Девочка издала подобие звука мышки и потянулась за фруктом, как вдруг Пилорат спрятал его за спину.

— Покушаем, искупаешься и перед сном скушаешь, договорились?

Маруська быстро закивала. Вновь, во второй раз за такое короткое время, Семирод заметил тень улыбки в уголке её губ. Что же он сделал? Как он смог заслужить доверие столь юного травмированного ребенка. Почему она ему так доверяет, когда сторонится всего белого света? Доверяет плечистому великану, у которого на лице написано, что он всю свою жизнь провел в битвах, а то и убивал. Так почему? Вопрос, ответ на который он хотел знать, но и в тот же момент, боялся груза его значимости.

Девочка потянула его за руку, и они уселись за стол, на котором уже, как по–волшебству, появилась еда. Горшочек молоденькой вареной картошки в сливочном масле, земляничный кисель, свежий, всё еще горячий хлеб, и то, от чего у Маруськи широко раскрылись глаза. Рожка достала из-под пола кувшин парного молока, что надоила из своей кормилицы этим утром. Девочка неосознанно облизнулась и потянула ручки, как вдруг вновь оробела.

— Пей, доченька, не стесняйся. Моя Бурка только самое лучшее молоко дает. Я сыновей своих поила каждое утро. Они выстраивались перед ней как перед невестой, — засмеялась она громко, показывая свои редкие старческие зубы. — Никогда не пропускали стаканчик, так и выросли большими и сильными. Хочешь тоже быть такой же?

Маруська опустила глаза. Пилорат слегка поклонился Рожке и налил молока. Маруська выпила лишь тогда, когда все загремели ложками, и больше не останавливалась.

Меридинец ел, изредка посматривая на старика, который некоторое время крутил в руках корочку хлеба, макая в молоко. Первой тишину прервала женщина.

— Вы простите меня за любопытство, не часто гости у меня бывают, особенно вне нашего села. Куда путь держите?

Пилорат проглотив кусок, прочистил горло и ответил:

— К Высокому хребту, хотим богов восславить перед зимой. Старейшина нашей деревни наказал ребенку мужчине и старику отправиться в путь, дабы следующий урожай был богат, да скот не болел.

— Дело доброе, только вот зачем к хребту то? Можете у нас богов задобрить и жертву принести. Наш волхв с радостью поможет с ритуалом, вернетесь домой скоренько.

Меридинец бросил короткий, практически незаметный взгляд на старика. Еще в Красограде перед походом они условились, что путешествовать станут под выдуманными личинами и с надуманной целью. Настоящие имена если и придется раскрывать, то только с позволения самого Семирода. Старик редко ожидал от людей дегтя, однако знал, что заброшенные деревни и покинутые города, это огромные бочки мёда для мародеров и грабителей.

— Старейшина особенно наказал держать путь к хребту. Урожай худой уж вторую осень, нужно богам показать, что не за просто так просим.

— Ну как пожелаете, пускай дорога светлой будет.

Оба поклонились и поблагодарили женщину за тёплые слова. Маруська шмыгнула носом и, вытерев пенистое молоко с губ, притупила голову. Дальше они ели в тишине. Пушистый чёрный кот с зелеными глазами лениво нежился на подоконнике, греясь на дневном солнышке. Он шершавым языком облизывал себе лапу, и изредка поглядывал на нежданных гостей.

Девочка осушила стакан молока, и закусив танцующей бликами солнца корочкой булки. Она по-хозяйски похлопала руками, и отряхнув о серое платьишко, постучала по могучей руке Пилората. Меридинец тут же обернулся, и увидел, как она показывает на свой рот, и пальцем указывает на карман мужчины.

Тот слегка улыбнулся и достал спелую грушу. Девочка тут же её выхватила, но наслаждаться сладким вкусом не стала. Маруська молча поклонилась женщине, попросив тем самым прощения, затем засеменила в уголок, где лежал её маленький тюфяк. Вещей как таковых у неё не было, но всё что осталось, и что дали стряпухи на кухне, она носила в маленьком матерчатом тюфяке с узорно вышитыми гвоздиками. Там было всё, что смогла сберечь из прошлой жизни: маленькую куклу с обожжёнными волосами, выстиранный платочек с въевшимися следами грязи, небольшое покрывало, поварешка, кусок жёваной подошвы и маленький ножичек с засохшими пятнами крови. Девочка аккуратно завернула грушу в платочек и, похлопав по тюфяку, вернулась за стол.

Семирод продолжал с интересом смотреть на девочку. Что-то он видел в ней такое, что заставляло старика пялиться как мальчишку. Вроде с виду ребенок как ребенок, ничего особого. Сирота. Да таких куча, куда не плюнь. Он так и не мог понять, откуда вызван его нездоровый интерес к обычному ребенку. Быть может, ответ таился в странных и непонятных отношениях между Маруськой и Пилоратом? С другой стороны, Семироду не было до этого дела с тех пор, как на кону стояли более важные вещи. Ну нашли они друг друга, опору и цель для жизни. Боги им в помощь, радовалось сердце старческое. Однако что-то было еще. Это ему предстояло выяснить, пока они не доберутся до заброшенной деревни.

Пилорат забросил в рот кусочек хлеба, смоченный в молоке, и загрыз головкой сыра. От неловкого движения он чуть не уронил стакан, от чего ему резко стрельнуло в бок. Это было внезапностью и для самого меридинца, и тот не скрывая скорчился в гримасе боли. Маруська тут же потянулась к брюху Пилората и подняла рубаху. Огромный шрам на весь живот едва заметно пульсировал и наливался алым оттенком.

— Великая Жерба! — запричитала Рожка. — Это ж кто тебя-то подрал так? Не медведь то ненароком, как нашего кабачника? Шрамище то ужасный какой.

Пилорат отодвинул рубаху, и кивнув Маруське ответил:

— Не медведь, но один очень странный человек, — произнес он с ноткой загадочности в голосе.

— Бились то хоть за дело доброе, славное? — не успокаивалась Рожка, которая пользовалась моментом, пытаясь завести разговор.

— За честь, на смерть, — холодно выговорил мужчина.

— Вам молодым лишь бы поубивать друг дружку! — ахнула Старушка. — То секирами машут, то кулаками. Я так понимаю, что раз ты хлеб мой ешь, значит одержал победу?

— По… — осекся Пилорат на полу слове. Маруська с интересом посмотрела на меридинца, как и Семирод. — Проиграл я тот бой, добрая мать, лгать за столом перед богами не стану.

— Так как ты все еще жив? — в этот раз спросил старик.

— Сам так и не понял, — не колеблясь, ответил тот.

— Ну значится, боги так решили. Я опять извиняюсь за своё любопытство, уж простите старухе то. У меня гостей то не бывает, да на селе со мной мало кто разговаривает. Кивают, здороваются, о делах спрашиваются, и тук на этом.

— Ты нас приютила, хлебом накормила, девочку молоком напоила. Спрашивай мать, если смогу дать ответ, то так и сделаю.

Рожка бросила кусок сала ленивому коту, и тот, по-барски обнюхав его, заразно зевнул и принялся облизывать.

— Что было интересного в том человеке?

Пилорат на удивление самому себе улыбнулся, и чуть не рассмеялся.

— Помимо того, что ходит он со зверьком на плече, он еще и сражается вместе с ним? Пожалуй, не многое…

— Вот чудо! — захохотала Рожка. — Со зверьком ходит? Что за зверек то? Птица али какая или, может, кошак как мой?

— Аури, добрая мать. Раса, созданная богами. Трюкачи.

Рожка поковырялась длинным ногтем единственном переднем зубе, а затем проговорила:

— Аури? Не слыхала о таких. Чем только не полон мир наш славный и чудесный. Какие только красоты и подарки не оставили нам боги. Признаться правда, трещал кто-то у нас на селе о человеке-звере, будто головы у него две — одна людская, вторая животная. Ходит, мол, такой по лесам, лишь изредка забредает в деревни. Видимо и к нам однажды наведался.

Пилорат нахмурился:

— Давно ли говорили, добрая женщина? Давно ли видали его?

Рожка почесала редеющие седые волосы:

— Да уж несколько зим назад, а может и недавно совсем. Прости, молодец, память совсем подводит в последнее время.

Меридинец ничего не ответил. Вновь настала тишина. Семирод был молчалив. Со стороны могло показаться что старик, слушая разговоры новоиспеченных путников, думал о чём-то своем. Маруська по-прежнему всячески избегала встречи с глазами с отшельником.