— Я должна знать, — обратилась она к человеку. — Если ты что-нибудь знаешь и недоговариваешь. Что-нибудь, что поможет нам выбраться отсюда живыми всем вместе, говори. Говори, Стервятник, и не заставляй меня переспрашивать.
Балдур ответил не сразу. Он стоял спиной к женщине, но по тому, как воздух становился тяжелее от напряжения, можно было сказать многое. Мужчина некоторое время молчал и, казалось, уж не собирался отвечать, как вдруг слегка обернулся и выговорил.
— Это не поможет. Одно я могу тебе сказать, Мира, если Дэйна с Яриком явятся без Сырника, я хочу, чтобы вы уходили без меня.
В тот момент, словно соглашаясь и подтверждая слова Балдура, раздалась очередная тряска. С потолка засыпалась известь и крошечные камешки. Со стола упал и разбился кувшин.
— Исключено, — ответила она таким голосом, с которым спорить было бесполезно.
— Я не шучу, — проговорил он не менее серьезно.
— А мне и не смешно, — удостоверила его она.
Нависла тишина. Как Балдур не любил спорить с ней, особенно когда после короткой словесной перепалки, наступает такое неловкое молчание. Ему захотелось выйти и пройтись, быть может, даже подышать свежим воздухом. Именно так он поступал, когда Мира заводила разговор на темы, на которые он не хотел отвечать. Она это знала, так же как и знала, что в этот раз ему никуда не деться.
Оба молчали, лишь Коклоток неловко попискивал, и не знал куда себя деть. Мира спасла его от бездны, что росла под его короткими ногами.
— Ты упоминал о символах на железных ящиках. Они тебе не знакомы? Сможешь написать по памяти?
Коклоток замахал руками, словно ему предложили свободу, которую, по его мнению, он не заслуживал:
— Госпожа запретила писать и читать. Послушный раб не может быть обучен грамоте. Раб носит, убирает и принимает.
— Но у тебя же есть руки и остался один глаз, а тогда и все оба были, — Мира одарила его легкой улыбкой с нотками коварности. — Госпожа тебе и слушать запрещала, но уши на месте. Ты Коклоток может и мало похож на своих внешних сородичей, но я с уверенностью могу заявить, в прошлой жизни ты был свободным Фокрунцем. Думаю, в рабство тебя сдали и издевались за заслуженную ошибку, что ты совершил.
Коклоток опустил голову и замешкался. Вопрос о его прошлом явно вызывал у карлика двоякие чувства. Казалось, для него оно было словно однажды увиденная в детстве картина. Он помнил основную концепцию, но цвета давно размыты, а материал, из которого выполнена рамка, и вовсе исчез из памяти. Оставалось лишь гадать, сколько времени он провел в рабстве и, действительно, за что его посадили на цепь.
Тут в дело вмешался Балдур, словно читая мысли меридинки:
— Около семидесяти лет прошло. Он вряд уже и имя своё сможет написать, — Мира застыла в вопросе, на который стервятник ответил тут же. — Клеймо на шее. Короткая полоска означает пять лет, длинная десять. Черные так же своих рабов клеймят.
Мира переключила внимание на Коклотока.
— А если я напишу, ты сможешь узнать? — не успокаивалась Мира.
Балдур обернулся:
— Ты ему весь алфавит рисовать собираешься? Да и кого это волнует, куда они контейнеры шлют? Еще минуту назад тебя волновало лишь наше спасение.
Мира не стала терпеть тон стервятника. Он вообще старался не повышать голоса в разговоре с ней, и она отвечала тем же. Однако если оба переходили на тона, беде не миновать. Мира демонстративно взяла лист бумаги и прошипела.
— Не ты один, Балдур, жаждешь ответов. Если они поставляют в Велпос, значит моя семья должна знать. Даже думать не хочу, если они на такой факт закрывают глаза. Так что будь лапой, закрой рот и стереги дверь.
Балдур сплюнул и старался не слушать, о чём они говорят. В его разуме царила неугомонность. Само естество человека билось в тревоге и отказывалось стоять на месте в нерешимости. Где-то там Сырник, Ярик, Дэйна. Сражаются, проливают кровь, гибнут.
Чтобы как-то успокоить себя и привести сознание в покой, он достал револьвер. Наконец ему выдалась свободная минутка оценить повреждения и возможно найти что-нибудь, чем можно заменить сломанные части.
К сожалению, они находились в обычной комнате, поэтому кроме домашней утвари вокруг ничего не находилось. Он залез в пару ящичков, и также остался с пустыми руками. Хозяин этой комнаты явно больше увлекался исследованием духа, чем оружием. Да и сам револьвер, что Балдур лично менял и модернизировал, давно отличался от оригинальной версии.
Он положил оружие на стол и ловко разобрал на запчасти. Был повреждён лишь спусковой механизм, к сожалению, чтобы починить револьвер жвачка и пару винтиков не помогут. Балдуру был нужен абсолютно идентичный заменитель, которого найти в округе казалось невозможным.
— Эй! — обратился он к Коклотку.
— Да, мой господин!
— Ты вот такую штуку видел? Можно где-нибудь раздобыть?
Карлик позволил себе подойти ближе и присмотрелся.
— Спусковой механизм? Думаешь найдем? — поинтересовалась Мира.
— А что она делает, мой господин? — спросил Коклоток учтивым голосом.
Балдур взял в руки голый каркас оружие и ответил:
— Она вставляется сюда и убивает рабов, что не отвечают на вопросы.
Коклоток испугался. Казалось, он не вылезал из пучины унижения, издевок и постоянной угрозы своей жизни, и давно научился отвечать, насколько можно прямо.
— Если она громыхает как другие похожие, то… в могильнике? Раб думает, что в могильнике.
— У вас тут и кладбище есть? Хотя чему я удивляюсь, — Мира поразилась собственным словам, прежде чем продолжил карлик.
— Яма… Зубы туда сбрасывают тех, кто не нужен.
— Вместе с оружием? — на вопрос стервятника, карлик быстро закивал головой.
— Железо Зубам не интересно, они плоть любят, мягкую, гнущуюся.
Балдур задумался, неужели и другие стервятники пали жертвой? С другой стороны, это могли быть и Старолесные разбойники, что промышляли охотой на стервятников или любой дурак с лишней монетой в кошельке и допуском к черному рынку Бролиска.
— Они не любят железо, что громыхает. Очень не любят, — внезапно продолжил карлик.
— Это почему еще?
— Оно громыхает и убивает, — непонятливо ответил Коклоток.
— Это ясно, — вмешалась Мира. — Но Зубы, о которых ты говоришь, явно не стесняются играть с жизнью и смертью, откуда такой страх именно к такому оружию?
— Братья, — произнес карлик, а его голос заметно просел. — Старая легенда о братьях.
— Мастера биологических эманаций и трансформаций боятся легенды? — Мира вопросительно ухмыльнулась.
— Но это не просто легенда, это правда! Каждый господин её знает, каждый раб слышал её. Чистая правда!
— Вещай, — как на духу выпалил Балдур. — Если эти твари боятся стального укуса, я хочу знать почему.
Коклоток взял лист бумаги и карандаш и, рассказывая, чиркал:
— Старинная легенда, еще с тех времен как Третий Край находился на огромном острове к югу от земель славянских.
— К югу от Бролиска ничего нет, бескрайний океан, — вставил Балдур.
— Не перебивай, — одернула его Мира.
— Легенды гласят, что он не бескрайний, а обширный, размером с целый мир, а за ним лежит другой мир. Когда Третий Край правил островом размером с целый мир, они разгневали богов тем, что отказывались почитать их как следует, и в итоге их терпению пришел конец.
В один день небеса разверзлись, и земля породила дверь в мир божественный, откуда вышли они. Два брата, два гиганта в стальной броне невиданных размеров. Ростом они были выше человека, а силой превышали в тысячи раз. Они крушили и рвали днями и ночами без сна и отдыха. Купаясь в крови нечестивых, что призвали на свои плечи ярость и гнев богов. Их смех разносился на все миры, а жажда крови не утолялась, даже когда весь мир тонул в собственном грехе. Всё живое пряталось или бежало, а что не могло, то погибало под тяжелыми грохотами. Братья пили из огромных кубков, размеров с череп самого большого зверя. Один нёс в себе разрушительную волю гигантов, изрыгая из своих рук, уничтожители миров. Другой под рёв самих небес потрошил плоть голыми руками, только руки те и самому лютому зверю в противники не годились. Одна, с длинными когтями и настолько острыми, что резали пополам целые горы, другая в виде ужасной пасти с тысячами зубов, рвала на части и пожирала души павших. Они крушили и рвали, пока не осталось тех, кто навлек на себя гнев богов. Лишь тогда, напившись крови и ярости, они ушли, оставляя короткое послание. Ежели в один день боги будут забыты, а плоть вернется: на землю придет тот, кто понесет в себе их ярость. Необузданный воин, благословлённый священным древом тысячи змей.
