– Ведь вашего супруга восстановили в должности, – заметила госпожа Ван, – теперь ваша семья снова будет процветать!

– Хотелось бы, чтобы ваше предсказание сбылось! – воскликнула госпожа Чжэнь. – Так, значит, вы будете свахой?

Как только Чжэнь Бао-юй услышал, что мать говорит о его сватовстве, он вышел и направился в кабинет Цзя Чжэна, чтобы продолжить разговор с Бао-юем. Цзя Чжэн в это время был там, и когда гость появился, между ними завязалась беседа.

Через некоторое время слуга из семьи Чжэнь подошел к дверям кабинета и окликнул Чжэнь Бао-юя:

– Господин, матушка собирается уезжать!

Чжэнь Бао-юй попрощался и вышел. Цзя Чжэн приказал Бао-юю, Цзя Хуаню и Цзя Ланю проводить его.

С того дня как Бао-юй повстречался с отцом Чжэнь Бао-юя и узнал, что скоро должен приехать в столицу и сам Чжэнь Бао-юй, он целыми днями мечтал об этой встрече, ибо думал, что в лице Чжэнь Бао-юя обретает друга. Он и не представлял себе, что даже непродолжительной беседы окажется достаточно, чтобы выявить расхождения во взглядах!

После отъезда гостя опечаленный Бао-юй вернулся к себе. Он ни с кем не разговаривал, был угрюм, и все чувствовали, что он раздражен.

– Чжэнь Бао-юй в самом деле похож на тебя? – спросила мужа Бао-чай.

– Только внешностью, – отвечал Бао-юй. – Но если судить по его рассуждениям, он слишком ограничен.

– Зачем ты порочишь людей! – возмутилась Бао-чай. – Как ты мог заключить, что он ограничен, если видел его всего один раз?

– Мы с ним долго беседовали, – отвечал Бао-юй, – и он увиливал от прямого и откровенного разговора. Я ничего от него не слышал, кроме рассуждений о «служебных делах» да о «преданности и почтении». Ну разве такого человека можно не назвать ограниченным?! И почему он уродился похожим на меня? Я думал, что он будет служить мне идеалом, а теперь я хотел бы отказаться от своей внешности, чтобы только не походить на него!

– Послушаешь тебя, и смеяться хочется! – сказала Бао-чай. – Ну как можно отказаться от внешности? К тому же рассуждения господина Чжэня вполне здравы, каждый мужчина должен стремиться возвыситься и прославить свое имя. Разве подобает мужчине думать только о своих собственных удовольствиях?! Мало того что ты сам не обладаешь достоинствами настоящего мужчины, ты еще обвиняешь других в ограниченности!

Бао-юй и так был недоволен беседой с Чжэнь Бао-юем, а слова Бао-чай совершенно расстроили его; он помрачнел, но промолчал и лишь усмехнулся. Бао-чай подумала, что сказала что-либо не так и он насмехается над нею, поэтому не придала значения его смеху. Она и не предполагала, что Бао-юй может снова заболеть.

Как ни старались Си-жэнь и другие служанки вывести Бао-юя из состояния оцепенения, все было тщетно.

Прошла ночь, а на следующее утро все заметили, что Бао-юй сделался таким же безумным, как прежде, во время своей болезни.

Между тем госпожа Ван решила поговорить с Цзя Чжэном о Си-чунь, так как девушка заявила, что хочет непременно постричься в монахини, и госпожа Ю не могла ей воспрепятствовать. Госпожа Ван видела, что Си-чунь находится в таком состоянии, что если не разрешить ей исполнить свое желание, она покончит с собой, если за ней будут следить даже день и ночь.

– Не знаю, что делали во дворце Нинго! – недовольным тоном произнес Цзя Чжэн. – Как могла наша семья дойти до такого позора!

Цзя Чжэн позвал Цзя Жуна, сделал ему выговор и велел передать матери:

– Пусть она поговорит с Си-чунь. Если та будет настаивать на своем, мы перестанем ее считать членом нашей семьи!

Цзя Чжэну и в голову не приходило, что, если бы госпожа Ю не пыталась воздействовать на Си-чунь, все, может быть, обошлось бы благополучно, но она донимала девушку, и та решила покончить с собой.

– Девушка всю жизнь не может жить дома, – сказала ей Си-чунь. – Если со мной случится то же, что со второй старшей сестрой Ин-чунь, я все равно умру и только доставлю огорчение старому господину и госпожам. Отпустите меня, считайте, что я умерла, – тогда я всю жизнь проживу в чистоте, и вы докажете мне свою любовь! К тому же я не собираюсь выходить замуж. Нам принадлежит «кумирня Бирюзовой решетки», я хочу быть в ней монахиней. Все, что у меня есть, можете взять себе! Очень хорошо, что монахини, служившие Мяо-юй, еще не ушли. Если вы позволите мне стать монахиней, вы сохраните мне жизнь; если не разрешите, мне ничего иного не останется, как умереть! Я следую своему собственному желанию, и когда вернется домой старший брат, я скажу ему, что вы не принуждали меня избрать такой путь. Если мой брат узнает, что я умерла, он сразу поймет, что это вы довели меня до смерти!

Госпожа Ю давно не ладила с Си-чунь и, услышав слова девушки, не стала с ней спорить, а отправилась к госпоже Ван.

Но госпожа Ван в это время находилась у сына, так как ей сказали, что он снова лишился рассудка. Она была очень расстроена состоянием Бао-юя и упрекнула Си-жэнь:

– Вы все очень невнимательны! Почему вы не доложили мне сразу, что второй господин заболел?!

– Состояние господина Бао-юя не поймешь, – проговорила Си-жэнь, – то он чувствует себя хорошо, то болеет. Еще сегодня он приходил к вам справляться о здоровье, а потом вдруг почувствовал себя плохо. Вторая госпожа Бао-чай хотела доложить вам об этом, но побоялась, как бы вы не разволновались.

Бао-юй слышал, как мать ругает служанок, и, не желая, чтобы те из-за него пострадали, сказал:

– Матушка, успокойтесь, я вполне здоров! Только на душе тоскливо!

– Если ты знаешь, отчего ты заболел, сказал бы раньше, – промолвила госпожа Ван, – я бы велела пригласить врача, он тебя осмотрел бы и прописал лекарство! Выпил бы раза два и поправился! А ты молчишь! Ты представляешь, сколько было бы хлопот, если бы с тобой повторилась та же история, как после утери яшмы?!

– Если уж, матушка, вы так беспокоитесь, пусть врач осмотрит меня, – заявил Бао-юй, – буду принимать лекарства!

Госпожа Ван велела служанкам распорядиться, чтобы пригласили врача. Мысли ее сейчас были всецело заняты Бао-юем, и она забыла о Си-чунь.

Вскоре пришел врач. Он осмотрел Бао-юя, прописал лекарство, и лишь после этого госпожа Ван вернулась к себе.

Прошло несколько дней, а Бао-юю становилось все хуже, и он не притрагивался к пище.

Все в доме заволновались. А тут еще настало время церемонии снятия траура, всем пришлось уехать, и поэтому заботы по приглашению врачей к Бао-юю возложили на Цзя Юня. У Цзя Ляня дома никого не было, и ему пришлось пригласить Ван Жэня, тем более что Цяо-цзе, которая дни и ночи оплакивала мать, тоже заболела. Для обитателей дворца Жунго вновь наступили тяжелые дни.

Однажды, после того как окончилась церемония снятия траура и все возвратились домой, госпожа Ван пришла навестить Бао-юя и увидела его без сознания. Она растерялась, заплакала и поспешила к Цзя Чжэну.

– Врач сказал, что Бао-юю уже не нужны лекарства, – сообщила она. – Остается лишь приготовиться к похоронам!

Цзя Чжэн тяжело вздохнул. Он сам пришел навестить сына и, убедившись, что госпожа Ван не преувеличивает, приказал Цзя Ляню сделать соответствующие распоряжения.

Цзя Лянь молча вышел; он оказался в весьма затруднительном положении, ибо не знал, где раздобыть денег.

– Второй господин! – с криком вбежал в комнату мальчик-слуга. – Беда!

– В чем дело? – спросил перепуганный Цзя Лянь, тараща глаза на слугу.

– К нашим воротам подошел какой-то монах, – стал рассказывать мальчик, – он держит в руках ту самую яшму, которую когда-то потерял второй господин Бао-юй, и требует, чтобы ему немедленно заплатили за нее десять тысяч лян серебра!

– Тьфу! – огрызнулся Цзя Лянь и плюнул в лицо слуге. – Я думал, важное дело, а ты лезешь со всякими пустяками! Неужто ты не помнишь, как нам уже однажды пытались подсунуть фальшивую яшму! Пусть даже у хэшана та самая яшма – для чего она нам, если Бао-юй умирает?

– Я точно так же говорил тому хэшану, – возразил мальчик. – Но он уверяет, что, если ему уплатят, второй господин Бао-юй тотчас выздоровеет!