Мальчик нехотя вскарабкался на спину своего конька и совсем уже собрался тронуться в путь, когда впавший в полусонное оцепенение Пеменхат неожиданно очнулся и попросил:

— Погодите минутку… Я не дорассказал про Силипу.

— Некогда, некогда, — запротестовал Карсидар, но Пеменхат упрямо стоял на своём:

— Я должен… Иначе… мне будет тяжело. Надо!

— Это бессмысленно…

— Пусть уж расскажет, — решил Читрадрива. — На это уйдёт меньше времени, чем на препирательства.

— Так вот… Она сколотила шайку не от хорошей жизни, с ней несправедливо обошлись… — заговорил Пеменхат, время от времени облизывая пересохшие губы. — А на самом деле мечтала о семье… о тихом мирном житье… Я вернулся и нашёл её. И увёз. Мы зажили, как она хотела. Я как раз был тогда при деньгах, много де…

Дыхание сбилось, некоторое время он отрывисто и сухо кашлял. Боль колотилась в плече как пестик в ступе, жар стучал в затылок.

— Короче, почтенный! — взволнованно попросил Карсидар. — Ты и без того крайне слаб.

— А я и так коротко. Словом, я открыл трактир… тогда, в первый раз. Но как-то я был в отъезде, а за мной нагрянули… Они искали меня. Хотели награду за голову. Как за твою, мастер. Но там была Силипа…

Старик отрывисто охнул.

— Они забрали её и сожгли трактир. Я вернулся, меня едва не схватили. Но я пошёл туда… перерезал всех как цыплят…

— Ну и что? Быстрее! — не вытерпел Карсидар.

— Силипа… Я не успел. Она умерла у меня на руках. И ребёнок родился мёртвый, но это пока они её…

Пеменхат окинул слушателей бессмысленным помутившимся взором.

— И когда она умирала, то попросила, чтоб я жил как приличный человек… всегда. Чтобы содержал трактир, а не мотался по дорогам. Я старался, честно старался. Но вышло так, что я… — некоторое время Пеменхат беззвучно открывал и закрывал рот, наконец прохрипел:

— …умер на большой дороге.

— Ты и в самом деле помрёшь, если не прекратишь болтать, — раздражённо сказал Карсидар. — Это всё? Ты уже кончил?

Он так ничего и не понял. Молодость, молодость!..

— Ты прав. Это бессмысленно, — сказал Пеменхат, устало опускаясь вперёд и обнимая руками шею Ристо.

— Эй! Ты жив? — заволновался Карсидар, обманутый темнотой. — Ответь, Пем!

— Жив, жив, — поспешил успокоить его Читрадрива.

— Тогда езжайте.

Карсидар развернул Ристо мордой в ту сторону, где должен был находиться хуторок, что-то шепнул ему в ухо, звонко хлопнул по крупу, и гнедой затрусил вперёд. За ним последовали мальчик на низкорослой лошадке, навьюченный мул и лошадь Читрадривы.

— Смотри, накажи Векольду, чтобы заботился о нём, — услышал Пеменхат слова Карсидара и, прежде чем впасть в забытье, подумал: «Интересно, кого он имеет в виду — меня или Ристо?»

— Постой, дай отдышаться.

Карсидар обернулся и, увидев, что Читрадрива едва передвигает ноги, остановился. Минуты через полторы гандзак нагнал его, и оба опустились на широкий плоский валун, забрызганный светло-коричневыми пятнами лишайника.

— Одел бы перстень, — посоветовал Карсидар, прислушиваясь к тяжёлому, с присвистом дыханию спутника.

— Ну да, ещё чего! Так понемногу привыкнешь к этой штуковине, что потом и не проживёшь без неё.

— Ты хочешь сказать, что проживёшь без неё, если будешь так выматываться? — не без некоторой доли ехидства спросил Карсидар.

Оба рассмеялись этой не слишком весёлой и не совсем удачной шутке.

— Ладно, тогда брось свой дурацкий меч, легче будет идти, — уже вполне серьёзно предложил Карсидар.

На досуге он придирчиво изучил оружие, которым Читрадрива чрезвычайно гордился, и в конце концов вынес безапелляционный приговор: меч дрянной, для серьёзной битвы не годится. Бывший хозяин обзавёлся им исключительно потому, что не был в состоянии раздобыть более приличный. Читрадрива возражал, что это боевой трофей, и сражаться им, имея перстень, — одно удовольствие. Ясное дело, ему чрезвычайно льстило осознание факта, что он, возможно, стал единственным гандзаком из живущих ныне, который дрался настоящим оружием и одержал с его помощью настоящую победу. Проще говоря, этот меч ему очень понравился.

Вот и сейчас Читрадрива упрямо мотнул головой и сказал:

— Ни в коем случае.

— Но если так пойдёт и дальше, ты свалишься от усталости и околеешь, прежде чем мы найдём проход в Ральярг.

— Нет. Просто должен быть какой-то другой путь, ведущий в Риндарию. Определённо, так оно и есть, — сказал Читрадрива, наклонился, зачерпнул пригоршней снег и приложил к разгорячённому лбу. — Не мог же ты, будучи маленьким ребёнком, столько времени мотаться по этим проклятым горам без еды и питья и остаться в живых.

— Почему без питья? А снег? — спросил Карсидар.

— Ну, снег — да, но пища…

Читрадрива благоразумно умолк, потому что есть хотелось ужасно, а припасы приходилось экономить. Здесь не было никакой дичи, лишь изредка попадались странные тёмно-оранжевые ягоды. Сперва они не трогали их, но когда начал одолевать настоящий голод, всё же решились. К счастью, ягоды оказались съедобными, но не насыщали, а лишь временно притупляли ноющую боль в желудке. Поэтому есть нормальную пищу было необходимо хотя бы раз в день, иначе в таких условиях просто не выжить.

— Послушай, шлинасехэ, а может, ты всё-таки вспомнишь, как шёл тогда? — со слабой надеждой спросил Читрадрива. — То есть, не шёл, а бежал.

— Я ничего не помню, — вздохнул Карсидар. — Но если мы терпеливо обследуем каждый закоулок, каждое ущелье, заглянем за каждый уступ, уверен, в конце концов найдём то, что ищем.

— Найти-то найдём, — согласился Читрадрива. — Да не было бы слишком поздно.

— Ничего, потерпишь, раз не желаешь бросать лишнюю ношу, — ободрил его Карсидар. — Много лет назад я не погиб, и сейчас мы не пропадём. Тем более вдвоём. И тем более, мы не дети.

Этот поворот разговора нельзя было назвать удачным. Оба вспомнили Сола, а также нелёгкое дело, которое ему предстояло выполнить. Отвёз ли мальчик раненого Пеменхата в Толстый Бор? Доехал ли старик до места живым, не скончался ли от полученной раны в дороге? Читрадрива сделал для него всё, что мог, но слишком уж тяжёлой была рана. И беспокойство за жизнь и здоровье мальчика и Пеменхат не покидало их.

— Слышь, гандзак, а почему ваш народ так называется? — спросил Карсидар о первом, что пришло в голову, лишь бы отвлечься от опасной темы.

— Наш народ, ты хотел сказать?

Карсидар понял, что Читрадрива вновь пытается втянуть его в осуществление своих планов. Однако спорить с ним не было никакого желания, и он не очень охотно согласился:

— Ну… допустим, наш народ.

— Давным-давно мы кочевали по степям, и гохем казалось, что так звенят подковы на копытах наших лошадей. Оттого слово «гандзак» такое звучное, в нём будто…

Неподалёку справа раздалось словно бы глухое медвежье ворчание. Неужели обвал?

— Обвал, что ли, — неуверенно предположил Читрадрива.

— Очень может быть, — согласился Карсидар. — Надо пойти посмотреть, а то вдруг и дороги впереди нет. Тогда надо поворачивать.

Однажды они уже свернули. Что, если придётся менять маршрут снова? Или спускаться вниз…

Карсидар встал, поплотнее завернулся в одеяло и пошёл к уступу скалы, уходившей отвесно вверх. За ним поплёлся Читрадрива. Жалкие, предельно вымотавшиеся и измученные, они ни капли не походили на отважных путешественников, задавшихся великой целью поиска легендарного Ральярга, затерянного высоко в горах.

Загадочный звук повторился. Только теперь он больше напоминал не ворчание рассерженного медведя, а слившиеся воедино глухие удары. Чёрт возьми, кажется, в самом деле обвал!

Карсидар первым обогнул уступ — и остановился, как вкопанный.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил шедший следом Читрадрива.

— Потрясающе!..

Впрочем, Читрадрива уже нагнал его и теперь сам мог воочию любоваться открывшейся взору величественной картиной. В нижней части крутого горного склона зиял провал огромной пещеры, из неестественно-чёрных недр которой время от времени вырывался тот самый неясный рокот, который путники поначалу приняли за шум обвала. В глубине пещеры вспыхивали и тут же гасли лиловые отблески.