Ирина была не рада своей горячности, заставившей ее так легкомысленно согласиться на поездку в бедные окраины Турова.

Булыжная мостовая закончилась еще в четверти часа езды от центральных улиц, и последние десять минут тарантас лихорадило на ямах и кочках. Ирина сидела, вцепившись в корзинку с продуктами, собранную Адой для родственников Милена, боясь выронить ее при очередном толчке в придорожную грязь. Из сточных канав, заросших высокой травой тянуло нечистотами. Даже прошедший ночью освежающий дождь не смягчил эти ароматы, зато добавил грязи на дороге. Милен, попытавшийся было вначале ее объезжать, быстро сдался на волю Морячку, который с поросячьим восторгом самовольно добавлял ходу, завидев очередную лужу, и игнорируя гневные крики обрызганных прохожих.

Чем дальше они отдалялись от центра города, тем ниже и неказистей становились домишки, но жизнь вокруг них оставалась такой же оживленной, как и на центральных улицах. Во дворах шумели играющие ребятишки, по обочинам дорог сновали люди, а несколько раз им на встречу попались повозки, запряженные ишаками, и движение замедлялось из-за узости улиц.

По дороге Милен рассказал подруге, что еще два года назад его дядя владел весьма доходной фермой, доставшейся ему от отца, деда Милена. Отец же Милена по молодости перебрался в город, не имея склонности к сельскому хозяйству, и обосновался в нем, найдя работу на фабрике.

— Но несколько лет назад случилась засуха, и как следствие неурожай. Такое иногда случается, но в этот раз неурожай случился три года подряд. Кредиты, взятые на второй год засухи, только усугубили положение всех крестьян, многие тогда потеряли свою землю. Вот и дядька потерял и землю, и большой красивый дом, в котором мы собирались нашей большущей семьей по праздникам. Знаешь, как было весело? Теперь они живут в этих лачугах, и перебиваются случайными заработками. Мы помогаем, конечно, как можем. Но как же это унизительно, когда взрослый мужик, работающий как мул, не получает за свой труд достойную оплату! — гневно закончил парень. Дом, у которого они остановились, ничем не отличался от остальных домишек на улице. Милен спрыгнул с тарантаса, привязал к забору Морячка и, взяв поданную Ириной корзину, направился к калитке. Ирина осталась сидеть на облучке, следя за играющей в соседнем дворе ребятней. Один из них, самый маленький, увидев незнакомку, несмело приблизился к повозке и остановился рядом, разглядывая зебру и ее хозяйку. Ирина протянула ему взятый специально для такого случая кулек с пряниками и леденцами.

Вскоре из дома в сопровождении своей тетки вышел Милен. Она несколько раз поблагодарила за гостинцы и просила передать горячую благодарность хозяевам трактира.

— Дядька с братовьями то ли на митинге, то ли на собрании, — сказал Милен, когда они уже отъехали от дома. — Тетя Марта и сама не знает, говорит, они опять без работы.

Возвращались другой дорогой. Милен выполнял данное Ирине обещание показать не самую презентабельную часть города. Ей уже не терпелось оказаться дома, когда копыта Морячка застучали по булыжнику, улица привела их к мощеному перекрестку. К звуку копыт и скрипу колес примешивался все возрастающий шум и, достигнув перекрестка, стало понятно, что проезд перегородила толпа. Милен влез на облучок, огляделся и доложил:

— Митинг, — хотя это и так было понятно по раздававшимся вокруг крикам. — Назад не вернуться, слишком узко, только вперед.

Он взял в руки вожжи, и тихо понукая зебру, и покрикивая мужикам, что стояли впереди, начал медленно продвигаться вперед. Продвинуться удалось только на несколько метров, и они прочно встряли, окруженные плотной толпой. Пятачок, соединявший три узкие улочки, был не большим. Более сотни мужчин полностью перекрыли движение во всех трех направлениях. Посредине оставалось небольшое открытое пространство, на котором Ирина увидела возвышавшегося на ящиках знакомого толстяка. Одетый во все ту же цветастую жилетку, готовую треснуть на его необъятном животе, он был виден со всех точек этого маленького импровизированного театра. Толстяк снял свое соломенное канотье, под которым обнаружилась изрядная лысина, и то обмахивался им, то махал в своей привычной манере в сторону зрителей, вовлекая их в разговор. Толпа, в отличие от предыдущего спонтанного митинга, в котором Ирине довелось случайно поучаствовать у цирка, состояла только из мужчин. Они собрались здесь целенаправленно и настроены были решительно. Ирина видела по злым выкрикам и гневу в глазах рядом стоящих мужчин, что речь провокатора даже довела некоторых из них до агрессивного состояния. Лишь один мужчина выбивался из всей этой колышущейся гудящей массы, и этим привлек ее внимание — молодой рабочий спокойно стоял, привалившись плечом к стене дома. Казалось, все происходящее его мало интересует. Тень от козырька его картуза скрывала лицо, но когда он повернул голову и взглянул на оратора, девушка подумала, что уже видела этот насмешливый прищуренный взгляд. Только в прошлый раз он принадлежал мужчине в богатой карете, а этот одет в незамысловатую рабочую одежду.

— Земля досталась нам в наследство от наших предков! Мы должны вернуть то, что принадлежит нам по праву!

Лозунг слился с криками, раздавшимися одновременно со всех сторон:

— Жандармы! — толпа вздрогнула, зашевелилась, но бежать было не куда.

Под громыхание колес и топот лошадиных копыт со всех трех сторон перекресток перекрыли тяжелые четырехколесные фургоны, запряженные мулами, из которых выпрыгивали мужчины в коричневой униформе. Они быстро и организованно окружили толпу и, охаживая людей дубинками, хватали и заталкивали в фургоны.

Ирина и Милен в растерянности продолжали сидеть, наблюдая с высоты своего тарантаса за всей этой разгулявшейся вакханалией.

— Мало нам мужиков, еще и баба приперлась на митинг, — негодующе сверкнул глазами седоусый жандарм.

— Неправда, мы проезжали мимо и застряли на этом перекрестке случайно! — возмущенно ответила ему Ирина. Пока она препиралась с жандармом, сопротивлявшегося Милена уже стащили с повозки с другой стороны и засунули в фургон.

— Что с этой делать будем? — спросил усатый, кивая на Ирину.

— Кто такая? Предъяви документы, — потребовал гарцующий на лошади рядом с их повозкой молодой офицер. Услышав, что документов у девушки с собой нет, он даже не стал дослушивать ее объяснения о том, что они находятся в обработке в ратуше:

— В фургон! — Спешился и, не дожидаясь, когда Ирина сама спустится на землю, грубо ухватил ее за руку и потянул на себя. Ирина, наступив на подол собственного платья, который не успела подобрать, упала, больно ударившись коленями о брусчатку. Клочок рукава остался висеть, зацепившись за ступеньку тарантаса. Все больше раздражаясь, офицер рывком поставил девушку на ноги, и толкнул ее в руки усатого жандарма.

Ирина, прижатая телом Милена к деревянной стенке фургона, закрыла глаза, и попыталась абстрагироваться, представив себя в общественном транспорте в час пик. Под крики жандармов, требующих потесниться, в тщетных потугах закрыть дверь, попытка могла увенчаться успехом, если бы не отсутствие доброй воли пассажиров и более высокий градус враждебности, исходящий от полутора десятка эмоционально нестабильных мужчин. Наконец, двери были закрыты, перекрыв свет и приток свежего воздуха, и в считанные минуты фургон заполнился запахом кислого пота. Правда, стоило повозке тронуться, Ирина поняла, что выпавшие испытания не были бы полными без мучений физических. Это, так называемое транспортное средство, не подозревавшее о существовании рессор, радостно поскрипывая, встречало каждый ухаб беспечным подскоком. Иринина спина при этом елозила по необработанной деревянной стенке фургона, словно сыр по терке. При особенно сильном толчке несчастная узница, не сдержавшись, застонала.

— Ириш? — озабоченно прошептал ей в макушку Милен.

Девушка, оторвав щеку от груди парня и искоса взглянув на его зардевшееся лицо, поняла, что он смущен от их вынужденной близости.