Тут дверь неподалёку отворилась, и на улицу вышел, широко зевая, толстяк в чёрной шляпе и сером пальто. Всё в нём, от новенького котелка до носков начищенных ботинок, говорило о достатке, и выглядел этот почтенный обыватель слишком уж лощёным для бедной улочки. Вялой рукой он пытался вложить туго набитый кошелёк в свой широкий карман. Вышло это не с первого раза.

Каверза что-то прошептала Марте, вынула небольшой свёрток из своего узла, вручила ей. Это заняло мало времени, так что Хитринка не успела ни услышать, о чём секретничали эти двое, ни понять, что они задумали. А когда сообразила, было уже поздно.

Каверза широким шагом двинула вперёд, обогнала толстяка, покачивая бёдрами, а затем остановилась поправить сползший чулок. И тот, для кого затевалось это представление, не остался равнодушным: он даже замер, причмокивая, в сонных глазках засветился интерес.

В это самое время тонкая ручка Марты опустилась в его карман, а затем вынырнула — уже с кошельком.

Хитринка хотела крикнуть, но тут же и застыла, прикрыв рот. Прохвост тоже замер. Останавливать этих двоих было уже поздно, и лишнего внимания лучше не привлекать.

— Чего встал, дядя? — между тем бросила Каверза толстяку, оправляя юбки.

Тот что-то смущённо пробормотал, отшатнулся, заспешил прочь.

— Из нас с тобой вышла отличная команда, малявка, — подмигнула Марте Каверза. — Вот и разжились денежками.

— Что же вы делаете? — полурастерянно, полусердито спросил Прохвост. — Разве так можно? Да ещё и ребёнка этому учить, это уж...

— Учить? Да я сама тебя поучить могу, — спокойно ответила Марта. — А что остаётся, если только так и можно достать вещи, которые нужны? Сладости, к примеру. Когда приезжали попечители, они раздавали конфеты только самым красивым детям. А я подменяла их на засохшую грязь в бумажках, вот потеха была после.

— Ты лучше бы пожаловалась кому-то на несправедливость, — строго сказал Прохвост.

— А думаешь, хоть кому-то было дело? — фыркнула Марта. — Жизнь вообще вся так устроена. Никто за тебя не исправит несправедливость, ты должен сам.

— Золотые слова, — согласилась Каверза, широко улыбаясь. — А сейчас давайте-ка уберёмся отсюда, ребятки, пока тот добрый господин не сообразил, что подарил нам свой кошелёк. Мы, конечно, оставили ему взамен замечательный камень в тряпице, но люди всегда что-то имеют против камней.

Они свернули в тёмный узкий переулок, прошли по задворкам и очутились в небольшом тупичке.

— Вот сюда нам первым делом и нужно, — указала Каверза на плохонький домишко с широкими трещинами стен, кое-как замазанными глиной.

Крыльцо с двумя ступенями — нижней служили ничем не закреплённые кирпичи — покрывала грязь, засохшая неровными кусками. Перила навеса покосились. Над дверью висела доска с выцветшими буквами, прочесть которые Хитринка не могла.

— Что это за дом? — спросил Прохвост. — Зачем нам сюда?

— Вас при первом же взгляде хочется упечь в каталажку за бродяжничество, — ответила Каверза. — Вымыться бы вам да одежду переменить. Давайте, вперёд, вперёд!

Прохвост нерешительно толкнул дверь, шагнул первым в полутёмное помещение, и остальные вошли следом за ним.

Было здесь пыльно, грязно, пахло подгнившими овощами. И тесно — сделав два шага, Прохвост упёрся в стол, и Хитринка едва не впечаталась в его спину.

За столом сидела дородная хвостатая, не молодая уже, с седыми жиденькими волосами, утянутыми в тугой пучок. Она недовольно поглядела на вошедших.

— Тётушка Козня, сколько лет, сколько зим! — радостно пропела Каверза, протискиваясь вперёд.

— Какая я те тётушка, паршивка! — рассердилась та, грузно наваливаясь на стол. — Ты о прошлом разе слиняла, за комнату и обед не заплатила! Долг пришла вернуть?

— Всё верну, всё верну, — не утратив ни капли сияния, широко улыбнулась Каверза. — Вот, держи...

И она, раскрыв кошелёк, отсчитала шесть медных монет.

— Десять! — прошипела старуха.

— А как это... — удивилась Марта, ощупывая свой карман. Видимо, она полагала, что кошелёк должен был находиться там.

— Ох, пусть будет десять, сегодня я добрая, — сообщила Каверза и прибавила ещё три медяка. — Нам нужны две комнаты и горячая вода.

— Плата вперёд! — сурово произнесла хозяйка.

Получив деньги, она указала вправо, на узкую лестницу со стёртыми ступенями.

— Поднимайтесь! Воду пока нагрею.

Лестница оказалась ещё и скользкой, будто её выпачкали жиром. Хитринка ожидала, что и комнаты в этом доме окажутся такими же грязными, но там, на удивление, было прибрано. Только очень бедно, даже по меркам обитателей болот.

По стене, оклеенной ветхими выцветшими обоями, проходила широкая трещина от окна до пола, замазанная рыжей глиной. Стекло треснуло в двух местах. Оно держалось в раме, но дребезжало, когда задувал ветер.

Дощатый пол когда-то выкрасили в жёлтый цвет, но краска с тех пор сильно облупилась. В полу зияли щели. Слева и справа от входа у стен стояли две узких койки — попросту ящики, сколоченные из досок, с брошенными поверх тонкими матрасами. Матрасы, на удивление, пахли свежестью.

— Двухместный номер, — торжественно объявила Каверза, сгружая свои вещи в угол. — Вы, девочки, располагайтесь пока, а Прохвост мне нужен.

— Зачем это он тебе нужен? — сердито спросила Хитринка.

— Ну как же — лохани наверх поднять да воду принести, — рассмеялась Каверза. — Не съем я его, не съем.

Прохвост безропотно ушёл вслед за этой подозрительной личностью, лгуньей и воровкой. Марта присела на матрас, а спустя минуту уже лежала на нём и сладко сопела. Хитринку и саму клонило в сон, ведь прошлой ночью им не удалось отдохнуть.

Но спать в этом ненадёжном месте, пока Прохвост не вернётся, она не собиралась. Чтобы стряхнуть сон, Хитринка подошла к окну, поглядела вниз.

Стекло запылилось изнутри и носило следы дождя снаружи, но не до такой степени, чтобы портить обзор. Так что отсюда хорошо был виден весь тупичок — задымлённое хмурое небо, кирпичные стены домов слева и справа с заколоченными окнами вторых этажей и переулок, по которому они сюда добрались.

И волк, выглядывающий из переулка.

Хитринка зажмурилась, помотала головой и вновь открыла глаза — волк исчез. Но у неё перед глазами так и стояла бурая задранная морда с красными точками глаз, устремлённых прямо на неё.

И больше всего ей захотелось оказаться подальше отсюда, что, конечно, было невозможно.

Ковар не знал, что ожидает впереди. В одном был уверен: Грета должна уехать. И если там, на далёком востоке, всё у неё сложится хорошо, то счастлив будет и он.

Хвостатый приткнулся на табурете у большого стола, заваленного чертежами, инструментами и деталями. Рядом сидел мастер Джереон, задумчиво перелистывая страницы истрёпанной книги и не замечая, что мыслями ученик всё чаще не с ним.

— Вот она, — наконец ткнул старик пальцем. — Вот такая.

Ковар перегнулся через плечо наставника, впился глазами в рисунок. Несмотря на то, что страница была замызгана, птица глядела с неё, будто живая: вот-вот встрепенётся, скосит чёрный глаз, взмахнёт крыльями.

Перья белые, но не как снег, а как блеск серебра, как лунный свет. Затерялась в них неуловимая дымка, не просто серая, а мерцающая. Как только сумел её передать художник?

Умная головка, крупный клюв, а на шее — будто золотое ожерелье. Спереди длиннее, сзади короче.

Птица чем-то напоминала деревянную, которую Ковар носил на шее. Но та, сделанная отцом Гундольфа, хоть и казалась ему прежде венцом мастерства, всё же ни в какое сравнение не шла с рисунком.

«Ворон Златого Перелесья» — было написано внизу страницы.

— Красивая птица, — выдохнул наконец хвостатый. — Но всё же не такими я их себе представлял. Изящнее, что ли. Хвост подлиннее, на голове шляпка вроде той, что дамы в театр надевают.

— Ну, а они именно такими были. Что ж ты свисток-то на шее таскаешь, а о птице, для которой он мастерился, и не знал? Впрочем, и сам я птиц этих мно-ого лет уже не видел...