— Этот старый ворчун, Казимир Вацлович, — парень скривился и буквально сквозь зубы выдавил имя дирижера, — шипит и тычет в меня пальцем, даже если ошибаюсь не я, а мой сосед виолончелист. — Самому Милену выпала честь играть на скрипке. И насколько Ирина могла судить, делал он это хорошо. Но играть в оркестре, это не то, что играть в маленьком коллективе, совершенно новый для него опыт. Это она и пыталась донести до недовольного приятеля. Но он, обиженный, ничего не хотел слушать.

— А не ты ли говорил, что ради учебы пешком до Кондузла дойдешь? — спросила она, когда ей надоело его уговаривать. — И не ты ли пару дней назад грозился буквально в огонь и в воду за своего князя? А сейчас ноешь только от того, что дирижер на тебя пальцем показал. — Ирина начала раздражаться.

— Да я не отказываюсь от своих слов. Но, где же справедливость? — пафосно воскликнул парень. — Я ему говорю, что здесь лучше сыграть стаккато. А он, представляешь, Ириш, аж завизжал: «Молодой человек! Вы знаете лучше Иоганна Себастьяна Баха?» — Милен так скривил в презрении лицо, изображая Казимира Вацловича, что Ирина не выдержала и засмеялась, а за ней и Мариэла.

— При всем уважении к маэстро, стаккато уместнее, — упрямо стоял на своем начинающий окрестрант. — Ирин, а кто такой этот Иоганн Себастьян Бах? — надулся Милен. Ирина закатилась новым приступом смеха.

— Гос-с-поди, что за жизнь пошла, — по-стариковски запричитала Мариэла, покачивая из стороны в сторону головой. Милен хрюкнул, а Ирина спросила:

— Чья жизнь, детка?

— Не знаю, — легкомысленно ответила Эль, — так всегда бабушка Карима говорит.

— Кстати, княгиня тоже смеялась, когда я предложил стаккато, и это еще больше разозлило старика дирижера. Она подошла ко мне после репетиции и спрашивала, как я устроился, всем ли доволен. Но знаешь, Ириш, ее ведь не я интересовал. Ну, ты понимаешь? Скажи, почему она не видится с внучкой?

— Ян сказал, что фрейлины за ней хвостом ходят. Она сама так решила. И ты знаешь, я уважаю ее за это решение. Для нее безопасность внучки на первом месте.

От размышлений Ирину опять отвлек шум за окном. Она сидела, прикрыв ладонями веки, чтобы дать отдых глазам, в которых уже рябило от мелкого шрифта, когда ее внимание привлек нарастающий звонкий цокот подков по булыжной мостовой и последовавшее за этим лошадиное фырканье и людские крики. Открыв глаза и проморгавшись, увидела двух спешившихся всадников, едва слетев с седел, они кинулись к зданию.

— Кто это? Ты разглядела? — раздался голос Саввы Юльевича, неслышно подошедшего сзади.

— Один из них господин Исупов, а второй, — девушка замолчала, не зная, какое определение дать второму всаднику.

— Шивэец? — подсказал шеф.

— Наверное. Уж очень одежда у него своеобразная.

Тем временем слуги увели лошадей, но уже через десять минут на их место привели трех свежих оседланных жеребцов. Они переминали ногами и пофыркивали в ожидании седоков. Савва Юльевич вооружившись конфискованным театральным биноклем, устроился рядом, а Ирине стало понятно, каким образом старый библиотекарь, не выходя из своей башни, остается в курсе происходящего во дворце.

— И в правду Родион Исупов, шивэец и Максим Сергеевич с ними, — через несколько минут нарушил тишину он.

Ирина оторвалась от книги и опять посмотрела в окно. Из здания торопливо вышли трое, двое прибывших ранее, и еще один пожилой мужчина. Он грузно взобрался в седло. Слуга тем временем приторочил к седлу его лошади саквояж, и группа спешно выехала со двора вместе с присоединившимися к ним стражниками.

— Хм, Родион оставил своего любимого жеребца. Смею предположить, что кто-то из семейства Исуповых серьезно болен, — рассуждал Савва Юльевич сам с собой, беспокойно постукивая по подоконнику пальцами и наблюдая, как после отъезда кавалькады постепенно пустеет двор.

— Максим Сергеевич — врач? — спросила Ирина.

— Да. Тебе нужно передохнуть, у тебя уже глаза красные. Сходи, девонька, поешь, прогуляйся по парку, в общем отдохни.

— Нет-нет, Савва Юльевич, я не устала, — Ирина умоляюще уставилась на шефа, видя, что он собирается настаивать. Время открытия прохода неумолимо приближалось, и ей нужно было, во что бы то ни стало до своего отъезда найти решение проблемы. Так ей будет легче оставить родных людей, зная, что им ничего не угрожает.

Через несколько часов Ирине довелось наблюдать совершенно другой, но не менее интересный выезд. Несколько женщин показались в проеме той же двери. Но вторую створку открывать не было необходимости. Платья этих женщин были не такие пышные, как у давешних дам. Девушке, вышедшей первой, оказывали особое почтение. Все слуги, которые находились во дворе и те, что открыли дверь, низко ей поклонились.

Ирина, не отрывая от нее взгляда, взяла бинокль, оставленный любопытным библиотекарем на подоконнике, и приставила его к глазам. Костюм девушки от сопровождавших ее женщин отличался более богатой меховой отделкой. Из-под темно-синего кафтана длиной до щиколоток, с яркой вышивкой по подолу и на рукавах, виднелись шаровары. Девушка легко сбежала по ступеням крыльца и ловко вскочила в седло, ее длинные черные косы при этом взметнулись за спиной. Не дожидаясь остальных, первой тронула поводья и, не оглянувшись на свиту, выехала со двора.

— Красивая. Кто это? — спросила Ирина, впрочем, уже зная ответ.

— Тэмулун. Ее отец, каган Тэмуджин метит ее в наши княгини.

Повисшее между ними молчание не продлилось и минуты, как было прервано пожилым человеком:

— Что за праздность, Ирина-ханум? Ну-ка, живо за работу, — будто и не он еще час назад настойчиво убеждал ее отдохнуть.

— Вот оно! — тихо ахнула Ирина. Оставаясь внешне спокойной, внутри все задрожало от возбуждения: неужели это решение их проблем? — Савва Юльевич, — позвала она, но библиотекарь уже и сам, услышав ее первый судорожный вздох, оторвал голову от своего фолианта и уставился на помощницу. — Кажется, я нашла.

Еще через четверть часа Ирина и Савва Юльевич перешагнули порог личных княжеских покоев, куда их провел помощник князя Бартоломей Ильдрасович, не задавая дополнительных вопросов, стоило ему увидеть возбужденное лицо Саввы Юльевича.

— Присяга, — выдохнул пожилой человек в лицо удивленному Себастьяну, — как только личный помощник закрыл за его спиной дверь. — Каганский племянник Марсель и его бывший советник Шафкат, сидящий в имении Шаинских, должны принести присягу в верности лично вам и всему росейскому княжеству. Вот, читайте, — он тяжело опустил толстый том, который до сих пор бережно прижимал к себе. Открыв нужную страницу, он и Ян склонились над книгой, а Ирина, предоставленная сама себе, с интересом огляделась. Комната имела абсолютно мужской характер в бежевых и графитовых тонах. Тут и там лежали аккуратные стопки документов, по-видимому, секретарю иногда удавалось вручить князю работу на ночь. На кресле у столика, над которым склонились мужчины, лежали небрежно брошенные сюртук и шейный платок. Девушка подняла их и, сев в кресло, так и продолжала держать их на коленях в течение всего разговора, разглаживая на сюртуке несуществующие складки.

— «Потом хан стал на ковре на колени и произнёс присягу верности России, повторяя слова оной вслед за читавшим её по утвержденной форме первенствующим из магометанского духовенства. В заключении поцеловал он Коран, поднял его над головой и, встав, приложил к присяжному листу печать свою», — зачитал вслух Себастьян. — «Губернатор объявил всему собравшемуся народу высочайшую волю Государя и велел зачитать грамоту».

— Обратите внимание, с какой пышностью все было обставлено: сопровождение из нескольких сот казаков, барабаны, музыка, оружейные залпы, а в конце на хана надели соболью шубу и устроили в честь этого события бал.

— Хан был заинтересован в принесение присяги не меньше, чем российское правительство. Должно быть что-то, что заставит и наших шивэйцев желать этого, — Ян опустился в кресло, и махнул пожилому мужчине на соседнее.