— А мужчину ты не узнала? — спросил Бренан.

— Нет, я его никогда не видела… Хотя плохо его рассмотрела, но знаю это точно. Похоже, он военный — у него был меч, хорошая одежда… Только не припомню, какая именно. Забыла даже ее цвет… — Она вздохнула. — Я очень испугалась.

Выслушав ее путаный рассказ, Бренан в задумчивости потер лоб.

— По правде говоря, я мало в этом смыслю. Но похоже, что у тебя и впрямь было пророческое видение. Или же ясновидение. — На эти слова девочка растерянно захлопала глазами, и он объяснил: — Так называют видения, направленные не в будущее, а в прошлое или настоящее. Собственно, это все, что я знаю. Наверное, все-таки стоит поговорить с Гвен. — Он поднялся, довольный, что нашел уважительную причину наведаться к ней. — Пойдем.

Комната Гвен соседствовала с комнатой Бренана и была обставлена еще роскошнее, а на шкафчике возле кровати стояла большая ваза со свежими цветами. Сама Гвен, закутанная в длинный халат, сидела перед небольшим столиком и как раз обедала. Когда вошел Бренан, она обрадовалась и начала было говорить, но тут увидела Ронвен и замолчала, а на ее лице появилось вопросительное выражение.

Бренан представил ей девочку и коротко пояснил суть дела. Гвен очень заинтересовалась, пересела из кресла на край кровати, усадила рядом Ронвен и начала ее подробно расспрашивать. Она пыталась вытянуть из девочки мельчайшие подробности ее видения, но смогла выяснить только то, что мужчина был темноволосым, с длинными закрученными усами, однако без бороды.

Покончив с вопросами, Гвен создала в воздухе чары для рисования и предложила изобразить того человека. Картинка у Ронвен получилась очень невыразительной, почти схематичной и совсем не годилась для опознания, даром что она очень старалась и обнаружила неплохой художественный дар. Между прочим, у самой Гвен такого дара не было, поэтому она неизменно отказывала Бренану, когда он просил нарисовать для него портрет Шайны. Просто советовала ему посмотреть в зеркало и представить себя девушкой.

— Ну что же, — наконец сказала Гвен. — Похоже, мы больше ничего не добьемся. Насколько мне известно, первые видения всегда нечеткие и очень редко бывают понятными. Я уверена, что это было из прошлого.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Бренан.

— Почти все провидицы начинают с ясновидения и только потом получают возможность заглядывать в будущее. Бывают и исключения, но Ронвен, я уверена, видела именно прошлое. И могу побиться об заклад, что-то из времен Мор Деораха. Описанная ею тьма очень похожа на часто упоминаемый в ведьминских хрониках Тындаяр, верхний уровень Ан Нувина.

Ронвен содрогнулась:

— Тот человек попал в ад?

— Если я не ошиблась, то да. Почти в ад — или, скорее, в его преддверие, в подземный мир.

— И он там погиб?

— Если не был колдуном, то, несомненно, погиб. Только чары способны защитить от смертельного воздействия Тындаяра. Во времена Мор Деораха люди иногда попадали туда сквозь созданные демонами тоннели, а выбраться удавалось лишь единицам. Собственно, тогда и возникли проклятия вроде «чтоб ты провалился в Тындаяр» или «ну тебя в Тындаяр». Так что ты, Ронвен, с первого раза заглянула очень далеко в прошлое — и это хороший знак, он свидетельствует о силе твоего провидческого дара… Кстати, сколько тебе лет? Двенадцать?

— Да, госпожа. В середине рагвира будет тринадцать.

— Давно начались месячные?

Ронвен стыдливо покосилась на Бренана, густо покраснела и пробормотала:

— Были один раз… три дня назад закончились…

— О, ты не теряла времени даром! Талант провидицы раскрывается лишь тогда, когда девочка становится девушкой, но это редко бывает после первых же месячных. Тебе повезло.

Ронвен поникла:

— Да уж, повезло! Лучше бы ничего не было. Когда я рассказала о своем видении родителям, мама расстроилась, а отец сказал, что только этого ему не хватало. Мол, я и так… бездарная колдунья, а теперь еще и буду биться в корчах, предсказывать разные несчастья, отпугивать людей… А это можно вылечить, госпожа? Ну, пить какие-нибудь настойки или носить амулеты?

Гвен обняла девочку за плечи:

— Провидение не болезнь, Ронвен, и от него нет лекарств. И вообще грех жаловаться на талант, которым одарил тебя Дыв. Он дал тебе возможность помогать людям, содействовать решению их проблем, указывать на те трудности, о которых они даже и не подозревают.

— Люди не любят гадалок.

— Зато уважают их, часто обращаются к ним за советом. Вот пройдет какое-то время, ты научишься контролировать свой новый дар, прибегать к нему осознанно, по желанию — и тогда твой отец будет только радоваться. Иметь в трактире собственную ворожею — это очень выгодно.

Гвен еще немного поутешала Ронвен, потом девочка спохватилась, что у нее еще много работы, поблагодарила за советы, извинилась за причиненные неудобства и побежала по своим делам. Когда двери за ней закрылись, Бренан сказал:

— А я думал, что ты заговоришь о вашей школе колдуний.

В ответ Гвен покачала головой.

— Прежде всего не о «вашей школе», а о нашей школе, — поправила она. — Привыкай думать о себе как о части Сестринства — и не имеет значения, что ты мужчина. А Ронвен… нет, она слишком слаба для Абервенской школы. Конечно, способности провидицы не зависят от колдовской силы, она вполне может стать хорошей ворожеей, но в остальном будет отставать от других учениц. Мы же отбираем только разносторонне одаренных девочек.

— Таких, как принцесса Финнела, — недовольно заметил Бренан.

— Именно таких. Сильных, способных, умных… пусть и капризных. — Гвен улыбнулась и протянула ему руку, приглашая сесть рядом. — И хватит уже сердиться на эту Финнелу. Ну, задержалась из-за нее Шайна, пусть так, — но это уже в прошлом. Через несколько часов вы встретитесь.

Бренан сел на то место, где раньше сидела Ронвен, и нерешительно сказал:

— Знаешь, Гвен, я все больше волнуюсь. Пытаюсь представить нашу встречу… И теряюсь. Что мне делать, как правильно поступить? Буду сдержан — Шайна решит, что я не рад ей. А выкажу слишком много чувств — подумает, что я притворяюсь.

— Не бойся, не подумает. Шайне нравится, когда люди искренне проявляют свои чувства. И она сама их не скрывает. Просто уступи ей инициативу, а она знает, что делать.

— Ох, Эйрин, просто не знаю, — сказала Шайна, в очередной раз посмотрев через левое плечо на неумолимо клонившееся к закату солнце. — Так боюсь все испортить, чем-то оттолкнуть Бренана. Если буду сдержанна, он подумает, что я надменная ведьма, которой наплевать на наше кровное родство. А если дам волю чувствам, он может решить, что этим я лишь пытаюсь загладить свою вину перед ним.

— Глупости, — сказала Эйрин, которой было непривычно видеть подругу такой растерянной и сбитой с толку. Несмотря на присутствие в их обществе двух ведьм старшего возраста, Этне и Мораг, именно Шайна была для нее образцом настоящей ведьмы — волевой, решительной, целеустремленной, уверенной в себе женщины, твердо знающей, чего хочет, всегда достигающей своего и даже собственные недостатки умеющей обращать в достоинства. — Ты ни в чем перед ним не виновата, вы оба стали жертвами обстоятельств. Ты это знаешь, он это знает, это знают все — и хватит твердить о своей вине. И если уж Бренан проехал более четырехсот миль, чтобы ускорить встречу с тобой, то, думаю, сдержанность будет тут неуместна. Этим он показал свое отношение к тебе, а теперь твоя очередь. Обними его, скажи все, что думаешь, что чувствуешь, и я уверена — он еще и разревется. Ведь парни такие плаксы.

В ответ Шайна только вздохнула.

Они ехали посредине колонны, состоящей из четырех ведьм, одной юной колдуньи, десятка вьючных лошадей и двадцати восьми солдат королевской гвардии Леннира во главе с капитаном Ленаном аб Грайди. Этих гвардейцев навязал им отец Эйрин, который наотрез отказывался поверить, что три обученные ведьмы способны обеспечить для его дочери гораздо большую безопасность, чем целая армия самых отважных солдат. Впрочем, на сопровождение ни Шайна, ни Этне, ни Мораг нисколько не жаловались. Гвардейцы были полезны в дороге, в частности заботились об их верховых и вьючных лошадях, а на привалах быстро и умело разбивали лагерь и не гнушались исполнять обязанности прислуги.