— Держитесь? — крикнул он.

— Да, кажется, — ответила Хитринка.

— Карл, поворот, поворот!

— Да вижу, болван, чего в ухо вопишь!

Их закрутило, и Хитринка отчётливо слышала треск ограждения и видела, как повисло над бездной заднее колесо. В этой бездне под тусклым лунным светом, пробивающимся сквозь туманные облака, ворочалось что-то живое. Но оно не получило добычу, не сегодня! Ход выровнялся, Карл захохотал победно, и дальше они поехали спокойно.

— Вот здорово! — засмеялась Марта. — Я как будто летала!

— Чему радуешься, дурёха, мы же чуть не погибли, — проворчала Хитринка.

Она села на бочку. Руки так тряслись, что от этого даже делалось смешно, и одновременно хотелось плакать. Хитринка подумала, что вовсе ей не по душе эти приключения, и она не из тех, кто станет гордиться подобным. Страшный сон — вот что всё это такое, и раз так, она хотела бы проснуться.

Мастер Джереон допытывался, о чём хвостатый говорил с правителем, но тот не проронил ни слова.

На этот день о них будто забыли, даже не приносили обед и ужин, но то, что случилось потом, было хуже кошмарного сна.

Утром следующего дня дверь распахнулась, но вопреки ожиданию, пришли не разносчики завтрака.

Первым в помещение вошёл человек, которого хвостатому прежде видеть не доводилось. Судя по виду мастера, и тому гость не был знаком. Следом зашли стражи и сам господин Ульфгар.

Одного из сегодняшних спутников правителя Ковар знал в лицо: тот бывал у них в мастерской. Оба раза заказывал портсигар с обнажённой танцующей дамой. Мастер тогда говорил — не при заказчике, конечно, — что это пошлость, но если за такое хорошо платят, то не ему осуждать вкусы людей.

— Помилуйте, господин Ульфгар! — выпалил мастер Джереон, вскакивая со стула. — Неужто наша работа плоха? Молю, отпустите хотя бы мою дочь!

— Плоха, хороша — предстоит ещё разобраться. Прежде чем я сам лягу на этот стол, — указал правитель на тот самый стол с ремнями, смутивший Ковара, — работу должен испытать кто-то другой. Мне мало знать, что сердце долго бьётся без ключа. Я хочу видеть, что оно не хуже моего собственного. Хочу знать его силу.

Мастер отшатнулся.

— Я больше не могу в таком участвовать, — прохрипел он, — и того раза хватило... Позвольте больше не смотреть!

— А ты и не будешь, — кровожадно усмехнулся господин Ульфгар. — Мне ни к чему два мастера, хватит одного. На стол его!

Хвостатый замер, ноги его словно приросли к полу. Будто во сне, он смотрел, как кричит и бьётся его наставник в руках стражей, как обмякает он, когда лицо его накрывают смоченной чем-то тканью. Впоследствии он не раз себя упрекнёт, что ничего не сделал, хотя и будет каждый раз понимать, что сделать было ничего нельзя.

Не сразу Ковар расслышал, что правитель обращается к нему.

— Твой мастер ещё поживёт, как ты и просил, — усмехнулся господин Ульфгар. — А теперь помоги затянуть ремни. Заодно посмотрим, хорошо ли ты умеешь исполнять приказы.

Всё закончилось к вечеру. Мастер Джереон пришёл в себя, и его увели. Правителю хотелось посмотреть, какие нагрузки способно выдержать новое сердце.

Хвостатый выбежал наружу, не в силах ни минутой дольше оставаться в мастерской, где пахло кровью и смертью, упал на колени у стены, и его долго и бесплодно выворачивало.

Только к середине ночи, продрогнув, он осмелился войти внутрь. Взяв тряпку и зачерпнув воды из бочки, долго оттирал поверхность стола, пол, брошенные в беспорядке инструменты. В этот момент он был сам себе противен, и казалось хвостатому, что при взгляде на него любой теперь распознает труса и предателя. Не хотелось жить, не хотелось видеть Грету — как после такого глядеть ей в глаза? То, что он совершил, хуже убийства. Хотя ему и делать-то почти ничего не пришлось, но он был там, был и не вмешался, ничего не изменил, не предложил себя вместо мастера. До чего же он был мерзок сам себе!

Утром о нём вспомнили. Двое приволокли волка, поставили неподвижного зверя у печи. Третий опустил на стол тарелку с жидкой кашей.

— Господин Ульфгар сказал, ты знаешь, что делать, — впервые за всё время проронил стражник.

Затем трое вышли, а хвостатый долго ещё сидел, не шевелясь, с ненавистью глядя на механического зверя. Но вот наступил момент, когда он вздохнул, поднялся и шагнул к столу.

Ковар не знал ещё, что будет делать. Беседуя с правителем, он хотел лишь выгадать время. Надеялся, если их отпустят, Эдгард поможет спрятаться. А там, как знать, вдруг да и получилось бы вытащить из дворца пернатого или его дочь, бежать в третий мир или добыть древесину лозы. Но сейчас уже ничего не выйдет, всё пропало. Он никогда не сумеет спасти мастера.

Руки дрожали, сминая бумагу, и из-за подступающих слёз хвостатый мало что видел. Хоть бы Эдгард пришёл, что ли! Невозможно нести этот груз одному.

Но торговец не появился. Зато после ужина заглянул Гундольф, необычно оживлённый.

— Слышь, Ковар, мастер твой и вправду заболел? — спросил он. — А то наши видали издалека, будто во дворец его вели. И доктор там был, вроде аж с востока, если верить Отто. Простыл, что ли, тоже, или что со стариком?

— Не простыл, — бесцветным голосом ответил хвостатый. — Другое.

— Сам не знаешь, что ли? Ну да ладно, думаю, его живо на ноги поставят. Тот докторишка с востока вроде хорош, не зря же правитель нанял на работу его, а не нашего Игнаца. Счастье, что он приехал именно теперь. Господин Ульфгар так добр, ведь мог бы и не помогать. Ценит, значит, мастера...

— Уходи, — прервал его Ковар.

— Ты чего? — не понял Гундольф.

— Один хочу побыть.

— Ну, как знаешь, — немного обиженно ответил его товарищ. — Просто Грету домой отпустили, думал вот её сейчас проведать, заодно и об отце рассказать. А ты говорить не хочешь.

— Отпустили?.. Знаешь, Гундольф, ты молчи, не нужно ей пока знать об отце. Ведь она тяжело болела, тревоги ей ни к чему. А что проведать решил, это ты молодец. Грете сейчас поддержка нужна.

Юный страж засопел.

— Ну, так я тогда пошёл, — кивнул он хвостатому. — А только, конечно, хотелось ей сообщить. Но раз ты и сам не знаешь, расспрошу потом дворцовых.

Оставшись один, Ковар сел за стол, уронив лицо в ладони. Нет, с Гундольфом нельзя делиться. Слишком уж он простодушен и наивно верит в справедливость правителя. Может быть, позже удастся открыть ему глаза, но поведав такое сейчас, Ковар рисковал дружбой. Вероятнее всего, Гундольф бы не поверил. А и поверил, стало бы только хуже, ведь он не из тех, кто может сохранять лицо, как Эдгард. По нему сразу всё видно.

Альседо! Вот кто, наверное, сможет понять, что сейчас переживает хвостатый. И Ковар решил навестить его, для верности выждав пару часов, чтобы ночь вступила в свои права и во дворце всё затихло.

Перед дверью он помедлил, прислушиваясь. Отсюда была чуть слышна мелодия, но ни шума, ни голосов. Пожалуй, можно было войти к пленнику.

— Альседо!.. — шёпотом окликнул хвостатый и осёкся, заметив ещё одну фигуру в низком кресле. — Мастер Джереон!

Упав на колени перед стариком, хвостатый взял его за руку.

— Не нужно, мальчик! — зашипел пернатый. — Не буди его!

Но старик уже раскрыл глаза. Обвёл взглядом комнату, будто не понимая, где находится.

— Мастер, простите меня! — горячо зашептал Ковар. — Я не сумел вас защитить, я ничего не смог... Простите!

— Я не хочу так жить, — простонал в ответ старик. — Прошу, лучше смерть... Я не хочу, не хочу! Дайте умереть!

Альседо протянул руку, слабо тронул хвостатого за плечо.

— Уходи не медля! — повелел он. — Твой мастер не в себе, он даже не понимает, что ты здесь. На шум придёт стража. Уходи, тебя не должны здесь застать!

И Ковар сбежал, опомнившись лишь внизу. До самого утра он сидел в оцепенении, и рад был бы плакать, только слёз не было. Комок внутри делался всё холоднее, всё тяжелее. Боль, ненависть, острое чувство непоправимой утраты — всё сплелось воедино.