Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Бледная, усаженная в кресло в комнате у Зборовского, Даша обняла рукой его шею. Впервые сама приласкалась. Пушисто, широко разметались русые волосы на его груди.

Глава XIII

«Будильник» шумел, уделяя немало места трагедии в селе Комаровке. Газета печатала выдержки из писем Настеньки, подробно излагала читателям ход предварительного следствия, не поскупилась местом для судебных отчетов. И письма, и комментарии редакции приподнимали завесу над дикостью и ужасами деревенского быта уезда.

Зборовский как бы по-новому увидел Комаровку. Конечно, он и сам понимал: драма Настеньки — драма многих медвежьих уголков. Но любопытно, что местный буржуа — «просветитель» армянин Арстакьян дает почувствовать это читателю. Пожалуй, он прав: «Дело выходит за рамки уезда».

Газетные строки, само собой, не могли рассказать всего, что происходило на судебном процессе и как отзывалось каждое слово обвинителя в сердцах публики. Еще скупее в печатных столбцах сообщалось о том, какие страсти бушевали в толпе простонародья у здания коммерческого училища. Но из Глыбинска, успокаивал «Будильник», прислали наряд полицейских…

Зачем? Чего напугались местные власти?

«Будильник» подробно описывал последний день суда. «Учитывая пожилой возраст подсудимых», их приговорили к семи годам каторги.

Еще неделю-две Нижнебатуринск жил былями и небылицами о процессе Кучерявых. Пронесся слух, будто сельчане пустили красного петуха — подожгли избу старосты. Но Даша узнала от Фомки, что все это вздор: изба, амбары, рига и конюшня, обнесенные дощатым забором, как и прежде, стоят нерушимо. Стало быть, богатое хозяйство старосты перешло теперь к сыновьям. Вот он, «выдел», о котором так мечтала Настенька!..

Вскоре нижнебатуринцы переключились на другое: заговорили, что доктор Зборовский, получив отказ от дочери провизора, в отместку ей спутался с хожалкой. Другие же болтали, что он якобы из социалистов, потому и связался с мужичкой. Хожалки шушукались, уверяли Амебу, что Дашка приворожила доктора: запекла ему в пирог иглу.

— Рот кумушкам не заткнешь, — унимал тревогу Даши Сергей Сергеевич.

…«Бабий флигелек» расселяли. Его перестраивали под заразный барак.

— Жить она будет у меня, — решительно сказал Зборовский, назвав имя Даши.

— Да?.. Не ждал от вас такой прыти. — Соколов потуже перевязал у запястья тесемки халата. — Что сие значит? В списке восемь хожалок. Почему же ваш выбор остановился на Колосовой? Именно ее хотите приютить? — И начал предостерегать: — Зная нравы нашего города, премного опасаюсь всяческих пересудов.

— Меня это не беспокоит. Притом буду откровенным: я готов на ней жениться.

— Готов! Извините, дружок, но, право, смешно: вы заявляете «готов жениться» вместо того, чтобы сказать «женюсь». Это огромная разница. — И стал без обиняков развивать свои доводы: — Жениться нетрудно, зато раскаиваться бывает горько. Иногда и поздно. Как бы ошибка не стала роковой для обеих сторон. О судьбе девушки следует особенно серьезно подумать. А гражданский брак с… крестьянкой быстро станет достоянием горожан и может основательно повредить вашей врачебной репутации. В провинции каждый чих громким эхом отдается.

Будь что будет!

Даша перебралась в квартиру доктора. Ушла рано утречком, чтобы никто не заметил, хотя хожалки все равно начнут судачить: гляньте, куда наша Дашка переметнулась. Последуют вопросы, надо будет отвечать на них. Его, конечно, никто не осмелится пытать о вещах сокровенных, а ее?.. Впрочем, рано или поздно, город заинтересуется ими обоими. Питерский доктор не такая фигура, чья семейная жизнь пройдет незамеченной. Одни будут дивиться, другие хаять, третьи поедом есть. Сплетни. Толки… Что они могут изменить? Ничего.

Так началась их жизнь под одной кровлей. Взволнованная новизной положения, Даша сидела на своих вещичках, стянутых узлом.

— Устраивайся, новоселка!

— О-о-иньки! — На мгновенье представила себя бредущей за гробом матери. Девочкой в армячке, подпоясанном бечевкой. Тогда и услышала, как кто-то в толпе сказал: «Еще, вишь, одна новоселка на тот свет шуганула».

Сергей Сергеевич осознал всю серьезность сближения с Дашей, неловкость повседневной совместной жизни, когда женатого не считают женатым только потому, что брак не освящен церковью. И вправду, с какой стати медлить? Разве, засыпая в поездках, на случайных ночлегах, не ловит себя на мысли, что думает о ней? Венчаться? Лицо ощутило холод обручального кольца, как в детстве, на пальце матери, когда умывала его. Пусть те, кому его Даша не по нраву, отвернутся. Для него же, собственно, все определилось.

И радостно ему, что Даша с ним, рядом, и в то же время нет-нет, да и всплывет разговор с Соколовым, который, уверен, ничего худого не желал.

Женившись на Даше, конечно отсечет себя от всей питерской родни. Отец — тот, пожалуй, примирится. Но мать — ни за что: «Позор!», «Деревенская девка!»

Наконец написал в Петербург о своем решении узаконить то, что уже есть. Мысленно представил себе: вот почтальон поднимается по лестнице их парадной, вот конверт в руках матери, она надевает пенсне, отодвигает листок на такое расстояние, с которого лучше видит: сын намерен заняться хирургией? Оч-чень хорошо! Сын работает в заразном бараке? Может заразиться! Мать читает… читает… и вдруг зрачки ее расширяются: «Мальчишка!!! Сумасшедший! Позовите, Даша, ко мне мужа! Слышите, Даша? Не-мед-лен-но!» Горничную тоже зовут Дашей. Безусловно, мать не уступит.

Как ни странно, но твердое сопротивление своим намерениям Сергей Сергеевич встретил… у самой Даши. Под венец? Про то и мысли у нее нет. Крайне удивляло ее упорное нежелание оформить законным браком их отношения. Девушка из Комаровки оставалась непреклонной. А может быть, права: что изменится, если поп возложит на их головы брачную корону?

Тем не менее домой он сообщил, что женился на Даше и что церковь скрепила их семейные узы. В ответ получил полное упреков письмо от матери и вслед за ним — сдержанное, отцовское поздравление. В Питере переполох. Письма матери стали приходить чуть ли не ежедневно, злые, обидные для Даши. Он ответил непочтительно, грубо, — Питер замолчал. Затем, спустя месяц, дал о себе знать коротким листочком. О Даше в нем ни слова. Так-то и лучше.

Оторвавшись от привычной обстановки, Даша ничего не нарушила в своей жизни. По-прежнему вставала чуть свет: школа, уроки, дежурства. Свободного времени выкраивалось немного. Зато по воскресеньям, когда Сергей Сергеевич не в разъездах, весь день она с ним.

Нынче зима не зима. Раз пять на день погода обманывает: то заснежит, то тает, то гололед, то снова капель. Прочный снег лег настом лишь к январю.

За дверями мороз, солнце в дымчатом кольце, на кухоньке запах березовой коры. Трещат в топке поленья, отбрасывая раскаленные угольки. На плите румянится греча. На коврике брюхом вверх развалился Колдун; не выгнать из дома на стужу.

Вместе с Дашей пришла обжитость. Привык к ее тихим шагам, ровному голосу, к скупой, незатасканной речи. Только вдвоем, а не скучно. Даже когда они молчат — разговаривают. Будь он один, никогда бы столько не читал. А теперь, с ней, даже давно читанное воспринимаешь иначе, по-новому, оно как бы очищается ее житейским фильтром. Иногда сама возьмет книгу. Не спеша, по нескольку раз, перечитывает вслух то «правильное», что совпадает с ее мыслями.

— Что ты тянешь? Продолжай, Даша.

— Не умею я бегом читать.

Увидит портреты ученых, притянет книгу поближе. Гиппократ, Ломоносов, Забелин, Мудров, Боткин… Всматривается в лица: бородатые и безбородые, лысые и длинноволосые… Разные. Разные и чем-то одинаковые. Может, благожелательством? Добрым участием к людям?.. «Врачебное учение начинать с врачевания вас самих: вашей наружности, взглядов, слов, действий, душевных свойств…» «Зная взаимные друг на друга действия души и тела, лечить душевными лекарствами, кои врачуют тело…» «Ты достигнешь той премудрости, что не будешь здравия полагать в адских только склянках. Твоя аптека будет вся природа…» «Легче предохранить от болезней нежели лечить их…» Удалить больного «от забот домашних и печалей житейских, кои сами по себе суть болезни…»

23
{"b":"904064","o":1}