Не успел он произнести эти слова, как слуги и стражники начальника приказа потащили здешних слуг, требуя, чтобы те показывали дорогу.

– Не шуметь, я сам буду наблюдать за обыском! – крикнул ван и, медленно поднявшись, приказал: – Тем, кто прибыл со мной, оставаться на месте! Вернусь – пересчитаю всех!.. Кто отлучится, пусть пеняет на себя!

Вошел чиновник приказа Парчовых одежд и, опустившись на колени перед ваном, доложил:

– Во внутренних покоях обнаружены императорские одеяния и некоторые другие вещи, которыми запрещено пользоваться людям, не принадлежащим к императорской семье. Мы не посмели их тронуть без ваших указаний.

Через некоторое время появился еще чиновник и сообщил Сипинскому вану:

– В восточных комнатах обнаружены два ларца с закладными на землю и один ларец с долговыми расписками. Судя по бумагам, хозяева взимали с должников не разрешенные законом проценты.

– Вот и вымогательство налицо! – воскликнул начальник Чжао Цюань. – Нужно все описать! Почтенный ван, я сейчас все опишу, а затем испросим у государя указ о полной конфискации имущества.

В это время вошел письмоводитель из дворца вана и доложил:

– Стражники, охраняющие ворота, сообщают: «Государь особо прислал Бэйцзинского вана объявить свое высочайшее повеление».

«Не повезло! – подумал Чжао. – Нужно же было явиться этому заносчивому вану! Теперь мне не удастся в полной мере проявить строгость!»

Он направился встречать Бэйцзинского вана, но тот уже приблизился к залу и объявил:

– Государь повелевает начальнику приказа Парчовых одежд Чжао Цюаню выслушать его высочайшую волю. Высочайший указ гласит: «Повелеваем чиновникам приказа Парчовых одежд привлечь к суду только Цзя Шэ; присмотр за выполнением настоящего повеления всецело возлагается на Сипинского вана. В чем и составлен настоящий указ».

Сипинский ван принял повеление с нескрываемой радостью. Он сел рядом с Бэйцзинским ваном и тут же приказал Чжао арестовать Цзя Шэ и доставить его в ямынь.

Люди, которые производили опись и конфискацию имущества в доме, услышав о прибытии Бэйцзинского вана, вышли. А когда им стало известно, что начальник Чжао уехал, они сразу почувствовали себя стесненными и стояли навытяжку, ожидая приказаний.

Бэйцзинский ван выбрал двух наиболее честных чиновников и около десятка пожилых стражников, а остальных велел выгнать.

– Я рассердился на Чжао! – воскликнул Сипинский ван. – Какое счастье, что вы привезли этот указ, иначе здесь в доме все пострадали бы.

– Когда я был при дворе и услышал, что вы получили указ описать имущество семьи Цзя, я был совершенно спокоен, – отвечал Бэйцзинский ван, – я знал, что никто из невинных не пострадает. Никак не ожидал, что этот Чжао окажется таким подлецом! Где Цзя Чжэн и Бао-юй? Они, наверное, сильно волнуются. Как проходит опись?

– Цзя Чжэн под стражей, – доложили ему, – а в доме описывают все без разбору.

– Немедленно приведите Цзя Чжэна, я хочу у него кое-что спросить, – распорядился Бэйцзинский ван.

Когда люди привели Цзя Чжэна, он опустился на колени перед Бэйцзинским ваном и, еле сдерживая слезы, стал умолять его о милости.

– Успокойтесь, дорогой Чжэн, – сказал Бэйцзинский ван, дотронувшись до руки Цзя Чжэна, и сообщил ему о высочайшем повелении.

Цзя Чжэн был растроган до слез. Он обратился лицом в северную сторону, где находился дворец государя, и, вознеся благодарность за оказанную ему милость, подошел к Бэйцзинскому вану, ожидая его приказаний.

– Дорогой Чжэн, – продолжал Бэйцзинский ван, – о вещах, которыми пользоваться запрещено, и о расписках, в которых значатся двойные против разрешенного проценты, умолчать не удастся, ибо стражники уже доложили о них Чжао Цюаню. Предположим, вещи были приготовлены для вашей Гуй-фэй, так что никакой вины в этом нет. Но как быть с долговыми расписками? Отведите чиновников и покажите им имущество, которым владел Цзя Шэ, и на этом покончим. Только ничего не утаивайте, ибо сами станете соучастником преступления.

– Я – провинившийся чиновник! – воскликнул Цзя Чжэн. – Разве я посмею сделать что-либо подобное?! Однако имущество, оставленное нам в наследство дедом нашим, мы не делили, так что только вещи, которые имеются у каждого из нас в доме, могут считаться личной собственностью.

– Ну это ничего! – воскликнули ваны. – Передадим в казну лишь то, чем владел сам Цзя Шэ.

Затем они предупредили чиновников, чтобы те действовали точно в соответствии с высочайшим повелением и не своевольничали. Чиновники приняли повеление и удалились его выполнять.

В тот день в комнатах матушки Цзя тоже накрыли столы для семейного пира. Госпожа Ван говорила:

– Если Бао-юя не будет за столом с гостями, отец может рассердиться.

– А я думаю, что Бао-юй не желает идти туда не потому, что боится бывать на людях, – со вздохом сказала Фын-цзе. – Просто он знает, что гостей у отца будет много, обойдутся и без его услуг, и решил остаться здесь прислуживать бабушке. Если же его отцу покажется, что не хватает людей, чтобы заботиться о гостях, вы пошлете Бао-юя туда, госпожа! Так будет лучше.

– Ох, эта девчонка Фын-цзе! – воскликнула матушка Цзя и засмеялась. – Хоть она и больна, но на язык все так же остра!

– Старая госпожа, госпожа! – вбежала с криком перепуганная служанка. – Беда!.. Разбойники… видимо-невидимо! Все в шапках и сапогах! Они переворачивают все корзины и сундуки, забирают вещи!

Матушка Цзя остолбенела.

Затем прибежала Пин-эр с непокрытой головой и распущенными волосами. Она прижимала к груди Цяо-цзе и голосом, прерывающимся от рыданий, восклицала:

– Все пропало! Я только что кормила сестрицу Цяо-цзе, как вдруг привели связанного Лай Вана, который крикнул мне: «Барышня, беги предупреди женщин, чтобы поскорее спрятались! Приехал господин ван, будут описывать имущество!» Я со страху чуть не умерла! Бросилась в дом, чтобы спасти ценные вещи, но меня оттуда вытолкали. Скорее прячьте украшения и одежду!

Госпожа Син и госпожа Ван от такой вести едва не упали в обморок. Они настолько растерялись, что не могли сообразить, что делать. Фын-цзе вытаращила глаза от ужаса, поднялась, а затем, словно подкошенная, рухнула на пол. У матушки Цзя от страха из глаз покатились слезы, и она не могла вымолвить ни слова.

Служанки бросились без разбору хватать вещи и прятать их куда попало. В доме поднялась невообразимая суматоха. Потом снаружи послышался голос:

– Всем женщинам приказано скрыться! Почтенный господин ван направляется сюда!

Бао-чай и Бао-юй растерялись. Они машинально наблюдали, как мечутся служанки, хватают и тащат вещи. Но тут прибежал запыхавшийся Цзя Лянь.

– Все в порядке, не волнуйтесь! – еще издали закричал он. – К счастью, господин Бэйцзинский ван выручил нас!

Все бросились к Цзя Ляню, желая поподробнее расспросить его, что же произошло, но Цзя Лянь, заметив Фын-цзе, в беспамятстве лежавшую на полу, бросился к ней и разразился безудержными рыданиями. Матушка Цзя еще больше разволновалась.

К счастью, Пин-эр не растерялась, быстро привела Фын-цзе в чувство и приказала служанкам поднять ее и положить на постель. Матушка Цзя постепенно тоже пришла в себя, но все время содрогалась от рыданий. Возле нее сидела Ли Вань и утешала ее.

Наконец Цзя Лянь, овладев собой, рассказал, какими добрыми оказались Бэйцзинский и Сипинский ваны. Он только не стал говорить, что случилось с Цзя Шэ, ибо боялся, что госпожа Син, узнав об аресте мужа, разволнуется, и поспешил выйти, чтобы позаботиться о своем собственном доме, где похозяйничали чиновники. Едва он вошел туда, как увидел, что все сундуки открыты, шкафы взломаны, а вещи наполовину растащены.

Цзя Лянь был так расстроен, что глаза его блуждали как у безумного, а по щекам катились слезы. В этот момент его позвали, и он увидел, что Цзя Чжэн вместе с сопровождающим его чиновником составляет опись вещей. Чиновник перечислял:

«Статуя бодисатвы из кедрового дерева – одна. Статуя богини Гуань-инь из кедрового дерева – одна. Подставка для статуи Будды – одна. Четок из кедрового дерева – две связки. Золотая статуя Будды – одна. Зеркал в позолоченной оправе – девять. Статуй Будды из яшмы – три. Один набор фигурок, состоящих из бога счастья и восьми бессмертных. Жезлов „жуи“ из яшмы, золота и кедра – по два. Ваз из древнего фарфора – семнадцать. Старинных безделушек и украшений – четырнадцать сундуков. Старинный яшмовый кувшин – один. Малых яшмовых кувшинов – два. Яшмовых чашек – две пары. Стеклянных ширм – две. Ширм для кана – две. Стеклянных блюд – четыре. Яшмовых блюд – четыре. Агатовых блюд – два. Золоченых блюд – четыре. Золотых чашек – шесть пар. Чашек с облупившейся позолотой – восемь. Золотых ложек – сорок. Больших серебряных блюд и чашек – по шестьдесят штук. Палочек для еды из слоновой кости, оправленных в золото, – четыре пары. Больших позолоченных чайников – двенадцать. Чайных подносов – два. Серебряных блюдец и кубков – сто шестнадцать. Шкурок черно-бурой лисицы – восемнадцать. Соболиных шкурок – пятьдесят шесть. Лисьих и песцовых шкурок – по сорок четыре штуки. Шкурок рыси – двенадцать. Беличьих шкурок, снятых чулком, – двадцать пять. Бобровых шкурок – двадцать шесть. Шкурок морской собаки – три. Тигровых шкур – шесть. Шкурок выдры – двадцать восемь. Бараньих шкур, выделанных, окрашенных в коричневый цвет, – сорок. Каракулевых шкурок черных – шестьдесят три. Шкурок мускусной крысы – двадцать. Шкурок пятнистых крыс – двадцать четыре. Бархата – четыре куска. Беличьих шкурок – двести шестьдесят три. Атласа – тридцать два рулона. Сукна – тридцать рулонов. Сатина – сто тридцать рулонов. Флера – сто восемьдесят рулонов. Крепа – тридцать два куска. Вееров из шелка и из перьев – двадцать два. Узорчатого шелка – восемнадцать рулонов. Других материалов разных цветов – тридцать рулонов. Меховых одежд разных – сто тридцать две штуки. Одежд меховых на матерчатой подкладке и одинарных – триста сорок. Часов – восемнадцать. Поясов – девять. Прочих вещей из бронзы и олова – более пятисот. Жемчугов – девять связок. Головных украшений из червонного золота – сто двадцать три. Драгоценности мелкие разные – не подсчитывались. Подушек из желтого шелка, употребляемых при императорском дворе, – три. Украшений, платьев и юбок, разрешенных к ношению только в императорском дворце, – восемь наборов. Яшмовых поясов – два. Желтого атласа – два куска. Серебра – семь тысяч лян, золота – сто пятьдесят два ляна. Медных монет – семь тысяч пятьсот связок».