Си-чунь, услышав голоса монашек, вышла им навстречу.

– Здравствуйте! – сказала она. – А я-то думала, вы совсем нас забыли, так как наши дела плохи!

– Амитофо! – воскликнули монахини. – Получим мы еще что-либо от вас или нет, все равно будем считать вас своими благодетелями – ведь наш монастырь все время находился на содержании у вашей семьи, и мы получали много милостей от старой госпожи. В связи со смертью старой госпожи мы пришли повидаться с госпожами и их невестками. Мы уже всех обошли, только у вас не были, вот и решили вас навестить!

Си-чунь поинтересовалась, что с монахинями из монастыря Шуйюэ.

– У них в монастыре какая-то неприятность, – отвечали монахини, – их привратница даже никого туда не впускает. Вы не слышали, что настоятельница Мяо-юй из «кумирни Бирюзовой решетки» сбежала с каким-то мужчиной?

– Откуда такие сплетни? – возмутилась Си-чунь. – Тому, кто эти слухи распространяет, язык надо отрезать! Ее похитили разбойники, а на нее клевещут.

– Настоятельница Мяо-юй всегда вела себя очень странно, и нам казалось, что она только напускает на себя вид праведницы, – заметила одна из монахинь. – Но неудобно было говорить вам об этом, барышня! Разве она была похожа на нас, которые посвятили себя чтению молитв, занимаются самоусовершенствованием и поисками путей к спасению?!

– А в чем можно найти спасение? – спросила Си-чунь.

– О таких людях, как мы, говорить не приходится, – отвечали монахини, – а вот знатные барышни вроде вас вряд ли смогут всю жизнь прожить в роскоши. Но когда на них обрушится несчастье, о спасении думать будет поздно! Тут только великоласковая и великоскорбящая бодисатва Гуань-инь может растрогаться вашими страданиями и указать путь к спасению. Вот почему все говорят: «Великоласковая, великомилосердная, спасающая от мук и несчастий бодисатва Гуань-инь!» Мы отреклись от мира, и хотя нам приходится претерпевать больше страданий, чем госпожам и барышням из знатных семейств, зато нас подстерегает меньше опасностей и затруднений. Мы никогда не станем бодисатвами, но благодаря самоусовершенствованию можем надеяться, что когда-либо нам представится возможность возродиться в мужском теле, а для нас это уже счастье. Мы не будем похожи на нынешних женщин, которым некому пожаловаться на свое горе и обиды.

– Ах, барышня! Если вы выйдете замуж, вам всю жизнь придется следовать за мужем и выполнять перед ним свой долг, и тут уж будет не до самоусовершенствования. Ведь для этого нужна вся жизнь. Настоятельница Мяо-юй всегда считала, что обладает большими способностями, чем мы, простые монахини, и относилась к нам неприязненно, считая нас невеждами. Она не знала, что судьба иногда посылает счастье простым людям, а таких, как она, обрекает на страдания!

Слова монахини затронули самые сокровенные мечты Си-чунь, и, невзирая на присутствие служанки, она рассказала им, как к ней относится госпожа Ю, как ей тяжело пришлось, когда она присматривала за домом, а затем показала монахиням свои обрезанные волосы.

– Неужели вы думаете, что я нерешительна и чувствую привязанность к этому грязному миру? – сказала она. – У меня уже давно созрела мысль стать монахиней, но только не придумаю, как это сделать!

– Замолчите, барышня! – вскричала монашка, притворяясь встревоженной. – Если супруга господина Цзя Чжэня услышит, она подумает, что это мы вас подбиваем, будет нас ругать и еще выгонит из монастыря! У вас такой характер, барышня, что, если вы выйдете замуж за достойного человека, всю жизнь будете жить в довольстве и счастье…

– Вы думаете, только супруга Цзя Чжэня может вас выгнать, – оборвала ее Си-чунь. – А я не могу?

Монахиня поняла, что Си-чунь рассердилась, и стала оправдываться:

– Не осудите нас, барышня, мы понимаем, что ошиблись в вас. Но разве госпожи позволят вам стать монахиней? Ведь мы говорим в ваших интересах!

– Ладно, что будет то будет! – отвечала Си-чунь.

Цай-пин и другие служанки, чувствуя, что разговор принимает неприятный оборот, стали делать монашкам знаки, чтобы они поскорее уходили. Монашки поняли, что от них требуется, к тому же они сами были встревожены, поэтому без всяких возражений попрощались с Си-чунь. Девушка не стала их удерживать и холодно сказала:

– Не думайте, что во всей Поднебесной есть только монастырь Ди-цзан-вана!

Монахини не посмели ничего ответить и молча вышли.

Цай-пин чувствовала себя виноватой, ибо она прислала сюда монашек и побудила их завести этот разговор, и, чтобы оправдаться, она поспешила к госпоже Ю и сказала ей:

– Наша барышня не оставила мысли уйти в монахини, поэтому и обрезала себе волосы. Она вовсе не больна, а все время ропщет на свою судьбу, так что будьте начеку, госпожа, а то потом нас обвинят!

– Неужели она действительно хочет уйти в монастырь? – недоверчиво спросила госпожа Ю. – Я думала, что она обрезала волосы, чтобы позлить меня – ведь после отъезда Цзя Чжэня она не хочет жить со мною в мире! Впрочем, пусть делает, что ей угодно!

Цай-пин пыталась уговорить Си-чунь отказаться от своего намерения, однако Си-чунь стояла на своем, не прикасалась к еде и упорно твердила, что уйдет в монастырь. Тогда Цай-пин пошла жаловаться госпожам. Госпожа Син и госпожа Ван тоже говорили с Си-чунь, но убедить ее ни в чем не могли.

Они отправились за советом к Цзя Чжэну, однако им помешал слуга, который доложил:

– Прибыли госпожа Чжэнь и ее сын Бао-юй!

Все поспешно вышли навстречу гостям и проводили госпожу Чжэнь в комнату госпожи Ван.

О том, как гости совершали приветственные церемонии и обменивались вежливыми фразами, мы рассказывать не будем. Лучше обратимся к госпоже Ван, которая, вспомнив разговоры о том, что Чжэнь Бао-юй очень похож на ее сына, велела служанке пригласить Чжэнь Бао-юя.

Служанка вышла, но вскоре вернулась и сказала:

– Господин Чжэнь Бао-юй разговаривает в кабинете с господином Цзя Чжэном. Господину Цзя Чжэну он очень понравился, поэтому господин Цзя Чжэн велел послать за Бао-юем и Цзя Хуанем. Цзя Ланю он велел скорее пообедать и тоже прийти.

Затем в женских покоях стали накрывать на стол.

Цзя Чжэн, глядя на Чжэнь Бао-юя, столь похожего на его сына, захотел испытать способности гостя и завел с ним беседу. Чжэнь Бао-юй отвечал ему складно, без запинок, и Цзя Чжэн решил позвать своего Бао-юя, Цзя Хуаня и Цзя Ланя, чтобы поставить Чжэнь Бао-юя им в пример, а заодно сравнить с ним своего сына.

Услышав приказ, Бао-юй облачился в траурную одежду и вышел к отцу в сопровождении Цзя Хуаня и Цзя Ланя. С Чжэнь Бао-юем он встретился как со старым знакомым. Чжэнь Бао-юй тоже держался так, словно они уже где-то виделись.

После того, как два Бао-юя совершили друг перед другом приветственные церемонии, с гостем поздоровались Цзя Хуань и Цзя Лань.

Цзя Чжэн, сидевший на циновке на полу, предложил Чжэнь Бао-юю сесть на стул, но тот, будучи младшим по отношению к Цзя Чжэну, не посмел сесть выше него, а положил на пол подушку и опустился на нее.

Когда явился Бао-юй с братом и племянником, Чжэнь Бао-юй уже не мог сидеть рядом с Цзя Чжэном, в то время как Бао-юй, будучи старше его, должен был стоять.

Цзя Чжэн догадался, что стесняет гостя, поэтому он встал, приказал накрывать на стол, а затем проговорил:

– Я покидаю вас, мой сын составит вам компанию! Побеседуйте, пусть младшие слушают вас да ума набираются.

– Извините, уважаемый дядюшка, – почтительно возразил Чжэнь Бао-юй, – мне хотелось бы послушать наставления старшего брата Бао-юя!

Цзя Чжэн в ответ произнес несколько ничего не значащих фраз и направился во внутренний кабинет. Чжэнь Бао-юй хотел проводить его, но Цзя Чжэн сделал ему знак оставаться на месте.

Что касается Бао-юя, то, заметив, что Цзя Чжэн собирается уходить, он побежал к двери кабинета и ожидал там отца. Как только Цзя Чжэн скрылся за дверьми, он вернулся и пригласил Чжэнь Бао-юя сесть. Между ними завязался разговор о том, что они уже давно слышали друг о друге и мечтали о встрече. Но это не столь интересно.