со своим бессилием. Наконец, Брэндон сумел добраться до стола, вцепился в его край обеими руками и замер, тяжело дыша.

Сантана не выдержала, подбежала к сыну, подхватила его на руки и остановилась, глядя на Круза.

— Если можно, мы покинем зал, доктор Лисицки, — громко сказал Круз.

— Да–да, пожалуйста, сестра вас проводит.

Сантана и Круз быстро вышли из аудитории. Брэндон дрожал от напряжения. Было видно, что он истратил почти весь запас своих сил. Сантана гладила его по коротко остриженной голове и приговаривала:

— Боже, что с тобой?

— Мама, я люблю тебя, — прошептал мальчик и опустил свою голову на плечо матери.

Круз сообразил, что они оставили в зале инвалидную коляску. Сестра милосердия взяла Сантану за локоть.

— Миссис Кастильо, — пройдемте в палату, Брэндона нужно одеть.

Сантана только сейчас ощутила, какой холодный Брэндон. Она принялась дуть на его озябшие пальцы.

После расширенного консилиума доктор Лисицки вновь встретился с Крузом. Они сидели в кабинете врача, и доктор уверенно объяснял сложившуюся ситуацию.

— Мы сделали, в принципе, все что было в наших силах. Сделали все то, на что способны, применили новейшие методы, использовали все, чем располагает медицина на сегодняшний день. Но как видите, результат не очень утешительный.

— Да, — кивнул Круз.

— Мы, конечно, смогли приостановить ход болезни, но я думаю, что это временно и поэтому, как я вас уже предупреждал, готовиться нужно к худшему.

— Да, я это понял, — прошептал Круз.

— Но отчаиваться ни в коем случае нельзя. Мы сделаем все что можем, все, на что способна наша медицина. Ведь вы понимаете, что ваш ребенок не единственный и поэтому мы будем искать средства, которые смогут победить эту болезнь.

— Да, я понимаю.

Крузу совсем не хотелось разговаривать с доктором Лисицки. Ему было очень тяжело слышать то, что доктор расписался в своем бессилии.

— Скажите, а вы уверены, что больше ничем нельзя помочь моему ребенку?

Доктор сжал виски ладонями.

— Знаете, мистер Кастильо, я понимаю, что вам это слышать очень тяжело, но пока никто не в состоянии остановить ход болезни, никто не может победить ее. Мы просто можем немного замедлить, затормозить процесс. Это единственное, и мы это сделаем.

— Понятно, — Круз поднялся. — Доктор Лисицки, скажите мне честно…

— Я и до этого был абсолютно честен с вами.

— Я не о том. Признайтесь, есть смысл оставлять Брэндона в вашем институте?

— Если речь идет о спасении его жизни — нет, — покачал головой доктор.

— А что вы можете посоветовать?

— Я с вами абсолютно откровенен: советовать нечего, мы перед этой болезнью бессильны.

— Тогда мы заберем ребенка и попытаемся спасти его сами.

— Что ж, это ваше право, мистер Кастильо. Каждый пытается бороться до конца, и я хочу верить, что у вас что‑нибудь получится. И если возникнут проблемы, обращайтесь ко мне.

— Спасибо, доктор. Круз вышел из кабинета.

Через день после приезда в Санта–Барбару в доме Кастильо раздался телефонный звонок.

Круз поднял трубку. Он услышал незнакомый мужской голос.

— Я бы хотел поговорить с мистером Кастильо.

— Я вас слушаю.

— Я узнал о болезни вашего ребенка и хотел бы вам помочь.

— Вы врач? — с надеждой в голосе спросил Круз.

— Нет, — заспешил с ответом незнакомец, — я машинист.

— Машинист? — переспросил Круз, не понимая, в чем дело. — Но как вы собираетесь помочь нашему ребенку?

— Дело в том, что у меня самого сын болен лейкодистрофией.

— Давно?

— Это у меня уже второй сын. Первый умер, и поэтому я прекрасно понимаю ваше состояние. Мы с женой организовали фонд, собрали родителей детей больных лейкодистрофией. Наш фонд финансирует исследования этой болезни, мы проводим семинары, поддерживаем родителей, стараемся помочь детям. Ведь мальчики болеют этой болезнью не только в Америке, но и в Европе, в Японии, в Австралии. Наш фонд действует во всем мире, но центр находится у нас в Америке.

— Ваш фонд существует давно?

— Нет, недавно, мы с женой организовали его после смерти первого сына.

— Я вам сочувствую, — не найдя что сказать, произнес Круз.

— Спасибо. Я бы хотел пригласить вас на одно из наших заседаний, оно состоится вскоре и думаю, оно будет вам полезно.

— Мы с женой с удовольствием примем ваше приглашение. Кто‑нибудь один из нас обязательно приедет.

— Было бы желательно увидеть вас двоих, — сказал незнакомец, — ведь я думаю, тяготы падают в одинаковой мере и на вас, и на вашу жену.

— Да, конечно.

— Скажите, мистер Кастильо, это у вас единственный ребенок?

— Да.

— Вы, наверное, уже обращались и в Центр ребенка и в Институт исследования иммунных систем человека?

— Конечно, — сказал Круз Кастильо, — мы побывали везде, где только можно.

— И конечно же, никаких положительных результатов? Я взял телефон у доктора Лисицки. На мой взгляд, химиотерапия — единственный способ, способный приостановить болезнь.

— Неужели вы не верите в возможность полного выздоровления? — спросил Круз.

— К сожалению, мне пришлось убедиться в бессмысленности всех остальных методов. Ведь мой первый сын умер, а состояние второго на сегодняшний день критическое.