Тёмными и долгими зимними вечерами, стараясь отвлечься от мыслей о еде, сидели они и листали страницы. На бумаге, не очень хорошо нарисованные, вставали улицы каменных городов, горели огнями витрины, улыбались нарядно одетые люди у экипажей. Чужая, неведомая жизнь, от которой дедушка с бабушкой когда-то отказались. Хитринке казалось, она их предаёт, глядя на эти страницы, но ведь Прохвост был так счастлив.

А сейчас он легко сказал:

— Не лезет? Ну так оставь его дома. Что нам теперь эти картинки, если мы увидим настоящие города!

— Тогда всё, — сообщила Хитринка, поджимая губы. Затем взяла ещё старого светляка с повреждённым крылом, поместила внутрь и его тоже. — Теперь точно всё. Марта, подъём!

С соседями решили не прощаться. Раз уж волки на хвосте, может, старикам лучше и не знать, куда дети держат путь.

Когда переправились на тот берег, может быть, в последний раз, Хитринка погладила обод бочки. Обернувшись, она окинула взглядом всё это бедное, но такое родное ей место — блестящие пятаки воды среди бурой растительности, покосившиеся убогие хижины, где давно уже не кипела жизнь. Небо сегодня хмурилось, как частенько бывало в последнее время, и мелкий дождь срывался, будто бы кто-то плакал.

— Ну, до свиданья, — пробормотала Хитринка, отвернулась и выбралась на берег.

До города они добрались быстрее, чем думали. Помогли машины, медленно возвращающиеся с грузом брёвен.

— Давайте запрыгнем, — предложил Прохвост, указывая на проезжающий мимо низкий прицеп, где в два ряда лежали тела деревьев, ещё недавно шумевших кронами.

— Дурень, — сказала было Хитринка, но обнаружила, что хвостатый и не думал её слушать.

Он подхватил Марту, которая только пискнула, и в два прыжка догнал прицеп. Усадив девчонку на краю, он вскарабкался и сам. Работник, который вёл машину, вряд ли что заметил из-за клубов густого белого пара, скрывающих от него дорогу сзади.

— Давай, Хитринка! Поднажми! — подзадоривали Прохвост и Марта, протягивая руки, и ей ничего не оставалось, как вскарабкаться следом. Перед этим, правда, пришлось бежать по размокшей от дождя дороге, оскальзываясь, задыхаясь от дыма и придерживая колотящую по боку торбу. Когда Хитринка уселась, свесив ноги вниз и прислонившись спиной к срезу ствола, она долго и сердито откашливалась.

Прохвост время от времени поднимался и осторожно выглядывал, стараясь остаться незамеченным.

— Вижу стены, — наконец сказал он. — Нам, наверное, лучше сойти пораньше?

По разбитой дороге, как назло, тянулась огромная лужа, и пришлось спрыгивать прямо в неё. Хитринка терпеть не могла промокшие ноги. Вообще всё это было глупой затеей!

— О, — сказала вдруг Марта, — а вы успели выправить себе пропуска?

— Какие ещё пропуска? — спросил Прохвост. — Те, что людям в городах нужны? Так мы же не на земле жили. Сейчас вот придётся выправить.

— А вы не сможете, — пискнула девчонка. — Ведь перед зимой законы изменили. Теперь пропуск делают при рождении, а кто уже вырос, а документами не обзавёлся, тех казнят.

— Что за чушь ты несёшь, — недоверчиво сказала Хитринка. — Быть такого не может!

— А вот и может, вот и может! — зазвенел обиженный голосок. — Зимой в городе троих уже казнили. У одного, хвостатого, пропуск был, да потерялся. Ради человека, может, ещё бы поискали записи в книгах, туда ведь всё заносится, а с этим затянули. Когда нашли про него запись, он уже в землю был зарыт. У нас в Приюте про это долго говорили, я всё хорошо расслышала!

Хитринка встала, упирая руки в бока, и исподлобья оглядела своих спутников.

— Как хотите, — сказала им она, — а я возвращаюсь домой. Может, зиму и не переживу, но всяко проживу подольше, чем если пойду в этот распроклятый город.

— Не бойтесь, — сказала Марта, глядя снизу вверх. — Я ведь и сама не через ворота из города ушла. Я покажу хороший путь.

Маленькая компания сделала крюк, чтобы не угодить на глаза привратникам, и зашагала вдоль стены. Марта, несмотря на сильную хромоту, подпрыгивала впереди. Невозможно было определить, на какую из ног она припадала сильнее.

Город за каменной стеной шумел и стучал, гудел и завывал. Белые облака пара смешивались с клубами чёрного дыма, и всё это переливалось через край. Дышать здесь было нечем.

Хитринка ёжилась, натянув капюшон на глаза. Ей всё чудилось, что кто-то заметит, окликнет, задаст ненужные вопросы, и пиши пропало. Умирать совсем не хотелось.

— Эй, ребятки! — раздался оклик неподалёку, и Хитринка даже подпрыгнула, так сильна была поднявшаяся в ней тревога. Она подняла голову, готовая тут же и бежать.

Впереди стояла то ли девушка, то ли женщина, не разобрать. Всё лицо так размалёвано, будто она хотела его скрыть.

Наряжена незнакомка тоже была очень странно. Слишком тонкая талия, слишком пышная юбка, ботиночки... а вот ботиночкам Хитринка позавидовала. Она бы тоже не отказалась иметь такие, высокие, из тонкой коричневой кожи, вместо грубых башмаков. Хотя гулять в подобной обуви по грязи, пожалуй, всё равно неудобно.

Взбитые каштановые локоны венчала дурацкая шляпка — такая не согреет и от дождя не защитит. А из-за спины выглядывал краешек какой-то дубины из дерева и металла, подвешенной на ремне.

— Привет, ребятки! — повторила незнакомка. — Может, знаете, где здесь чёрный ход? Вы ведь тоже не любители ходить через ворота, верно?

— Мы просто гуляем, — осторожно ответил Прохвост.

— Да ладно тебе, — не поверила девица. — Думаешь, я шпионка? Вот, погляди...

И она отвела несколько прядей в сторону, показывая заострённое ухо.

— Я такая же, как и вы. Зубы выправила, а уши — вот они. Анни Сквернозвон, будем знакомы.

— Имя тоже выправила? — хмыкнула Хитринка.

— Каверза, — вздохнула девица. — С прозвищем-то — язык обломаешь. Да и публика не особо любит хвостатых, будто не знаете. Ну, покажете путь? Позарез нужно в город, а с пропуском моим стряслась беда.

Трое хранили молчание.

— До меня дошёл слушок, что где-то здесь есть тайный ход, и некая Грета может помочь, — продолжила девица. — А если так: птицы возвращаются домой?

— Какие ещё птицы? — подняла брови Хитринка.

Тут Марта сделала шажок вперёд.

— Я знаю, для чего нужны эти слова, — сказала она незнакомке. — Пойдём с нами, я покажу путь.

Пять лет в городе пролетели для мальчишки как один день.

С мастером ему повезло, за эту встречу он едва ли не каждый день благодарил Хранительницу Миров. Не вслух, само собой — крылатая Хранительница теперь, как и птицы, оказалась в немилости, и в городе уцелела лишь одна её часовенка в самом бедном и грязном квартале, да и та использовалась как ночлежка для бездомных.

Мастер Джереон втайне поклонялся Хранительнице и по пятницам зажигал зелёные свечи. Грета делала их сама — по одной в неделю. Тогда они плотно-плотно запирали ставни, чтобы снаружи никто не разглядел огонёк, и сидели вокруг стола, взявшись за руки — мастер, его дочь и его ученик. И пока не догорала свеча, мечтали о счастливом будущем, загадывали желания. Хвостатый верил, что Хранительница может услышать и исполнить их, если захочет. Дома, на болотах, они тоже так делали, только без свечи.

Его мечты были простыми — какие ещё могут быть у мальчишки в семнадцать лет? Чтобы родители были живы-здоровы, чтобы отец перестал сердиться.

Ковар передавал весточку через торговца, и не раз, но ответа так и не дождался. Каждый раз, как мальчишка видел Эдгарда, он замечал, как мрачнеет, каменеет лицо перекупщика. Значит, он опять без хороших новостей.

Ещё, конечно, мальчишка хотел, чтобы машины, которые он пробует делать в свободное время, наконец заработали как надо. Может, отец поймёт, когда увидит.

Сейчас он бился над светляком: тот никак не мог поднять в воздух тяжёлое тело, ужасно шумел и трещал, и огонёк его тускло мерцал за толстым стеклом. Но если делать стекло тоньше, оно быстро шло трещинами.