Ковар подал руку, помог торговцу.

— Прежде чем войдём, я хотел поговорить, — зашептал он, опасаясь, как бы ворон не услышал. Тот был способен повторить слова в любой неподходящий момент.

— Что? — так же тихо спросил Эдгард.

— Я узнал, что Грета больна. Мастер Джереон ещё не знает. Эдгард, ты же ходишь во дворец — прошу, упроси господина Ульфгара, чтобы он если не отпустил, то хотя бы прислал к ней лекаря! Её не кормят, в темнице холодно и сыро...

— Тихо, тихо, — перебил торговец. — Вот так беда! Но и я тут бессилен, мальчик мой.

— Да как же!..

— Ш-ш-ш! — вновь прервал хвостатого Эдгард. — Ну как, по-твоему, я поясню правителю, откуда знаю о состоянии Греты? К тому же господин Ульфгар думает, что с Джереоном я приятельствую лишь для вида. Никогда ещё я не заступался за старика, чтобы не выдать, что он имеет для меня большое значение. Меня же в лучшем случае к вам больше не подпустят, а в худшем начнут разнюхивать да копать под меня, усомнившись, на чьей я стороне. Весьма опасно выказывать личные привязанности и страсти, если ты близок к правителю, запомни это.

— Неужели ничего не сделать? — простонал Ковар.

— Заканчивайте с сердцем, — посоветовал Эдгард. — Это единственный путь. И идём уже, пока нас не заметили.

Альседо пришёл в восторг, увидев птицу. На впалых его щеках даже выступило бледное подобие румянца. Тонкими слабыми пальцами он гладил перья, а ворон подставлял шейку, сидя у пленника на коленях.

Волк так и вился вокруг, легонько тыкаясь мордой в ноги и бока пернатого, затем примостил тяжёлую лапу на край стула, положил на неё голову и замер, не отрывая взгляда от лица Альседо. Ковару даже стало слегка обидно: чинил-чинил, а хоть бы раз зверь так на него поглядел! Пленнику между тем и дела до волка не было, лишь осмотрел бегло при встрече, усмехнулся криво и больше не замечал. Всё его внимание поглотил ворон.

— Погладьте и волка, что ли, — угрюмо сказал хвостатый.

— Зачем? — недоумённо поднял белые брови Альседо. — Он неживой.

— Ну, ведёт себя он так, будто что-то чувствует.

— Это лишь отголосок моей собственной силы, — пояснил пернатый. — Мой брат вложил свою — ту, что имел — чтобы наделить зверей сознанием. Вот почему эти механизмы подчиняются только его приказам, и никто другой не имеет над ними власти. Этого я когда-то напоил своей кровью, и он отличается от прочих. Но он далеко не то же, что живое существо, не обманывайся. И потом, я сердит на этого волка.

— Но почему? — не понял Ковар.

— Ты говорил, он попался вам шесть лет назад. Но отправил я его давно, минуло почти три десятка лет с той поры. Значит, всё это время он как-то выживал, однако не исполнил мой приказ. Я мог бы это простить, если бы волк был повреждён с самого начала, но выходит, он мог двигаться и находил топливо. Бесполезная машина, ни на что не годная.

Эдгард, сперва приглядывавшийся к пленнику, наконец решился заговорить, подсел ближе.

— Так значит, слухи не врали, — сказал он. — Говорили, будто у господина Ульфгара под замком содержится пернатый, но я и не думал, что вы братья. Альседо, есть у меня к тебе важный вопрос.

Вместо ответа пленник вопросительно поднял бровь.

— Как ты смотришь на то, чтобы открыть врата ещё раз? Скажем, для меня и пары надёжных людей, которые отправятся за пернатыми в третий мир? Для понимающих давно не секрет, что если наши земли будут так же варварски уничтожаться, спустя десяток-другой лет людям есть станет нечего. Почва становится мертва и бесплодна, воздух городов вызывает болезни, уголь добывать всё сложнее. Пчёл, насекомых и птиц уже почти не встретишь, мелкие звери исчезают вместе с лесами, гибнет рыба. Равновесие утрачено, и этому миру нужны те, кто способен о нём позаботиться.

— Невозможно, — покачал головой пернатый. — До Вершины не добраться.

— Да, охраняется она хорошо. Но подумай, а что если получится добраться туда не по земле, а по небу? Представь, что у нас будет такая машина.

Пленник задумался.

— Не успеем, — ответил он. — Далеко, я не доживу без ключа.

— А если мы попробуем изготовить собственный ключ? — не отступался Эдгард.

— Даже если будет всё — ключ, возможность добраться до Вершины, время — я не пойду, — отрезал пернатый.

— Но почему? — удивлённо спросил торговец.

— У Мильвуса моя дочь, — ответил пленник, хмурясь, и глубокая морщина перерезала его лоб. — Пока я жив, сделаю всё, чтобы не обречь её на такие же муки.

— Дочь? А где её содержат, в темнице? — вмешался в разговор хвостатый. — Может быть, получится и её вывести из дворца?

— Не получится, — тяжело ответил Альседо. — Мне трудно объяснять, долго. Подойди ближе, мальчик.

Хвостатый послушно придвинулся, наклонился, когда Альседо поманил его пальцем, и ощутил холод чужих рук на висках, а вслед за этим в глазах немедленно померкло. Но он тут же увидел, только не мастерскую и не худое бледное лицо пернатого, а ярко освещённый коридор. Здесь было полно охраны. Стражники неподвижно стояли вдоль стен на расстоянии друг от друга, а ещё двое прохаживались — один вперёд, второй назад.

Ковар будто бы пролетел по этому коридору мимо стражи и оказался у двери, единственной, которую он здесь заметил. Миг — и он за дверью. Взору открылись богатые покои с высоким потолком, с широкой и мягкой даже на вид кроватью под алым покрывалом с тяжёлыми кистями. На полу — узорная плитка. На узких окнах будто бы решётки. Остального хвостатый не успел разглядеть, его развернуло к полкам у окна, уставленным книгами. Дальше случилось то, чего он и ожидал: полки сдвинулись, открывая тайный путь.

Небольшие фонари горели тут и там, освещая мрачный коридор. Углы заткала паутина. Коридор вёл вперёд, затем пол превратился в ступени и закружился спиралью. В конце концов хвостатый увидел комнату не больше своей каморки в доме мастера, где стоял лишь стол. И там, в стеклянном цилиндре с медным основанием, в зеленоватой жидкости, бурлящей пузырьками, плавало, то поднимаясь, то опускаясь, но не касаясь дна, яйцо размером с ладонь.

Холодные пальцы отпустили виски, и видение померкло, спустя секунду сменившись привычным видом мастерской.

— Что это было? — изумлённо спросил Ковар. — Что я видел?

— Секретный ход за покоями Мильвуса и мою дочь. Расскажи теперь своим друзьям, надёжно ли она охраняется.

— Ваша дочь — это просто яйцо?

Эдгард заинтересованно придвинулся, поднял брови.

— «Просто яйцо»? — возмущённо вскрикнул пернатый и даже закашлялся, слишком уж много силы вложил в этот крик. Продолжил он уже слабее и спокойнее:

— Это то же самое, что для вас — младенец. Но без материнского или отцовского тепла наши дети не могут расти дальше. Мильвус удерживает мою дочь между первым и вторым рождением, так ему от неё меньше хлопот. Она не сбежит, не впитает ненужные знания, не заболеет. Хранится до поры, связывая меня по рукам и ногам, чтобы я был послушен. А если не станет меня, Мильвус вырастит её, она меня заменит...

— Как же он её вырастит без родительского тепла? — не понял Ковар.

— Это не столь важно, — пояснил пернатый. — Подойдёт близость любого тела, если кто-то будет согласен носить дитя у сердца. Может, даже и машина сумеет дать нужное тепло, ведь поддерживает же сейчас её существование несложный механизм. Я смирился с тем, что никогда не увижу свою дочь, но не могу допустить, чтобы она из-за меня страдала.

— Моя, между тем, уже страдает, — присоединился к беседе мастер Джереон. Он, несмотря на позднее время, сидел за столом и полировал корпус сердца. — И, кажется, дело до этого есть лишь мне одному.

— Не ворчи, Джереон, — сказал ему Эдгард. — Как бы я ни сочувствовал тебе, но должен сказать, дочь твоя не первая и не последняя. Даже если выручишь её сейчас, нельзя быть уверенным, что её больше не тронут. Нужно мыслить шире.

— А может быть, в ту комнату за покоями повелителя можно пройти иным путём? — предположил хвостатый. — Вот бы увидеть чертежи дворца или поговорить с мастерами...