Какое-то время произошедшее занимало мои мысли, но вскоре нарядный и шумный город вокруг отвлек от мрачных размышлений.

Теперь я могла рассматривать Руатан сколько угодно, не скрывая своего восхищения. Здесь я впервые увидела трех- и четырехэтажные дома. В Авенире самыми высокими были двухэтажки, а мой замок возвышался над ними, словно высокая гора.

Как же много людей было вокруг! На контрасте с долгим заточением в Пятом замке, такое количество спешащих куда-то горожан и гостей города казалось мне просто огромным.

За день украшать улицы почти закончили: легкий осенний ветерок раскачивал разноцветные флажки и гирлянды, огоньки в которых уже зажглись, несмотря на то, что до темноты было еще далеко. Вечер был теплым и многие окна и двери были открыты настежь, а легкие светлые шторы развевались словно флаги. Отовсюду слышались радостные и возбужденные голоса, веселые песни и музыка. На улицах Руатана царила непринужденная праздничная атмосфера.

Легкий ветерок холодил лицо и ласково трепал волосы. Только сейчас почувствовала незнакомое мне раньше опьяняющее чувство свободы. Я сама могла решать, куда именно идти и что делать, не была связана тысячей ограничений и правил, могла вдохнуть полной грудью и решиться на любое безрассудство в городе, где меня никто не знал. Поддавшись праздничной атмосфере, тоже хотелось петь и танцевать, хотя к сбору урожая я и не имела совершенно никакого отношения.

Прогуливаясь по вечернему Руатану и следуя по тому же направлению, что и большинство горожан, я оказалась неподалеку от центральной площади, где вскоре и должны были начаться праздничные гулянья. Запах жареного мяса из открытого окна одной из таверн так невовремя напомнил мне, что я зря отказалась от ужина, а еще о том, что, сбегая из шатра, не взяла с собой ни монетки.

Печально вздохнув и распрощавшись с идеей поужинать в городе, я прислушалась к доносящейся из таверны музыке.

Незамысловатые гитарные аккорды переросли в интересный проигрыш, сначала медленный и спокойный, а после значительно ускоривший темп. А потом, зазвучала песня.

Исполнявший ее голос был глубоким и хрипловатым, но со словами исполняемого произведения звучал правильно и воспринимался вполне гармонично. Он показался мне знакомым, но я тут же отмахнулась от подбирающегося ко мне ощущения дежавю, ведь просидев всю жизнь взаперти я никак не могла знать исполнителя. Менестрелей в Пятый замок не допускали, а серенад под окнами мне никто никогда не пел.

К тому же, назвать исполняемое произведение серенадой язык не поворачивался ни по стилю, ни по смыслу. Музыка была задорной, с интересным мотивом, а последовавшие за ней слова поведали историю о недоверчивом короле:

«Король не верил в предсказания

И слушать даже не хотел,

Что друг семьи, ища признания,

Его оставит не у дел…»

Обеденный зал таверны был полон людей. Все столы были заняты и полны разной снеди, деловито сновали туда-сюда разносчицы, непостижимым образом удерживая в руках огромные кружки с пенными напитками.

За первым куплетом последовал короткий проигрыш и припев:

«…Было весело, а стало не до смеха.

Было счастье, да несчастье тут как тут.

Нет больше королевства и нет его успеха.

И дни счастливые к нам больше не придут…»

Во время нового проигрыша я сделала несколько шагов поближе, чтобы лучше слышать и видеть происходящее в таверне.

«…А друг его с улыбкой искренней,

На пышном городском балу.

Решив, что всем так будет выгодней,

Отравит кубок королю…»

Припев, проигрыш и красивое гитарное соло. Не смотря на весьма безрадостный сюжет, веселая музыка не давала грустить, а прилипчивый мотивчик обещал крутиться в голове несколько ближайших часов.

«Король погиб, жена в отчаянии,

И тоже не желает жить.

Как тут не верить в предсказания?

Ведь сам он мог врага убить…»

Припев, после последнего куплета был сыгран и спет менестрелем немного медленнее всех остальных частей песни, добавляя все же ноту грусти и заставляя задуматься о том, что было бы, убей король сам своего противника и сохрани королевство. Кстати, о каком вообще королевстве речь, интересно?

Сюжет песни почему-то тоже показался знакомым и заинтересовал меня, как и голос и, завороженная музыкой, я подошла еще ближе к раскрытому окну желая, наконец, рассмотреть с улицы исполнившего ее менестреля.

Менестрель в зале, и правда, обретался. Он оказался классическим образцом бродячего певца — разодетый в разноцветные праздничные одежды, яркий камзол, рубаху с пышным жабо и несколькими блестящими брошами. Голову его украшал алый берет с длинным павлиньим пером. Певец был настолько ярким и притягивающим взгляд, что сразу привлек мое внимание и, хотя я ни разу в жизни не видела менестрелей, именно так их себе и представляла.

Лишь через несколько мгновений, отвлекшись от разглядывания его колоритного наряда, я обратила внимание, что сам менестрель сидит с весьма понурым видом, а его гитара находится в руках совершенно другого человека, сидящего за тем же столом слева от него.

После исполнения предыдущей песни, он склонился над гитарным грифом и аккуратно подкручивал колки. Я могла рассмотреть лишь короткие иссиня-черные, как у всех арссийцев прямые волосы, да темный дорожный плащ, одним словом, с первого взгляда исполнитель не представлял из себя ничего примечательного. Тем удивительнее было то, что я никак не могла отвести от него глаз.

И я была не единственной, кто заслушался его незамысловатыми песнями: разговоры в обеденном зале велись негромко, никто не кричал и не перебивал, а у стола, за которым сидел музыкант, собралось гораздо больше людей, нежели у остальных.

Докрутив, наконец, колки, музыкант заиграл новую мелодию, которая заворожила меня еще сильней предыдущей. Именно этим я и объяснила собственный интерес к незнакомцу. На этот раз музыка была печальной, с первых же нот навеяв какую-то светлую грусть, а последовавшие за ней слова поведали слушателям новую историю о паре влюбленных и о назначенном на берегу Инглота ночном свидании.

«…темной ночью он ждал

у холодной воды.

Желтый месяц сиял,

звезды так холодны.

Отражались они

в блеске темной воды.

Говорил он в ночи

«Приходи, приходи!

А она не пришла,

Ничего не сказав..»

В этот момент исполнитель внезапно поднял глаза на окно и взглянул прямо на меня. И весь мир вокруг нас на мгновение словно застыл. В неожиданно наступившей тишине с громким тренькающим звуком оборвалась одна из гитарных струн.

Я внимательно вгляделась в лицо музыканта, пытаясь понять, что происходит. Мы никогда раньше не встречались, но его черты снова показались мне странно знакомыми.

Круглое лицо с короткой щетиной, болотно-зеленые глаза, широкие брови, прямой нос — опять же, абсолютно ничего броского, но чем больше я смотрела на него, тем больше утверждалась во мнении — я его знала. Точно знала, но… понятия не имела откуда.

И это узнавание было обоюдным. Музыкант точно так же внимательно разглядывал меня, всматриваясь в каждую черточку моего лица и словно бы не мог поверить в то, что это действительно я.

В его мимике успело проскользнуть несколько противоречивых эмоций, в первой из которых я распознала удивление — его брови приподнялись, а глаза раскрылись. Через мгновение удивление сменила радость — уголки губ дрогнули, словно он готов был улыбнуться, и действительно был счастлив видеть меня здесь.

Я почти собралась улыбнуться ему в ответ, уже не исключая возможности нашей встречи в прошлом. Существовала вероятность, что мы действительно были знакомы, но я забыла всё, выпив эликсир забвения. Но вдруг эмоции на его лице изменились. В глазах промелькнуло сомнение, потом его глаза сузились, а широкие брови сдвинулись к переносице. Что же такого пришло ему в голову, что он больше не был мне рад?

Время снова потекло в обычном темпе. Люди вокруг загалдели, кто-то потребовал продолжить песню, а я не стала ждать, пока музыкант, отбросивший гитару и быстро встающий из-за стола, поймает меня и расскажет о причине своего гнева.