— Ты тоже любил его? — спросил я. Голова на рукояти Меча погрустнела и сморщилась, точно печеное яблоко.

— Пусть когда-нибудь меня поднимет рука столь же достойного и отважного вождя, каким был Бренн.

— Почему же ты выбрал именно меня, ведь рядом были и другие воины, куда более достойные и отважные, чем я.

— Ты и я, мы связаны, — медленно, как бы раздумывая, проговорил Меч. — Никто из тех, кто был рядом, не смог бы поднять меня, никто, кроме тебя и Гвидиона.

Я вспомнил, как братья Бренна вдвоем с большим трудом приволокли Меч и подняли его на телегу, чтобы положить на грудь мертвому вождю.

— Но почему же ты не выбрал Гвидиона? Он наверняка смог бы отомстить за своего брата лучше меня и, конечно, куда более достоин владеть тобой.

— Да, безусловно, Гвидион, как и ты, связан со мной, но мне неподвластна воля Гвидиона. Когда-то, очень давно, он даже отказался от меня, хотя мой прежний владелец подарил меня именно ему.

— Кто же был твой прежний владелец?

— О, их было много. И все они были великие воины, и все они давали мне всласть напиться кровью. И никто из них, заметь, никто не заставлял меня так долго испытывать жажду и не хранил меня много месяцев в соломе под собственным лежбищем.

Я хотел было напомнить ему, что Бренн после женитьбы мирно жил вместе с Мораной в Каершере и не участвовал ни в одном из походов, учиненных королем Медового Острова и его братьями. Но тут же вспомнил, что Каершер был северным оплотом Поэннина, его пограничной крепостью, и Бренн не давал скучать своему Мечу, гоняя по ближайшим болотам местных дикарей. И если стычки с дикими племенами нельзя назвать достойной битвой, то кровавой бойней это было определенно. Мне стало ужасно стыдно за свое долгое бездействие.

Я завернул Меч обратно в куски кожи. Не лучшие, конечно, ножны для такого великого Меча. Прежде я видел его в других ножнах, кожаных, украшенных с обеих сторон длинными коваными пластинами из бронзы с инкрустацией из драгоценных камней. Но Бренн, видимо, потерял их или оставил в Каершере.

Я прикрепил Меч к спине и призвал Волчонка отправляться дальше. Мечу не придется долго ждать, очень скоро он познакомится со вкусом крови новых врагов — Звероловов.

Мое сознание, находившееся в полудремотном состоянии после смерти Бренна, начало пробуждаться. Когда есть цель, сразу все становится на свои места. Ясно, что нужно делать, куда идти. Я понимал, что это цель временная, что она только отдаляет решение других проблем, куда более важных, но все же я был рад и ей. Судьба призвала меня для свершений, а Гвидион всегда говорил мне, что все мои беды лишь оттого, что я не слушался зова Судьбы.

С гиканьем и лаем умчалась вдаль Дикая Охота. Разбуженные ею птицы смолкли, и на поляну вновь опустилась тишина. Гвидион остался один. И тогда из ущелий и пещер, из тайных лазов и скрытых ходов выползло Одиночество. Оно пробралось неслышно, притворившись туманом. Оно окружило Гвидиона, беззвучное, бездушное, сжало его в свои тиски и грозило раздавить. А вслед за ним появилось Бессилие, оно оседало на коже каплями росы, пробиралось от замерзших пальцев к ладоням, а дальше по рукам стремилось достичь сердца и впиться в него ледяными когтями. Гвидион не боялся Одиночества, но Бессилие его страшило. Магу, который был способен править мирами, Бессилие казалось самой ужасной карой. И тогда Гвидион позвал старого друга.

И поднялся ветер! Сначала это были слабые струи воздуха, которые нежно ласкали его по щекам, приносили с побережья соленый запах моря и прохладу. Но ветер все усиливался. Потоки воздуха набросились на Гвидиона, сорвали с головы капюшон, растрепали волосы, наполняй легкие, возвращая надежду.

— Ты пришел! — Гвидион попытался перекричать ветер. Куда там! Ветер бушевал, гремел, выл. Трава пригибалась к земле, и казалось, ветер растерзает все вокруг, унесет с собой одинокую фигурку человека в развевающемся плаще. Ветер пришел!

— Друг мой. Север, — шептал Гвидион и чувствовал, как слезы катятся по его щекам. — Ты пришел, когда я уже отчаялся и потерял надежду, ты пришел, хотя Всадник уверял, что все отвернулись от меня.

— Не слушай его, — шептал Северный Ветер, — разве не знаешь ты этого пересмешника? Он полон зависти и злобы. А я с тобой, как в самом начале мира, помнишь? Когда были только ты и я. Как и тысячи лет назад, я твой друг. Пойдем со мной, мой добрый маг, мой бедный заблудший маг, запутавшийся в лунном свете.

И глаза Гвидиона, что были, словно потухшие светильники, разгорелись вновь от порыва ветра.

— О, брат мой, и друг мой, и князь мой, — шептал Северный Ветер, — не верь пересмешнику. Многие любят тебя и будут любить. Даже истекая кровью на твоем алтаре, они будут любить тебя.

— Тогда, друг мой, скажи мне то, что не скажет никто на свете. Поведай мне то, что скрыто от меня в холодном мраке Нижних Миров. Есть ли спасение для Бренна, моего брата?

— Н-е-е-е-т, — завыл Ветер, — к-а-м-е-н-ь он теперь, камень. Забудь о нем, Повелитель Ветров!

— Я не верю! — завопил Гвидион. — Я не верю, — прошептал Гвидион. — Всегда, всегда есть какой-нибудь выход, ты сам учил меня этому, Север, когда во всей Вселенной мы были с тобой одни.

— Мудрый, ты хорошо усваивал мои уроки, когда был лишь звездным светом, теперь же ты ведешь себя, как глупец. Тот, кого ты хочешь спасти, разве стоит он твоих трудов? Мой Повелитель, неужели ты оставишь свои великие дела ради него? Не наказание настигло его, а лишь буря, раздутая им самим. Почему ты не хочешь смириться?

— Я люблю его, он мой брат. Мы сражались плечом к плечу, и я не сумел защитить его.

— Все, что ты говоришь, это только эмоции, человеческие эмоции. Ты так долго был среди людей, что стал думать и чувствовать, как думают и чувствуют они. Но ты и сам знаешь, чувства ничего не значат. Есть ли у тебя настоящие причины?

— Есть! — воскликнул Гвидион. — Меч Альбиона, который несла его рука! Обряд, проведенный в Святилище Древних. Теперь Он неразделим со мной. Против этих причин тебе нечего будет возразить.

Ветер задумался и даже перестал завывать, и на поляне внезапно наступила тишина, такая тишина, которую называют мертвой. Но потом ветер расхохотался, и хохот его сотрясал весь Остров, и деревья ломались от его хохота, и птицы падали замертво.

— Как ты хитер, мой Повелитель! Как ты умен! Да, я уже давно признал, что ты превзошел меня, своего учителя. Ты обвел вокруг пальца всех, всех. И даже Вечность будет вынуждена признать твою правоту.

И маг улыбнулся, впервые с того дня, когда брат его Бренн пал от руки римлянина. И ветер смягчился, как смягчается все сущее от улыбки Гвидиона.

— Пойдешь ли ты со мной, друг мой Север? — спросил Гвидион.

Ветер терся об его ноги, словно послушный зверек.

— И я, — промурлыкал ветер, — и звезды, и небо, и Огонь, и Вода, и Земля, все мы пойдем за тобой до Последних Врат.

Темное небо над Медовым Островом прорезал первый слабый луч грядущего дня — дня, в котором возродится надежда.

— Я должен успеть до того, как разум возобладает над чувствами, — прошептал Гвидион.

Теперь, когда он знал, что нужно делать, Гвидион больше не ощущал себя несчастным и одиноким. А Она? Ну что ж, Она была, есть и будет. Во всяком случае, можно быть уверенным в том, что Она не будет мешать ему.

Гвидион обладал той холодной объективностью, которая свойственна людям, несклонным обманываться несбыточными надеждами. Он мог заглянуть в будущее не только с помощью магии и прозрения, логика и опыт подсказывали ему дальнейшее развитие событий и редко обманывали его. Но сейчас он не позволил себе даже обдумывать свой путь. Ему, как и многим другим жрецам, приходилось странствовать по Иным Мирам и даже спускаться в Нижний Мир к Балору. Он понимал, что это путешествие будет особенно опасным. Так далеко заходили немногие, а возвращались и того меньше. Но не ему, не ему бояться Иных Миров. Сейчас, когда родилась надежда, вернется и Сила.